Мурад Аджи - Полынный мой путь (сборник)
– А на продажу смогли бы?
– Кому ж тут продавать? Пока до Благовещенска довезут наши овощи… Это ж тыща километров…
Праздник кончился, литавры смолкли, последние горсти орденов и медалей розданы, когда укладывали «золотое звено», и вдруг все увидели, что «стройка века» – фокус, устроенный в угоду годам застоя… Дороги нет, возить нечего, жить негде, об экологической ситуации лучше не вспоминать. Все плохо. Как быть? Как поступить с самым длинным памятником, который оставили годы застоя?
Крайне актуальный вопрос.
Москва, сборник «На суше и на море», 1990 г.
Пульс ее жизни
Коснитесь пальцами правой руки запястья левой… Чувствуете? Тук-тук-тук. Пульс. Эхо сердца… Только в живом есть пульс. Только в живом стучится жизнь. Пульс города – это часы «пик». Жизнь города – в часах «пик», их создаем мы, сами, в них наши желания и наши потребности, они длятся круглые сутки. У жизни нет перерывов.
Пустынна Красная площадь. Вот куранты отбили полночь – начало новых суток, сменился караул у Мавзолея, чтобы через час прийти сюда вновь. С точностью секундомера проходит смена караула – здесь ровно через час свой «пик». А сколько всего у Москвы часов «пик»? Удастся ли рассказать о них? И не надеюсь. Сотни и сотни пульсирующих точек у огромного города – всюду «прощупывается» его пульс.
Стою на Красной площади – куда пойти, где в сонном городе жизнь?
Ночь. Бреду по непривычно пустой улице Горького, смотрю на высвеченные витрины «Подарков», на уже слепые окна «Интуриста», вижу, как вымирает Столешников: уходит шумная ватага молодежи – и переулок пуст. Приткнулись к тротуару машины – на покой. Только запоздалые прохожие да легковушки разрушали ночную тишину. Пульс замер? Нет, конечно.
От булочной на улицу выливался самый вкусный на свете запах – выгружали теплый хлеб. У пекарей ночью самая работа. Ночью час «пик» и у печатников. Слышится гул типографии «Известий» – это торопится газета, звуки типографии опускаются на Пушкинскую площадь и гулким эхом разносятся далеко по округе.
Подхожу к «Пушкинской», двери метро закроют через десять минут, и начнется час «пик» у ремонтников метрополитена – затишье на подземке коротко. Для пассажиров «пик» настанет только часов через шесть… Знаю, куда дальше идти, – на Большую Бронную, здесь главная служба по освещению столицы. Ночь – их время. На вахте Тамара Васильевна Гостева, она тогда отвечала за все светильники города. Двадцать восемь лет фонарщица! Главная фонарщица столицы!
Центральная диспетчерская занимает комнатку на первом этаже старинного дома. В комнатке строго – ничего лишнего. На всю стену план Москвы, в котором нет ни названий улиц, ни переулков, даже Москвы-реки, ничего нет, только ровные линии под номерами – электромагистрали. Перед стеной-планом стол с пультом и десятками черных торчащих включателей, по левую сторону стола – телефоны. Еще в комнатке телевизор. И все, если не считать лампы и занавесок на окне.
– Тамара Васильевна, с чего начинается ваша работа, ваши часы «пик»?
Смущенная улыбка. Пауза.
– С чего? С темноты.
– Понятно, что с темноты. Но как вы угадываете, когда темно, а когда не очень темно?
Тамара Васильевна смеется:
– Если бы точно знать. Вот видите эту лампочку, – она указала на пульт, – как вспыхнет, раздастся сигнал. Для нас команда – включать свет.
– А когда она вспыхнет?
– Да когда стемнеет. Раньше-то просто было, на часы погляжу, выгляну в окно, вроде сумерки, пора включаться, думаю. А сейчас – автоматика. С Калининского проспекта сигнал идет. Там установлен прибор, он и реагирует на освещенность. Ему с двадцать четвертого этажа виднее, когда темнеет. Сработает фотоэлемент, а к нам – сигнал. Мы сами включимся и районным службам команду дадим.
– Районным службам? А сколько районных служб в Москве?
– Двенадцать.
– Много ли ныне городских фонарщиков? Старинное ведь это дело.
– Да больше тысячи человек, наверное.
– Тамара Васильевна, последний вопрос, и пойду налегке. Все понял, кроме одного, зачем вам автоматика? Зачем пульт управления, зачем фотоэлемент на Калининском? Не проще ли в окно выглянуть и решить: включать – не включать.
Она подняла удивленные глаза, не находя, что ответить, потом как выпалит:
– Только со стороны просто, подумаешь, дело большое – лампочки включать. Да вы знаете, сколько в городе светильников? Двести тысяч! И сколько сжигают электроэнергии? Братской ГЭС не хватит! За одну минуту через мои руки энергии протекает, можно сказать, целое море…
– Понимаю, понимаю, – прерываю я собеседницу. – Слишком дорогой минута стала. Включил-выключил вовремя – энергию даром не потратил.
