Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так!
Сказав о Самозванце столько хорошего, отметим его недостатки. Помимо легкомыслия, в том числе и в вопросах собственной безопасности (что в конце концов стоило ему жизни), и в контроле над расходами государственных средств, новый царь был большим любителем прекрасного пола. Царь был падок до женщин и позволял себе в этом отношении грязные и отвратительные удовольствия. Помимо романа с Ксенией Годуновой (которую он удалил во Владимир и постриг в монастырь под именем Ольги только перед самым приездом в Москву Марины Мнишек, по требованию отца последней), имеются сведения (их сообщает нам Дм. Иловайский) о примерно тридцати женщинах, которые от него забеременели[232].
Однако, повторим, народ Самозванца в целом поддерживал. И убийство его отнюдь не было делом народным: народ подняли на восстание его именем, пустив слух, что «ляхи хотят убить царя», чему были все основания верить: как уже сказано, Самозванец наотрез отказался отдавать Польше «в благодарность за помощь» какие-либо русские земли или ссориться в угоду Польше, например, со шведами.
Единственное, что он собирался выполнить из обещанного, – это провести войну с Крымским ханством, да и то лишь потому, что это отвечало также и интересам России: «Московская Русь находилась постоянно в страхе и бедственном положении [от крымского хана]; ее лучшие земли оставались малонаселенными, ее жители постоянно уводились в плен, и их приходилось выкупать дорогой ценой; пока существовало такое соседство, русский народ должен был оставаться в бедности и всякое стремление к его улучшениям встречало с этой стороны препятствие и замедление»[233]. Добавлю, что в 1605–1606 гг. еще живы были люди, помнившие ужасы нашествия 1571–1572 гг.
При этом война с Крымским ханством почти автоматически означала и войну с Турцией. И в самом деле, с самого прибытия в Москву намерение воевать с татарами и турками (выделено мною. – Д.В.) не сходило с языка у Дмитрия. И в самом деле, еще в 1598 г., во время похода крымского хана Казы-Гирея на Москву (на сей раз остановленного Борисом Годуновым без боя на дальних подступах к столице) на помощь татарам и «турский царь прислал янычар с 7000»[234]. С учетом того, сколь сильна тогда была Османская империя, без помощи союзников России пришлось бы, мягко говоря, нелегко!
Многие историки считают крымский план Лжедмитрия авантюрой, однако вспомним: полвека назад только нерешительность его мнимого отца помешала решить крымский вопрос раз и навсегда. Притом необходимо отметить, что подготовка к походу носила достаточно фундаментальный характер, царь самолично вникал во многие детали похода[235], а также интересовался наличием потенциальных союзников, посылал специальных послов узнать, готовится ли мир между «цесарем» и турецким султаном, «и хто с цесарем на Турского в соединенье? И король Литовский цесарю помогает ли, и хто из иных государей с цесарем стоит заодин против Турского?»[236] С Папой Римским Самозванец тоже толковал «только о союзе против турок»[237].
Так вот, необходимо отметить, что как раз в этом деле, важном для самой России, новоявленные «друзья» – папский престол, Польша и Габсбурги – не горели желанием объединяться с Москвой, на неоднократные обращения Лжедмитрия они отвечали в том духе, что «вы начните, а мы поддержим»[238]. Более того, Священная Римская империя как раз в 1606 г. заключила мир с Турцией (с которой, как уже говорилось, воевала с 1592 г.). Лжедмитрий, кроме всего прочего, убеждал Папу Павла V не допустить императора Рудольфа до мира с Турцией[239]. Мир, правда, был заключен уже через полгода после свержения и гибели Лжедмитрия, 11 ноября, но переговоры-то начались еще при нем!
В общем, плохим для габсбургско-католического лагеря Лжедмитрий был союзником, как и тот для него. Более того, в Польше наметилось стремление отставить от престола короля Сигизмунда, заменив его… Лжедмитрием! А что, мы уже видели: не впервой было московскому царю претендовать на польский трон.
Неудивительно поэтому как то́, что враждебные переменам силы старомосковского боярства (вероятно, и духовенства – угроза секуляризации, как и век с лишним назад, очевидно, многих церковных иерархов напугала) решили свергнуть нового царя, так и то, что их фактически поддержала и официальная Польша, а возможно, и другие страны габсбургско-католического лагеря. Во главе заговора встал Василий Шуйский.
Открыто свергнуть Лжедмитрия было невозможно: один раз тот же Шуйский за попытку такого заговора уже поплатился – еще в начале лета того же 1605 г., почти сразу после вступления Самозванца в Москву. Он прямо заявил, что «Гришка – вор и самозванец», за что и был приговорен к казни, и казнь назначена была на 25 июня 1605 г.[240] Исаак Масса пишет о недовольстве народа предполагавшейся казнью Шуйского и о том, что замены казни ссылкой, а потом и помилования опального князя добилась Боярская дума[241], однако сам же цитировавший его Р.Г. Скрынников отмечает, что И. Масса был противником Самозванца.
