Петр Мультатули - Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)
Генерал Н.Н. Головин, наиболее объективный из тех, кто считал принятие командование Императором ошибкой, писал: "Несомненно, что общие причины в вопросе смены Верховного Главнокомандующего имели на Государя большее влияние, чем личные мотивы, и нет никаких оснований заподазривать искренность слов Государя, объявившего свое вступление в командование Армией желанием лично встать во главе войск в минуты катастрофы"{171}.
Головин полемизирует с Деникиным и пишет, что его строки "грешат тем же непониманием народных масс, которое привело затем самого автора цитированных выше строк к крушению. То, что при смене Верховного Главнокомандования снаружи царило полное спокойствие, - это верно. Более того, мы сами были свидетелями, с каким энтузиазмом встречали войска Государя после того, как он стал Верховным Главнокомандующим"{172}.
Сравните эти строки со словами Брусилова о "тяжелом и удручающем впечатлении в войсках" и Деникина об "отсутствие большого впечатления".
Мнение Головина тем более ценно, что он, повторяем, не был сторонником принятия Николаем II верховного главнокомандования и утверждал, впрочем, вполне обосновано, что одновременно с восторгами по поводу этого принятия, в войсках испытывали чувства глубокого сожаления по поводу удаления великого князя Николая Николаевича. "В представлении солдатской массы, - писал Головин, - великий князь Николай Николаевич носил благородный облик поборника правды, решительного искоренителя лжи - грозного для всех и в то же время справедливого для всех"{173}.
Утверждения Головина, сделанные им уже после революции, о восторженном отношении армии к принятию командования Государем, находят подтверждение, в отличие от высказываний Брусилова и Деникина, в записях, как высших, так и низших военных кругов, сделанных тогда, летом 1915 года.
Великий князь Андрей Владимирович пишет в своем дневнике: "Смена штаба вызвала общее облегчение в обществе. Большинство приветствовало эту перемену и мало обратило внимание на смещение Николая Николаевича. В итоге все прошло вполне благополучно. В армии даже все это вызвало взрыв общего энтузиазма и радости. Вера в своего Царя и в Благодать Божию над Ним создало благоприятную атмосферу".
Великий князь Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях также высказывается однозначно в пользу принятия Николаем II верховного командования: "Государь возложил на себя обязанности Верховного Главнокомандующего наших армий.. Сосредоточение командования в руках одного человека значительно повлияло на наши военные успехи. Прекратилась бесконечная постыдная сдача одной укрепленной позиции за другой. Принятие Государем верховного главнокомандования приветствовалось солдатами - на фронте возродилась надежда"{174}.
Адмирал А.В. Колчак, будучи допрошен большевистской Чрезвычайной Следственной Комиссией, незадолго до расстрела, дал свою оценку перемены командования: "Я тогда, как и раньше, считал Николая Николаевича самым талантливым из всех лиц Императорской фамилии. Поэтому я считал, что раз уж назначение состоялось из Императорской фамилии, то он является единственным лицом, которое, действительно, могло нести обязанности главнокомандующего армией, как человек, все время занимающийся и близко знакомый с практическим делом и много работавший в этой области. Таким образом, в этом отношении Николай Николаевич являлся единственным в Императорской фамилии лицом, авторитет которого признавали и в армии, и везде. Что касается его смены, то я всегда очень высоко ценил личность генер. Алексеева и считал его, хотя до войны мало встречался с ним, самым выдающимся из наших генералов, самым образованным, самым умным, наиболее подготовленным к широким военным задачам. Поэтому я крайне приветствовал смену Николая Николаевича и вступление Государя на путь верховного командования, зная, что начальником штаба будет ген. Алексеев, это для меня являлось гарантией успеха в ведении войны, ибо фактически начальник штаба верховного командования является главным руководителем всех операций. Поэтому я смотрел на назначение Государя, который очень мало занимался военным делом, чтобы руководить им, только как на известное знамя, в том смысле, что верховный глава становится вождем армии. Конечно, он находится в центре управления, но фактически всем управлял Алексеев. Я считал Алексеева в этом случае выше стоящим и более полезным, чем Николай Николаевич"{175}.