– Вот то-то и оно, – спокойно произнесла она. – Из нашего окна много ли увидишь? Просчитался на минуты, а убытку…
Опять иду по Бронной, тишина первозданная. Третий час ночи. Вдруг впереди из двора вышмыгнула кошка. Лишь на мгновение она замерла у тротуара и – перебежала дорогу. Ночью все кошки серы, но эта какая-то не такая. И ножки покороче, и голова поменьше, и хвост подлиннее, да и движения резки и изящны. А не куница ли? Я не раз читал про лесных зверей, что в города перебрались на жительство. Каменная куница из их числа. Селится на чердаках, днем спит, ночью бодрствует. Город ей не помеха.
И я смело иду вперед, переступая следы, – не кошачьи же.
На сонной улице Горького оживление: одна за другой, мигая желтыми лампами, едут очистительные машины. Чистят центральную улицу столицы. Час «пик» у уборщиков. Проехали машины, и вновь хрупкое безмолвие, готовое дрогнуть перед любым шумом.
Ни для кого перемигивается светофор на Маяковке. Ни для кого горят витрины магазинов. Лишь на площади Белорусского вокзала оживление. Вокзал! Очередь на такси, носильщики с тележками, какие-то люди – здесь «пики» вне времени суток, они растянуты навсегда. Над старинным, кружевной кладки, зданием завис подъемный кран – идет реконструкция вокзала, а новое бетонно-стеклянное здание будто дремлет в глубине двора вместе с пассажирами, притулившимися в креслах гигантского зала ожидания. Сотни кресел – сотни гостей столицы. Около буфета, работающего круглосуточно, толпились люди. Правда, покупать нечего, прилавки, будто только что сделаны – пусты. Но люди подходят скорее по привычке. Постоят, повздыхают и отойдут. На их место подходят другие.
– Хоть бы чашку чая, – слышу я за спиной. Оборачиваюсь – таксист. Разговорились. А потом и проехались. Шапкин Петр Борисович, мой собеседник.
– О «пиках» писать будете? Интересно. Напишите, чтобы в буфете ночью самый час «пик» был.
– Напишу, напишу. Поехали на Смоленскую, меня там ждут, а по дороге расскажите о своих «пиках», таксистских.
– Это можно…
И он быстро нарисовал довольно-таки ясную картину. Дважды в день горячие часы, такси нарасхват. Утром, с семи до девяти, и вечером, с пяти до восьми. Причем такси нарасхват не везде. В утренние часы машины в дефиците на многолюдных окраинах, там до метро далеко, а автобусы не резиновые.
– Москвичи не любят теперь опаздывать на работу, – лукаво улыбнувшись, комментирует Петр Борисович. – Спешат с окраины в центр. «Гони, милый, опаздываю». Только и слышишь.
Вечерний «пик» – уже в центре города. Здесь не поймать такси. Кончился рабочий день, кто-то зашел в магазин и вышел с тяжелой сумкой, кто-то просто устал или плохо себя почувствовал. Словом, стоят на краю мостовой пассажиры, чем больше их, тем острее час «пик» у такси.
– Но так бывает не каждый день, только в дни зарплаты, – делится подмеченным мой собеседник.
– Петр Борисович, а по дням недели «пики» как-то различаются?
– Конечно. Самый суматошный день – суббота. Утром, днем и особенно вечером. Перекусить некогда, целый день на ногах. Носишься из одного конца города в другой. А вот воскресенье – нет, то день иной, спокойный. Магазины отдыхают, и люди тоже отдыхают… Вам куда на Смоленской-то?
– К дому Жолтовского, около почты остановите – сюда договорился заглянуть.
Фасад дома Жолтовского выходит на Садовое кольцо. На первом этаже почта, и ни единого признака жизни. Половина шестого утра. В подсобном цехе девяносто девятого почтового отделения начинается час «пик». Дежурит бригада Колобковой Нины Васильевны. Вряд ли москвичи знают о той бригаде. А жаль. Каждое утро мы достаем из почтовых ящиков газеты, журналы, письма и не задумываемся, как они попали сюда. Почему выписанные нами газеты лежат в нашем ящике, а выписанные соседом – в соседском ящике.
– Конечно, бывает путаница, не без нее, – объясняет Нина Васильевна. – Да вы посмотрите, как мы работаем.
Утро – час «пик» у почтальонов, а готовятся к нему всю ночь. За ночь привозят из типографии пачки газет и журналов, их принимает дежурный. В четыре утра приходит раскладчик газет, он сортирует почту, потом собираются почтальоны. И каждый вручную, как сто лет назад, подбирает газеты, расписывает их по «ходовикам». «Ходовик» – это книжка, в которой записано, в какую квартиру какую газету доставить. Расписать по «ходовику» нужно быстро, чтобы люди, уходя на работу, могли взять газету.
