Аполлон Коринфский - Народная Русь
Смерть представляется народному воображению в виде дряхлой старухи (или даже скелета) с косою в руках. Старинная русская сказка обрисовывает этого косаря цветов жизни человеческой в довольно смешном виде, что служит доказательством живучести нашего смелого народного слова, не задумывающегося даже перед посягательством на такую важную особу. Как и в большинстве других сказок — человеком, перехитрившим простофилю-Смерть, является завзятый носитель русского удальства — солдат. Умер воин христолюбивый, и поставил его Господь на часах у входа в пресветлый рай, — ведет свою речь эта сказка. Видит служивый: идет Смерть. — Куда идешь? — К Господу за повелением, кого морить мне прикажет! — Погоди, я спрошу!.. — Пошел и услышал желание Божие, чтобы морила она самый старый люд. Вспомнил солдат, что живы у него мать с отцом, — жаль стало их, не передал он Смерти слова Господня, а сказал, чтобы шла она в леса дремучие и три года точила самые старые дубы. Заскрежетала зубами старая лиходейка, даже заплакала от досады, но поверила служивому, пошла выполнять переданное ей повеление: ходила три года по лесам, три года точила-грызла старые дубы, — воротилась за новым повелением Божиим. Приказал Праведный Судия морить ей молодой народ; но солдат, у которого были в живых молодые братья, передал приказание точить-грызть молодые дубы. Прошло еще три года, и на этот раз (вместо младенцев) пришлось обманутой служивым Смерти грызть-точить дубки малые в течение трех лет. В последний день девятого года идет Смерть, еле ноги волочит: «Ну, — думает, — теперь хоть подерусь с солдатом, а сама дойду до Господа. За что Он девять лет меня наказует?» Выслушал Вседержитель рассказ Смерти, повелел солдату-обманщику девять лет носить обманутую на своих плечах. Носил-возил служивый старуху, уморился, вытащил рожок с табаком, стал нюхать, попросила понюхать и Смерть. «Полезай в рог да и нюхай — сколько душе угодно!» Далась в обман Смерть, а солдат захлопнул табакерку да и за голенище, а сам — на часы к преддверию райскому, как ни в чем ни бывало… Некоторые сказочники пересказывают конец сказки на иной лад. Велел, — говорят они, — Господь Бог провинившемуся часовому откармливать Смерть орехами. Наскучило солдату это занятие, заспорил он со старухой: «Ты-де — не влезешь в пустой орех!» Раззадорилась Смерть — влезла в ореховый свищ, а служивый не будь дурак, взял да и заткнул дырку в орехе, а орех спрятал в карман. Освободил Господь взмолившуюся к нему заключенную, повелел ей уморить дошлого солдата. И вот, — сказывается сказка, стал он готовиться к последнему концу, надел чи-стую рубашку и притащил гроб. «Готов?» — спрашивает Смерть. — Совсем готов! — «Ну, ложись в гроб!» Полез солдат в домовину — ни- как не может улечься, как быть надо: то вниз лицом, то набок ляжет. Просит он показать, как ложатся добрые люди в гроб, — ссылается, что никогда-де и не видывал, как помирают. Согласилась старая показать, что и как, — выскочил служивый из гроба, легла Смерть на его место, а дока-солдат захлопнул крышку, стянул гроб железными обручами да и закинул его в море. Освободилась из своей тюрьмы замаянная солдатом Смерть только тогда, когда бурею разбило гроб о каменные скалы… Существуют и другие разносказы этой смешливой сказки, и во всех них Смерть выставляется недогадливой-неповоротливой, недалекого ума старухой, а в солдате-доке воплощается пришедшаяся по сердцу — по нраву народу-пахарю прирожденная русская сметка.
Не всегда, однако, относится с таким легкомыслием к подкашивающей жизнь посланнице воли Божией народная Русь, — приходят ей на память подобные сказки только под веселую руку, в беззаботный час, какие далеко не так-то часто выпадают в трудовой жизни, как это может показаться не вошедшему в круг ее потовых-страдных забот человеку. Достаточно прислушаться хотя бы к двум-трем из тех щемящих сердце, раздирающих живую душу причетов-плачей, какими еще и теперь провожают по захолустным селам-деревням покойников народные плакальщики-вопленицы, — чтобы понять, какую скорбь-смуту вносит смерть в крестьянскую семью, как тяжело отзывается ее приход на остающихся в живых. Нечего уже и говорить о вдовах с детьми-сиротами! Недаром, приходя к своим покойничкам во дни весенних-«радоницких» и осенних-прощальных свиданий с ними, припадают они к родным могилкам, исходят на них слезами горючими, поверяя лежащим во сырой земле свои жалобы горькие. Многое-множество подобных «воплей» записано — сохранено от забвения собирателями памятников живого народного слова. Несколько из них уже было приведено в предыдущих очерках.