Слова адмирала Колчака полны противоречий. С одной стороны, Николай Николаевич - "самый талантливый", с другой - "я крайне приветствовал" его смену. Обратим внимание на слово "крайне". Вряд ли оно случайно в устах Колчака. За этим "крайне" скрывается все отчаянное положение лета 1915 года и полная неспособность великого князя это положение изменить. Мнения Колчака о генерале Алексееве и о готовности Императора занимать принятый им пост, а также рассуждения о роли, какую играл Николай II в управлении войсками, мало интересны. Колчак, как он сам говорил, до войны был "слишком маленьким офицером, слишком маленьким человеком", чтобы знать о том, много или мало занимался Николай II военным делом. Во время войны он видел Государя крайне редко, а единственная их продолжительная встреча, о которой мы будем говорить ниже, по словам самого же Колчака, привела адмирала к совершенно противоположным выводам.
Адмирал И.К. Григорович, последний морской министр Императорской России, писал в своих воспоминаниях: "В августе Государь Император взял на себя командование действующими армиями вместо великого князя Николая Николаевича. Принятию сего командования предшествовало заседание Совета Министров в Царском Селе под председательством Его Величества. Несмотря на то, что все министры просили Государя Императора не принимать этого командования, [...] Император остался непоколебим в своем решении. Жаль, что военный министр Поливанов был не откровенен и не сказал всю правду о состоянии Армии, которая была уже не та, как в первый период войны. Войска устали, пополнения запасными и молодыми, недостаточно обученными, наспех, при отсутствии лучших офицеров, погибших в боях, оборонительная линия отодвинута неприятелем далеко к востоку от севера до юга, при отсутствии хорошего вооружения, нехватке снарядов и ружей и т.п. Если в.к. Николай Николаевич был неподходящ, то неужели не нашлось бы в Армии подходящих Верховному Главнокомандующему из молодых талантливых людей? Много ли мог Государь отдавать времени на Армию, когда помимо ее, у него бьшо другое, более сложное и ответственное дело служения стране, на которое у него уходило немало часов в день"{176}.
Трудно не согласиться с Григоровичем в том смысле, что Николай II не мог полностью отдаваться только военной деятельности, так как на нем лежал неимоверный груз управления всеми делами в государстве. Ведь, кроме руководства войсками, он должен был решать вопросы повседневной жизни страны: от здравоохранения до международной политики. Но Григорович ошибается, полагая, что можно бьшо найти какого-нибудь "молодого талантливого человека" на должность Верховного Главнокомандующего. В том-то и дело, что в грозный час смертельной опасности им мог стать только верховный вождь, первое лицо в государстве. Любое иное назначение не бьшо бы принято народом и армией. Авторитет первого человека в государстве сам собой предусматривает совмещение верховного командования и главы государства.
Своевременным, правильным и единственно возможным считал решение Царя генерал А.И. Спиридович: "Отлично осведомленный о всем, что делалось в Ставке, в армиях, в тылу, хотя правду часто старались скрыть от него, болея, как никто, за неудачи последних месяцев, Государь, после падения Ковно, решил сменить Верховного Главнокомандующего и стать во главе Армии.
Оставить великого князя с его помощниками и на их постах было невозможно. Заменить его кем-либо, хотя бы и самым способным генералом, нельзя бьшо без ущерба его достоинству члена Императорского Дома.
Выход был один - верховное главнокомандование должен был брать на себя сам Государь. И в сознании всей великой ответственности предпринимаемого шага, в сознании лежащего на нем долга перед Родиной, ради спасения чести России, ради спасения ее самой, Государь решился на этот шаг в трагическую минуту войны.
Решение было задумано, зрело и принято Государем по собственному побуждению. Принимая его, Государь исходил из религиозного сознания долга перед Родиной, долга монарха - ее первого слуги и защитника"{177}.
Решение царя было принято армией если не с восторгом, то с воодушевлением: стало ясно, что бездумное отступление будет прекращено, что нервозной и панической ситуации, царившей в Ставке великого князя будет положен конец. "Принятие Государем на себя верховного командования было принято хорошо. Большинство высших начальников и все великие князья, не считая Петра Николаевича, брата уволенного, были рады происшедшей перемене. Исторические предсказания изнервничавшихся министров о катастрофе не оправдались", - писал Спиридович{178}.
