Петр Мультатули - Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)
Решение царя было принято армией если не с восторгом, то с воодушевлением: стало ясно, что бездумное отступление будет прекращено, что нервозной и панической ситуации, царившей в Ставке великого князя будет положен конец. "Принятие Государем на себя верховного командования было принято хорошо. Большинство высших начальников и все великие князья, не считая Петра Николаевича, брата уволенного, были рады происшедшей перемене. Исторические предсказания изнервничавшихся министров о катастрофе не оправдались", - писал Спиридович{178}.
Генерал А.А. Носков писал о вступлении Царя в должность Верховного: "Это было в начале сентября 1915 года. Под натиском германских и австрийских сил русская армия совершала трудное и утомительное отступление. Подвергаемая при отступлении снарядному урагану противника, экономя последние резервы патронов, русская армия пыталась спасти ситуацию, загораживая врагам дорогу своими телами. Ее героические усилия были тщетными, ее тяжелые жертвы безрезультатными. Германские фаланги заполоняли и оскверняли русскую землю. Все сердца замерли в ужасном оцепенении. Ситуация была грозной. В этот момент пришла великая новость: Император лично берет командование войсками! Император занял место великого князя Николая, что являлось его неколебимым нравственным и военным решением! Для большинства русских, и тем более для армии, это решение вызывало удовлетворение: перед лицом столь грозных для России обстоятельств Государь встал во главе войска"{179}.
Эта мысль находит подтверждение в высказывании фронтового офицера русской армии капитана Э.Н. Гиацинтова: "Не помню - не то в августе, не то в сентябре получили приказ о том, что Государь Император принял на себя верховное командование всей русской армией, а великого князя отослали на Кавказ [...] Мы это приняли, как должное: Государь должен был командовать нами, а не какой-нибудь великий князь..."{180}
Генерал Борисов писал: "Необходимость перемены в Верховном руководстве уже настоятельно чувствовалась. Дебатировался вопрос: кто будет Верховным Главнокомандующим: Государь или Николай Николаевич? Я могу высказать то, что в окончательной стадии вопрос решался именно с точки зрения военных требований. Полнота и всесторонность власти ("Главнокомандующему - полная мощь". Суворов) была на стороне Императора"{181}.
Но тем не менее, реакцию армии на решение царя нельзя назвать однозначной. С одной стороны, был безусловный энтузиазм солдат и рядовых офицеров. Но этот энтузиазм не был всеобщим, всеохватывающим, так как армия устала от войны, и в армии, как в зеркале общества, отражались все проявления жизни этого общества. Если учесть, что русское общество в этот период было безусловно больно, то неполноценность воодушевления можно понять. С другой стороны, в армии была целая группа высшего офицерства, которое относилось к Государю равнодушно, а некоторая - просто враждебно. Это не могло не чувствоваться рядовым составом армии и не могло не влиять на него. Можно сказать определенно, что значительное число высших военачальников, особенно тех, кто был уволен вместе с великим князем, чувствовали себя обиженными и приняли решение царя с плохо скрываемой враждой. Эти вражда и обида особенно проявились в их послереволюционных мемуарах.
Генерал М. Свечин писал в своих воспоминаниях: "После сдачи Ковельской крепости, к началу осени 1915 года, Государь решил лично принять на себя Верховное Командование армиями. Начальником штаба Император Николай II назначил мудрого генерала Алексеева. Великий князь Николай Николаевич был направлен на Кавказ, сменив престарелого графа Воронцова-Дашкова. Эта большая перемена прошла для действующей армии мало заметной, но возбудила большие толки и пересуды как в кругах русского общества, отрицательно отнесшегося к этой замене, так и среди министров русского правительства. Жалели об уходе великого князя, переоценивали его как полководца, считая, что принятие Государем Верховного Командования отвлечет его от управления государством.
Разбирая вопрос о смене командования с военной точки зрения, нельзя не видеть, что окружение великого князя и его ближайшие сотрудники были слабее сотрудников Государя. Отдавая должное любви великого князя Николая Николаевича к военному делу и требованию к усовершенствованию, нельзя не видеть в нем нужной полководцу ВОЛИ, которая у него пасовала в принятии важных решений"{182}.