Наиболее ярко отразились представления русского народа о загробной жизни в стиховных сказах калик перехожих. Среди них выделяется целый ряд сказов, посвященных смерти, посмертным мытарствам и Страшному Суду Божию; есть и воспевающие райское блаженство, являющееся уделом праведных. В стихе «Плач Адамов», поющемся-сказывающемся в каждой округе на свой особый лад, есть звучащее покаянным словом народа-сказателя место: «Оставим мы гордость, восприемлем кротость, возлюбим мы нищих, убогую братию, накормим мы алчущих, напоим жаждущих, оденем мы нагих своим одеянием. Тут нам будет последне свидание, последне прощанье! Прижмем мы руци к сердцу, прольем ко Богу слезы, воззри мы на гробы»… — гласит оно. Затем нищие духом певцы-сказатели восклицают — устами плачущего у двери потерянного рая прегрешившего праотца людей:
«Гробы вы, гробы,
Превечны нам домы!
Сколько нам ни жити,
Вас не миновати!
Тела наши пойдут
Во сырую землю —
Земле на преданье,
Червям на точенье.
Души наши пойдут
По своим по местам»…
Вслед за этим вырывающимся у стихийного певца-народа из стремящейся к вратам покаяния, открытой веянию добра-света, затуманенной сумраком мирского зла души восклицанием — идут новые покаянные слова, кончающиеся предвещанием, что «на втором пришествии ничто не пособит (грешникам), ничто и не поможет — ни злато, ни серебро, ни цветное платье, ни друзья и ни братия; только нам пособит, только нам поможет слезы, пост и моление, и чистое покаяние («…и святая милостыня», — добавляется в другом разносказе-разнопеве стиха!..»).
Человек, по словам стихопевца-народа, живет на земле — «как трава растет»; ум-разум человеческий — «как маков цвет цветет»; всякая слава земная представляется также «цветом» бренным, как и самое бытие земное-преходящее. «С вечеру человек в беседе здрав и весел сидит, а. поутру человек уже той в гробе лежит», — продолжает народное песенное слово и переходит к дальнейшему воспроизведению картины лежащего в гробе. «Ясны очи помрачились, и язык замолчал, руки-ноги онемели», — гласит эта сплетенная из слов картина. Расстающаяся с телом душа напоминает певцу-сказателю птенца, вылетающего из гнезда на вольный простор. Вылетает она и «приходит в незнакомый мир» и при этом — «оставляет все житейские попечения, честь и славу, и богатство маловременное: забывает отца-матерь, жену и чад своих, переселяется во ин век бесконечный»… И вот, — продолжают убогие певцы, — видит преселившаяся в век бесконечный душа человеческая «лица и вещи преужасныя». Прежде всего обступают ее добрые ангелы, и «воздушны духи темные». — «Ты куда, душе, быстро течешь путем своим?» — воспрошают ее первые: — «Ты должна по грехам своим оправдиться. Вспомни, как на оном свете во грехах жила? Здесь грехами, как сетьми, свяжут тя!» Внемля словам ангелов, «вострепеталась» грешная душа, кающаяся в своих прегрешениях. — «Вы помилуйте, помилуйте, добрии ангелы! — восклицает она: — «Не отдайте мя, несчастную, в руки злых духов, вы ведите мя к Господу к милосердному! Я в делах своих при смерти воспокаялась, в коих волен милосердный Бог простить меня!» За этим восклицанием переносится просветленный взор души человеческой с «того света» на «оный», где справляется в это самое время вся погребальная обрядность. — «Вы же, что мои дружья и ближний, и сродницы, обстояще гроб и тело лобызаете? — обращается к стоящим вокруг покинутого ею на земле тела клич смятенной души: — «Вы на что свещи и масло возжигаете? Не возжег бо я светильника душевнаго. Вы на что меня водою обмываете? Не умылся я слезами пред Господом. Вы почто меня во ризы светлы облекаете? Не облекся я, живучи, во ризы светлыя. Что же в раках с преподобными полагаете? Их же образу жития не последовах. Вы почто псалмы и песни совершаете? Не воспел бо я, живучи, песни духовныя. Что же в церковь со свещами провожаете не возжегшаго светильника маслом милости?..»
Клич этот заключается последней просьбою встосковавшейся по добродетели кающейся грешной души: — «Разделите мое имение нищим-странникам!» — просит-молит она: — «Их молитвы, слезы теплыя послушает Бог и подаст для их прощения грехом моим!» За выполнение этой посмертной воли обещает плачущая-рыдающая душа и выполнителям великую награду: «…сами вы от Господа услышите», — говорит она! — «Приидите, благословении Отца Моего, вы наследуйте уготованное царствие со избранными святыми, Мне сложившими!» В этом кличе души, «преселившейся во ин век бесконечный», явственно слышится вдохновенный голос веры сердца народного.
