От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Гарриман на радостях поздравил Молотова. Керр тоже был счастлив:

– Заявление составлено очень хорошо, и я также Вас поздравляю. А как реагировал Сато на заявление?

– Сато внимательно вчитывался в текст заявления и затем спросил, в частности, что означают слова об избавлении японского народа от опасности и жертв, – сказал нарком. – Я ответил ему, что это будет естественным следствием сокращения срока войны в результате участия в ней Советского Союза. Сато ответил, что, по его мнению, война не будет очень длительной.

– Заявление советского правительства обрадует каждый дом в Соединенных Штатах, – продолжал предаваться восторгу Гарриман.

Молотов скромно заметил:

– Я тоже на это надеюсь и считаю, что это заявление обрадует также и англичан.

– Конечно, это будет так! – воскликнул британский посол. – Особенно рад будет Черчилль.

Гарриман по возвращении в посольство радостно сообщил своим сотрудникам:

– Теперь мы можем возвращаться домой!

Свое главное дело в Москве посол счел успешно выполненным. Гарриман направил соответствующее послание Трумэну, который писал в мемуарах: «Именно использование нами ядерной бомбы против Японии заставило Россию пересмотреть свою позицию на Дальнем Востоке. Послание от Гарримана, информировавшее меня об этом неожиданном изменении в поведении русских, пришло ко мне в середине дня 8 августа, и я тут же созвал специальную пресс-конференцию. Адмирал Леги и госсекретарь Бирнс были рядом, когда я встретился с корреспондентами. В моем заявлении было всего четыре фразы:

– Хочу сделать только простое заявление. Я не могу созвать сегодня регулярную пресс-конференцию, но объявление настолько важно, что я решил вас позвать. Россия объявила войну Японии. Это – все».

Почему дословное выполнение своих обязательств Советским Союзом Трумэн назвал неожиданным?

Заявление немедленно последовало и из Лондона от имени Эттли: «Война, объявленная сегодня Советским Союзом Японии, является доказательством солидарности, существующей между основными союзниками, и она должна сократить срок борьбы и создать условия, которые будут содействовать установлению всеобщего мира. Мы приветствуем это великое решение Советской России».

8 августа произошло еще одно событие, свидетельствовавшее о возможности продолжения партнерства союзников и тут же попавшее на ленту ТАСС: «Происходившие в Лондоне переговоры между представителями СССР, США, Соединенного Королевства и Французской республики по вопросу о судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран „оси“ закончены, и достигнута полная договоренность.

В переговорах принимали участие: со стороны СССР – заместитель председателя Верховного Суда СССР И. Т. Никитченко и профессор А. Н. Трайнин; со стороны США – член Верховного суда США Роберт Джексон; со стороны Соединенного Королевства – лорд-канцлер барон Джоуитт, сэр Давид Максуэлл Файф, сэр Томас Барнс, Г. Д. Робертс и Р. А. Клайд; со стороны Французской республики – член Кассационного суда Робер Фалько и профессор А. Гро.

В среду, 8 августа, в результате этих переговоров представители четырех держав подписали соглашение, на основании которого учреждается Международный военный трибунал для суда над главными военными преступниками европейских стран „оси“. К этому соглашению приложен устав, определяющий порядок организации трибунала и принципы его работы».

Трумэн 8 августа получил нервное послание от премьер-министра Эттли с предложением сделать совместное заявление, призванное успокоить мир. «Широко распространилось беспокойство, – писал британский премьер, – относительно того, будет ли новая энергия использоваться для служения или для разрушения цивилизации». Поэтому призвал уверить мир относительно намерений использовать эту огромную энергию «не для наших собственных целей, а в качестве попечителя человечества в интересах всех народов для содействия миру и справедливости».

В своем холодном ответе Трумэн, даже не намекнув на планируемое использование второй ядерной бомбы, заверил Эттли, что полностью с ним согласен. И что уже собрался включить в свое радиообращение к нации пассаж о намерении превратить новую силу атомной энергии в оружие мира.