Сам Император так оценивал происшедшее в письме к Императрице Александре Федоровне: "Я уехал сюда и сменил Н., вопреки их советам (министров - /7.М); люди приняли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство - куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон - в самых трогательных выражениях. Все это мне ясно доказывает одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит по всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все депутации, которые я принимал на днях, и так повсюду по всей России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва - две крошечные точки на карте нашего Отечества!"{183}
В том, что мнение страны разительно отличалось от мнения столиц, Государь был несомненно прав. Но, как выяснилось позднее, он недооценивал всю степень опасности столиц. "Две маленькие точки на карте Отечества" не нуждались в мнении огромного народа и вполне смогли обойтись без него в февральские дни 1917 года.
Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: "Мама{184} пила на днях чай у Ники и Алике. Она мне передала, что Ники выглядит очень бодро. Доволен своим новым положением и тем, что он в курсе дела. Мама ему напомнила, как ему хотелось в самом начале войны стать во главе армии, и ему отсоветовал это сделать Совет Министров. "Да, - ответил Ники, - как я этого тогда хотел, и мне помешали". При этом две крупные слезы блеснули в его глазах. При этом разговор коснулся гвардии и предложения оттянуть ее в тыл на отдых, после понесенных больших потерь. "Это была крупная ошибка, сказал Ники, - моих предшественников, и это не одна - много ошибок сделала "черная армия". Я им дал свежие силы, а мне сдали что?" Что он хотел сказать под словом "черная армия", осталось тайной. Одно лишь чувствовалось в его разговоре, как это заметила Мама, это много горечи к бывшему верховному. Тут, видимо, кроется неизвестная для нас причина. Что-то произошло между ними, и произошло что-то нехорошее. Иначе он так бы не выражался каждый раз про Н.Н., которого осыпал всякими милостями"{185}.
Приняв на себя верховное главнокомандование, Император Николай II издал указ Правительствующему сенату. Он гласил: "Указ Правительствующему Сенату.
Приняв на Себя верховное командование войсками действующих армий, Всемилостивейше повелеваем Нашему генерал-адъютанту, генералу-от-кавалерии Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу быть наместником Нашим на Кавказе, главнокомандующим кавказскою армиею и войсковым наказным атаманом казачьих войск с оставлением Нашим генерал-адъютантом.
НИКОЛАЙ"{186}.
Сместив великого князя, Николай II направил ему милостивый и теплый рескрипт, в котором писал: "Ваше Императорское Высочество. Вслед за открытием военных действий причины общегосударственного характера не дали мне возможности последовать душевному моему влечению и тогда же лично встать во главе армии, почему я возложил верховное командование всеми сухопутными и морскими силами на Ваше Императорское Высочество. На глазах всей России Вашим Императорским Высочеством проявлена на войне непоколебимая доблесть, вызвавшая глубокое доверие и молитвенные пожелания мои и всех русских людей, при неизбежных превратностях боевого счастья. Возложенное на меня свыше бремя Царского служения родине повелевает мне ныне, когда враг углубился в пределы Империи, принять на себя верховное командование действующими войсками и разделить боевую страду моей армии и вместе с нею отстоять от покушений врага Русскую Землю.[...]
Усилившееся вторжение неприятеля с Западного фронта ставит превыше всего теснейшее сосредоточение всей военной и всей гражданской власти, а равно объединения боевого командования с направлением деятельности всех частей государственного управления, отвлекая тем внимание от нашего Южного фронта".
В конце рескрипта, после обычного "пребываю к вам неизменно благосклонный", Государь своей рукой дописал: "и искренно и сердечно Вас любящий НИКОЛАЙ"{187}.
Генерал Н.А. Епанчин писал: "Когда Государь объявил Великому князю Николая Николаевичу, что он его назначает на Кавказ, он указал ему, чтобы он не "мешал" генералу Юденичу, что главная его обязанность - быть Наместником, держать Кавказ в порядке и спокойствии, что очень важно, ибо Кавказ - тыл армии. Государь разрешил великому князю Николаю Николаевичу по временам навещать раненых, больных, а также войска на фронте, чтобы поблагодарить их за боевую службу"{188}.
