Анри Пиренн - Средневековые города и возрождение торговли
Береговая торговля вдоль Адриатики и особенно связи города с Константинополем давали громадные выгоды. Размеры, каких техника венецианской торговли достигла в X веке, были чрезвычайны.[79] В период, когда всюду в Европе обучение было монополией духовенства, уменье писать в Венеции уже было распространено. Очевидно, здесь существовала тесная связь между этим любопытным явлением и развитием торговли. Это была система кредита, которая, по всей вероятности, помогла торговле достигнуть в раннюю эпоху высокой точки развития.
Известно, что здесь не сохранилось архивных данных о торговле, возникшей ранее первой половины XI века. Но обычай морских ссуд кажется так сильно развившимся, что его происхождение необходимо датировать более ранним моментом. Венецианский купец был в состоянии заимствовать от капиталиста необходимые деньги для финансирования груза, под условием уплаты процента, около 20 за сто. Корабль нанимался несколькими купцами коллективно, и риск плавания, сопряженный с морскими экспедициями, несла флотилия, составленная из нескольких кораблей, снабженных хорошо вооруженным экипажем.[80] Все показывает, что выгоды были крайне велики. Если в этом отношении венецианские документы едва ли дают ценную информацию, то мы можем компенсировать их молчание генуэзскими источниками. В XII в. морские ссуды, экипировка кораблей, деловые приемы в обоих городах были одинаковы.[81] Что мы знаем о громадных прибылях, получаемых генуэзскими моряками, должно равным образом почитаться верным и для их предшественников венецианцев. Мы знаем, что торговля, и именно торговля в том и другом месте была способна дать громадный капитал тем, счастью которых еще содействовали энергия и ум.[82]
Но секрет быстрого и раннего обогащения венецианских купцов несомненно находится в тесном отношении, которое связывало их коммерческую организацию с организацией Византии, а через последнюю с коммерческой организацией античности. В самом деле, Венеция принадлежала Западу только по своему географическому положению; она была чужда Западу по жизни и по духу. Первые колонисты лагун, беглецы из Аквилеи и соседних городов, принесли сюда экономическую технику и средства Рима. Постоянные и деятельные отношения, которые с тех пор продолжали связывать город с Византийской Италией и Константинополем, содействовали развитию этого важного коммерческого центра.
Между Венецией и Востоком, где хранилась тысячелетняя традиция культуры, контакт никогда не прекращался. Венецианские мореплаватели могут быть рассматриваемы как наследники тех сирийских моряков, которые были так деятельны в Марселе и Тирренском море до времени мусульманского вторжения. Они не нуждались в длинном и трудном обучении для того, чтобы стать способными к крупной торговле. Традиция ее никогда не была покинута, и это объясняет то особое место, которое они заняли в экономической истории западной Европы. Нельзя отрицать, что коммерческие законы и обычаи античности были причиной превосходства которое они обнаруживали и которым они владели сначала. Византийское влияние, такое характерное для политической конституции Венеции в течение ранних столетий, отпечатлелось и на ее экономическом строе. В остальной Европе торговая деятельность медленно отходила от того состояния, при котором всякий след ее отсутствовал. В Венеции она явилась в одно время с городом; тут был пережиток римского мира. Венеция естественно оказала глубокое влияние на другие приморские города, которые в XI веке начали являться: сначала Пиза и Генуя, позднее Марсель и Барселона. Но она, видимо, не содействовала формированию торгового класса, благодаря которому торговая деятельность распространилась мало-помалу от берегов моря на внутренний континент. Тут мы находимся перед лицом совершенно отличных явлений, в отношении которых нет оснований верить, что они связаны с экономической организацией античности. Конечно, венецианские купцы встречались рано в Ломбардии и на севере Альп, но не видно, чтобы они основывали колонии. Условия, поддерживающие торговлю в стране, были слишком отличны от условий торговли на море, чтобы они имели влияние на нее; сверх того, на это нет документальных указаний. В X в. появился вновь на континенте Европы класс профессионалов купцов, прогресс которого, сначала очень медленный, в следующее столетие приобрел большую быстроту.[83] Рост населения, который начал обнаруживаться в то же самое время, конечно, стоит в прямом отношении к этому явлению. Он имел тот результат, что оторвал от земли большое число индивидуумов и направил их к тому бродячему и рискованному существованию, которое во всяком аграрном обществе выпадает на долю тех, кто не находит своих корней в земле. Все это умножало число бродяг, собиравшихся со всего общества, живущих изо дня в день от монастырских кормов, нанимавшихся на работу во время урожая, вступавших в армии во время войны и склонных к грабежу, когда представится случай. Среди этого подвижного люда надо искать, без сомнения, первых адептов торговли. Их образ жизни естественно гнал их туда, где обилие жителей давало им надежду на прибыль или какую-либо удачу. Если они всегда принимали участие в пилигримажах, то, конечно, не менее привлекали их к себе порт, рынок, базар. Здесь их нанимали как моряков, лодочников, носильщиков. Люди энергичные, готовые к жизни, полной неожиданностей, преобладали среди них. Многие знали иностранные языки, знакомы были с обычаями и нуждами разных стран.[84] Пусть счастливый случай представится — а небо знает, что в жизни странника случаи многочисленны — они были замечательно хорошо приспособлены, чтобы всюду извлекать выгоду.
