Жоэль Грисвар - Мотив меча, брошенного в озеро:
Рука как проявление и видимый знак невидимого сверхъестественного существа, таким образом, является как кельтским и языческим, так библейским и христианским; символ принадлежит как народной образности кельтов, так и иконографии соборов. Внедрение этого элемента в мотив меча, брошенного в озеро, если оно имело место, могло быть произведено в результате заимствования из Продолжений Персеваля221 или из свода Ланселота в Прозе, так же как и из единственной финальной сцены Queste. В конце концов, ничто a priori не противоречит тому, чтобы признать руку в исконном кельтском рассказе знамением, проявляющимся при броске меча в озеро. То, что в романе XIII в. существовало совпадение между кельтской формой и христианским иконографическим мотивом вовсе не отрицает гипотезу о его присутствии в исконном мифе; это сходство облегчало христианизацию, которая недвусмысленно проявляется в артуровском рассказе. Кельтский элемент тем более легко поддавался этому окрашиванию, что существовало предварительное полное формальное соответствие между обоими элементами. Таким образом, мы не думаем, что речь здесь идет о персональном изобретении автора, который бы своим высочайшим мастерством, благодаря двойному (языческому и христианскому) прочтению, создал хрупкий сплав мифа и мистики. Слишком изобретательный диалог, слишком совершенное совпадение!
Следовательно, мы склоняемся к мысли, что рука является неотъемлемой частью кельтской схемы. Но имеем ли мы право развивать эту гипотезу и пытаться «реконструировать» исконную сцену? Здесь, несомненно, есть риск, но, по крайней мере, нас нельзя будет упрекнуть в том, что мы не довели наше исследование до границ возможного.
Смертельно раненый Кухулин просит разрешения отправиться к озеру утолить жажду. «Он напился воды и искупался в озере, сжимая живот рукой, вот почему озеро на равнине Муртемне называется Озером Lamrath, т.е. благодеяния руки»222. Наш анализ грозовой природы ирландского героя ретроспективно проясняет это поглощение жидкого элемента: утоляемая жажда и купание совершенно логично вписываются в тот же парадигматический ряд, что и чаны с водой, снег и нырянье в реки Ирландии. Более того, последнее желание Кухулина странным образом перекликается с предсмертной волей Батрадза в варианте b, варианте, аналогичном Убийству Конхобара. Еще более удивительным, может быть также, более решающим, является название озера: Lamrath, Благодеяние руки. Читатель знает, что подвиги Кухулина были увековечены на ирландской земле посредством «географизации» мифов; топонимия Ирландии, таким образом, представляет собой своего рода каталог или указатель ее эпической литературы. И, наверняка, объяснение Lamrath, каким бы наивным бы оно ни было, может быть подтверждено этой систематически и преимущественно этиологической ориентацией. Однако это не мешает нам видеть расхождение в этимологическом комментарии, который нам предлагает рассказ XII в.: придать законную силу толкованию Lamrath, Благодеяние руки, благодаря купанию Кухулина, «сжимающего живот рукой», в этом есть фантазия, которую едва ли извиняет необходимость в пояснительной игре слов и которая напоминает неловкие попытки рационализации, предпринятые монахами Лейнстерской книги. Менее смешным, может быть, было бы его сближение с прозвищем Луга, божественного отца Кухулина, с прозвищем Лавада [Lavada] = Lamh-fhada, т.е. «длинные руки»223. Так ли абсурдно предположить, что в варианте, отмеченном в осетинском сказании о смерти Батрадза (вариант а), Кухулин, ирландский Батрадз, возвращает меч своему отцу Лугу «длиннорукому», бросив его в озеро Lamrath? Поскольку есть меч… тот меч, который кажется живым и который, в тот миг, когда герой умирает, выскальзывает из его руки, чтобы отрезать правую руку Лугайда. Забавно, но текст, которым мы располагаем, ничего не говорит относительно дальнейшей судьбы этого оружия; просто говорится, что голову и правую руку Кухулина «с его щитом» предадут земле в Таре. А меч? Ни малейшего упоминания… В этом случае велико искушение позволить воображению сделать выводы и отправить меч вдогонку за конями в глубины озера!224
6. Кухулин и Артур
Персонаж Артура пронизан мифологическими чертами, и такие эрудиты, как А. Натт [A.Nutt] и Дж. Рис [J.Rhys] вскрыли с этой точки зрения множество связей между Артуровским циклом и Циклом фенианов [Fenians]. Со своей стороны, мы полагаем, что сопоставительный анализ артуровской легенды и эпоса уладов представляют не меньший интерес; в частности, мы хотели бы указать здесь некоторые аналогии между фигурами короля Артура и Кухулина.