Эттли это вполне устроило, и он телеграфировал Трумэну: «В этих обстоятельствах я считаю, что любое совместное заявление может подождать до тех пор, пока средства контроля и последствия в области международных отношений не будут в полной мере рассмотрены заинтересованными сторонами».

И проинформировал о намерении сделать заявление, где будут такие слова: «Президент Трумэн в своей радиопередаче от 9 августа говорил о подготовке планов будущего контроля над бомбой и о просьбе к Конгрессу сотрудничать в полной мере, чтобы ее производство и использование находилось под контролем, а ее мощь могла оказать подавляющее влияние на международную безопасность. Правительство Его Величества намерено приложить все свои усилия для достижения намеченных таким образом целей и будет оказывать этому всемерное содействие».

К Трумэну пришла делегация Федерального совета церквей, умолявшая не повторять ядерный кошмар. Президент был непреклонен:

– Никто в такой степени, как я, не обеспокоен использованием атомной бомбы, но меня еще больше продолжает волновать вероломная атака японцев на Перл-Харбор и убийства наших военнопленных. Единственный язык, который они понимают, – это язык бомб. Когда мы имеем дело со зверем, мы должны обращаться с ним, как со зверем.

Трумэн повторит об атомном оружии еще несколько раз:

– Мы будем продолжать использовать его, пока мы полностью не уничтожим способность Японии вести войну. Нас остановит только капитуляция Японии.

В 18.10 по московскому времени (на Дальнем Востоке это уже было утро 9 августа) советские войска перешли границу.

Американцы с конца 1941 года непрестанно настаивали на вступлении СССР в войну с Японией. Советский Союз, несмотря на все переживаемые им неимоверные сложности, согласился это сделать через три месяца после капитуляции Германии. И выполнил свои союзнические обязательства. И как это американская историография (она же пропаганда) развернула в годы «холодной войны»? Вот что пишет Брукс: «Японские политики надеялись на помощь со стороны Советов, они хватались за нее как за соломинку. Они полагали, что через их посредничество им удастся наладить контакт с союзными державами, чтобы смягчить условия безоговорочной капитуляции. И они также надеялись, что их признание возможности поражения заставит Советский Союз сохранить нейтралитет.

Эти надежды основывались на зыбучем песке советской беспринципности… В то время как японские города сгорали в пламени или буквально испарялись в грибовидных облаках, Советский Союз действовал как вор на пожаре. С неизвестностью наконец было покончено. Массовые убийства продолжились».

9 августа

Против Японии Советский Союз применил стратегию быстрой победы. «План заключался в одновременном нанесении со стороны Забайкалья, Приморья и Приамурья главных и ряда вспомогательных ударов по сходящимся к центру Северо-Восточного Китая направлениям с целью рассечения и разгрома по частям основных сил японской Квантунской армии», – обобщал Василевский основной замысел.

Фронты 1-й Дальневосточный маршала Мерецкова – из Приморья через укрепленные районы, тайгу, горные хребты; и Забайкальский маршала Малиновского – из района Тамцаг-Булакского выступа через пустыни и горы – наносили два главных удара, сходящихся в средостенье Маньчжурии – Чанчуне. 2-й Дальневосточный фронт генерала армии Пуркаева наносил удар из района Благовещенска на юго-запад.

Василевский продолжал свой рассказ: «В ночь на 9 августа передовые батальоны и разведывательные отряды трех фронтов в крайне неблагоприятных погодных условиях – летнего муссона, приносящего частые и сильные дожди, – двинулись на территорию противника. С рассветом главные силы Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов перешли в наступление и пересекли государственную границу. В это время я находился в районе штаба 1-го Дальневосточного фронта, который перед открытием военных действий перешел из-под Ворошиловска в тайгу, в специально построенные домики. А штаб Главного командования по-прежнему находился близ Читы».