Малая выгода, при искусстве и уме, может быть обращена в большую выгоду. Это особенно должно быть верно в эпоху, когда недостаточность сообщений и относительная редкость товаров, доставленных для сбыта, должны были, естественно, держать цены на очень высоком уровне. Голод часто посещал Европу то там, то здесь вследствие неодинаковых путей сообщения и увеличивал возможность обогащаться для тех, кто знал, как из этого сделать выгоду.[85] Несколько мешков пшеницы, своевременно доставленных в нужное место, давали огромную прибыль. Для человека искусного и бережливого тут не было сомнений, а судьба тогда обеспечивала надежду на выгодные операции. Это было, конечно, незадолго до появления новых богачей среди этой жалкой толпы обедневших, босоногих странников мира.
К счастью, тут есть источник информации, который достаточно доказывает, что это было действительно так. Достаточно процитировать характерную биографию св. Годрика Финкальского (Libellus de vita et miraculis S. Godrici, heremitae de Finchale, auctore Reginaldo monacho Dunelmensi).
Важность этого текста для экономической истории недавно хорошо отмечена Фогелем.[86] Он родился в конце XI в. в Линкольншире в бедной крестьянской семье и должен был с раннего детства искать средств к жизни. Подобно многим несчастным, он подчищал берег и собирал обломки, выкидываемые волнами; он, может быть, следуя тем, кто находит счастье, был коробейником и бродил по стране с коробом за спиной. Случайно с ним произошла перемена, и он присоединился к каравану торговцев, совершавших свой страннический путь. Вместе с ними он ходит от одного рынка к другому, от базара к базару, из города в город. Таким образом он стал торговцем по профессии, быстро извлек большие выгоды и вошел в ассоциацию с своими товарищами, нанял сообща с ними корабль и занялся морской торговлей по берегам Англии, Шотландии, Дании и Фландрии. Компания удачно вела свое дело. Ее операции состояли в транспорте товаров, о которых было известно, что в них нужда, и в покупке на обратный путь товаров, которые они старались переместить там, где спрос был самый большой и где могли быть вследствие этого получены большие прибыли. Через несколько лет этот разумный обычай покупать дешево и продавать дорого делает Годрика очень богатым человеком.
Это было тогда, когда он, движимый милосердием, неожиданно отказался от жизни, которую он вел, отказался от своих владений ради бедности и стал отшельником. История Годрика, если мы освободим ее от мистического конца, была историей очень многих. Это ясно показывает, как человек, не имея ничего, был способен в короткое время собрать большой капитал. Обстоятельства и удача содействовали тому, чтобы сделать его состоятельным. Но основная причина его успеха — был ум, или скорее понимание дела, и современная биография, которой мы обязаны рассказом, на этом делает ударение.[87]
Годрик был, видимо, точным калькулятором, одаренным тем торговым инстинктом, который нередко можно было встретить во всякую эпоху среди предприимчивых натур. Дух прибыли руководил его деятельностью, и в нем легко, узнать тот знаменитый дух капитализма (spiritus capitalisticus), который, некоторые уверяют, датируется только с эпохи Ренессанса. Нелепо допустить, что Годрик делал дела только, чтобы покрыть свои ежедневные нужды. Вместо того, чтобы складывать на дно своих сундуков монету, которую он получал, он использовал ее, чтобы сохранить и расширить свою торговлю. Это не значит использовать слишком современное выражение, если сказать, что прибыль, которую он получал, была положена им в дело для того, чтобы насколько возможно увеличить его оборотный капитал. Несколько странно наблюдать, что сознание этого будущего монаха было совершенно свободно от всякой религиозной совести. Его цель отыскать для всякого товара рынок, где была бы наивысшая прибыль, находилась в открытом противоречии с тем осуждением, с которым церковь относилась ко всякого рода спекуляции, и с экономической доктриной о справедливой цене (Qui comparat rem utillamintegram et immutatam dando lucretur, ille est mercator qui de templo Dei ejicitur).[88] Фортуна Годрика не может быть объяснена только деловыми способностями.