Артур, как и Кухулин, является наследником грозовой мифологии. «Жервэ де Тильбюри [Gervais de Tilbury], уроженец Англии, который исполняет функции бальи при императоре Оттоне [Otton] IV в королевстве Арля [Arles], рассказывал нам, что лесничим на его родине в дни гроз и бурь кажется, что они слышат, как Артур в своих владениях трубит в рог и ведет охоту»225. Его меч Эскалибор в Estoirе de Merlin особым образом связан с молнией и громом, обладая их свойствами: «Тогда король Артур развернулся, вытащил меч, который излучал такой яркий свет, как будто горели в нем две толстые свечи, и это был тот меч, который он вырвал из каменной плиты»226. Кухулин также владеет мечом «сверкающим в ночи как факел»227! С этим сиянием Эскалибор сочетает и грохот грома: «…и действительно, когда он (Говэн, вооруженный мечом Артура) поднимал меч, чтобы нанести удар, и он опускался, казалось, что это молния падала с высоты, так как она издавала звук, похожий на гром»228. Уже давно никто не сомневается в непосредственной преемственной связи, которая существует между Эскалибором и Каладболгом [Caladbolg], «сияющим мечом» Лета [Lete], пришедшим из страны богов, который мы видели в руках Фергуса в T?in b? Cualng?229. Но было ли уделено достаточно внимания лингвистическому родству, которое объединяет с мечом Артура волшебное копье Кухулина, также связанное с молнией, и знаменитый Гае Болг, полученный от богини Скатахи [Scathach]230? Для Т. О’Рахилли [O’Rahilly], который переводит gae Bolg как «копье Булга (или Болга)», Болг восходит к кельтскому*Bolgos (=*bheleg, сияние, специально для молнии = латин. fulgeo, fulgur): «Таким образом, gai Bulga или gai Bolga был копьем сияющего бога или молнией»231. Несколькими страницами ниже, рассматривая «сияющий меч», О’Рахилли пишет: «В настоящее время cadalbolg состоит из calad, «тяжелый» (т.е. «раздавливающий») и bolg «свет»… Валлийский аналог Кадалболга – это Каледвилч [Caledvwlch]. Так же как Кухулин владеет gai Bulga, а в распоряжении Финна находится Corrbolg (см. выше), так и в валлийской сказке “Kulhwch and Olwen” мы обнаруживаем у Артура меч Caledvwlch, латинизированный Гальфридом Монмутским как Caliburnus232. Gae Bolg, помимо прочих особенностей, отличается тем, что проходит насквозь того, кого он бьет. В Изгнании сыновей забытого Доэла Кухулин сражается с Эохо Глассом [Eocho Glass], могучим воином: «Он бросает тогда высоко свой Gai bulge, который падает на шлем с кольчугой Эохо, пробивает ему голову и вонзается в землю»233. В одном из эпизодов T?in сообщается, что Редг-насмешник однажды отправился попросить у Кухулина его волшебный дротик; герой отказался ему его дать и, в ответ на угрозы своего язвительного собеседника, бросил в него свое молниевое оружие: «(Оно) настигло Редга сзади, вошло в углубление между двумя костями шеи и, выйдя изо рта, упало на землю. «Эта побрякушка, – промолвил Редг, – нас очень быстро догнала». И на этом его душа отлетела от тела234. Этим же сказочным оружием Кухулин убивает в необычном сражении единственного сына Айффэ [Aпff?], Конлаоха [Conlaoch], который является никем иным, как его собственным сыном! Незаконным сын, если не инцестным. «Кухулин… был вынужден… попросить у своего возничего Лаэха [Laech], сына Риангабайра [Riangabair], волшебное копье, называемое поирландски gae bolg… Он пробил им тело Конлаоха с одного бока до другого, и за этим последовала смерть молодого воина»235. Здесь очевиден параллелизм с убийством Мордреда Артуром, инцестным отцом: «Он держит огромный и мощный меч и подгоняет своего коня, чтобы он скакал во весь опор; и Мордред, который хорошо знал, что король не хотел убивать его, не отступил, направил к нему коня, и король, который налетел на него со всей мощью, ударил его так сильно, что лопнули кольца кольчуги, и он достал мечом его тело; и история гласит, что после того, как меч был извлечен, сквозь рану проходил солнечный свет так отчетливо, что Грифлет его видел; говорили, что это был знак гнева Господа нашего»236. Как не признать в этом «огромном и могучем мече» «дротик-молнию» Кухулина, волшебное копье кельтских сказок, которое Артур сам отказался положить в число подарков в мабиноги Kulhwch and Olwen237? Как и gae Bolg копье Артура оставляет в теле его сына дыру, сквозь которую «виден свет» и куда проникает «волшебный» луч солнца. Эти лучи солнца, «знаки гнева Господа нашего» совершенно очевидно представляют собой превращение, транспозицию молнии238. Мордред в буквальном смысле слова «поражен молнией», и вполне вероятно, что под христианским символом и иконографическим мотивом239 скрывается копье-молния кельтов, с помощью которого «Собака Кулана» поражает молнией своего сына. Нужно ли говорить о том, что автор Смерти Артура мог взять этот эпизод из Цикла уладов вплоть до идеи о неком Мордреде, сыне Артура? Хотя такое решение не исключено, мы больше склоняемся к мысли о том, что обнаружение Цикла Кухулина послужило своего рода катализатором; романист располагал двумя независимыми данными: с одной стороны, Артур убивает Мордреда в битве при Камблане [Kamblan], с другой стороны, этот же Артур повинен в убийстве своего собственного сына Анира [Anir]; это второе предание зафиксировано в одном из Чудес Ненния: «В стране Эрсинг [Ercing]»240 есть могила около источника, называемого Licat Anir (глаз Анира). Погребенного там человека звали Анир; он был сыном воина Артура, который убил его в этом месте и там же похоронил»241. Таким образом, автору было бы достаточно скомбинировать два материала, и не исключено, что именно ирландский рассказ о смерти Конлаоха или его французская адаптация подсказали ему эту идею в тот самый миг, когда он придавал ему «молниевый» образ.