Можно понять, когда ненавидевший Габсбургов и Папу протестант И. Масса писал, что Самозванец «полагал так совсем подчинить Польше Московию… вознамерился истребить всех московских бояр и знатные роды… Нет сомнения, когда бы случилось это по его умыслу и по совету иезуитов, то он сотворил бы много зла… с помощью римской курии…»[242] Однако если человек приписывает Лжедмитрию такие замыслы, которых у того, как мы видели, и в помине не было, то можно ли этому верить? Тем более, что когда на плахе Шуйский просил прощения «у Государя, Патриарха, всех князей и думных бояр», то, по свидетельству «Нового летописца», «нихто же им (Шуйским. – Д.В.) пособствующе, все на них же кричаху»[243]. По словам Ж. Маржарета, которым в данном случае больше оснований верить, чем Исааку Массе, помилования для Шуйского добились мнимая мать царя Мария (Марфа) Нагая и поляк Бучинский[244], что тоже показательно для изменения отношения поляков к царю.
Короче говоря, я лично больше верю Н.И. Костомарову. Не царь, а суд всех сословий (назначенный Земским собором) приговорил Шуйского к смертной казни, а его братьев к ссылке, царь же демонстративно отстранился от дела, касавшегося его чести и престола, однако потом (хоть бы и по чьей-то просьбе) заменил Шуйскому казнь ссылкой в Вятку, а потом помиловал и вернул в Москву[245].
Другую группу заговорщиков – на сей раз из числа стрелецкой верхушки, которая составила заговор против царя в январе 1606 г., – буквально порвали на части сами же стрельцы. Дело было так: организатором заговора был тот самый Шерефединов, который полгода назад убил Федора Годунова. 8 января 1606 г. он проник во дворец, но был схвачен. Характерно, что царь тогда сказал стрельцам: «Обвините меня, что я не настоящий Дмитрий, тогда убейте!» Это говорит о том, что по крайней мере он сам свято верил в свою подлинность. Стрельцы объявили: «Государь, мы ничего не знаем! Покажи нам тех, кто нас оговаривает!» После этого к стрельцам вывели Шерефединова и еще семерых, которых они тут же убили[246].
После того стало страшно даже заикнуться против царя; тогда бояре-заговорщики решили действовать хитростью. При этом по причинам, которые после всего изложенного должны быть вполне понятны, их поддержала и Польша, а возможно (хотя прямых сведений об этом нет), и Ватикан. Бояре-заговорщики поручили некоему Безобразову передать королю Сигизмунду информацию о заговоре; кстати, именно тогда впервые обсуждался вопрос о приглашении на русский престол сына Сигизмунда Владислава (в тот момент десятилетнего мальчика)…
Весной 1606 г. польский король приказал своим послам именовать Лжедмитрия не царем и тем более не императором (как тот стал писаться в дипломатических нотах к европейцам), а всего лишь великим князем[247]. При этом в ответ на неудовольствие царя польский посол ответил, что, мол, пусть московский великий князь сперва покорит Турцию (так! – Д.В.), тогда, мол, и станем называть его царем[248]. Впрочем, надо отметить, что Речь Посполитая на тот момент вообще никогда не признавала Московских Великих князей царями[249]. С другой стороны, есть основания думать, что, требуя называть себя «императором», Лжедмитрий сознательно напрашивался на отказ польского короля это делать с целью иметь предлог не выполнять свои обещания по отношению к Речи Посполитой[250].
Что касается настроений в Москве, то сами поляки с первых дней вызывали массовое недовольство русских, например, тем, что во время православной церковной службы входили в церкви и били в литавры[251]. Дальше – больше, будущий тесть Самозванца Юрий Мнишек отбирал у русских купцов в Польше товары и деньги, говоря, что «царь заплатит», хотя тот и послал ему 300 тыс. злотых и еще 50 тыс. его сыну[252]. Царь платил – что поделаешь, дело чести, но теплоты в отношениях с тестем и вообще с поляками такое, конечно, добавить не могло. Да и в целом поляки в Москве вели себя чем дальше, тем наглее, «даже вельможам отвечали грубо, так как были они дерзки и ничего не страшились». На сей раз сообщившему эти сведения И. Массе верить можно[253], так как его сведения подтверждают и многие другие источники. Весной 1606 г., когда вместе с царской невестой Мариной Мнишек прибыли новые польские шляхетские отряды и поляков в Москве и ее окрестностях стало еще больше, они совсем обнаглели, говоря, что «вся ваша казна перейдет к нам в руки» и даже (звеня саблями), что «мы дали вам царя – мы его и сведем с престола»[254]. Все это сопровождалось пьяным разгулом, домогательствами по отношению к женщинам на улицах, а то и вторжением с этой целью в дома москвичей. И сладить с ними было все труднее: Н.М. Карамзин сообщает нам о случае, когда поляки отбили осужденного царем на смерть товарища, «убив палача и не страшась закона»[255].
![Дмитрий Калюжный - Другая история Московского царства. От основания Москвы до раскола [= Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола]](/uploads/posts/books/217495/217495.jpg)
