Н. Яковлев - Ингуши
«Но почему же ингуши с такими усилиями ведут войну против убийц и подвергаются при этом новым опасностям? Ведь, наверно, от этого приходит в упадок их хозяйство, нарушается спокойная, трудовая жизнь, а ответчики под постоянным страхом смерти бросают все свои полевые работы и разоряются вконец?» спросит читатель. «Не лучше ли и не проще ли было бы ингушам передать дело преследования убийц государственному суду, милиции и, вообще, властям а самим спокойно заняться делом?». В том-то и суть, читатель, что ингуш еще не вполне понимает, что такое государственная власть. Прежняя русская власть всегда была для ингуша чужой, появившейся на Кавказе для того, чтобы отобрать у ингуша землю, свободу и надежду на безбедное существование. Русские власти и русские суды существовали в его глазах для того, чтобы защищать и оправдывать казаков и преследовать ингушей. Поэтому в своих домашних делах ингуш не доверял этой власти и ее судам, а предпочитал разбирать дела в выборных посреднических судах. Для того, чтобы лучше понять, что такое ингушский суд и как разбираются в нем дела, посмотрим поближе, как он устроен и в каких случаях действует.
Ингуши любят судиться друг с другом по всем правилам и обычаям старины. По сравнению с нами, русскими, привыкшими в судебных делах полагаться на государственный суд и защитников-адвокатов, ингуши — большие знатоки разных тонкостей этого дела, и часто простой горец-ингуш для защиты своей выгоды пускается на такие увертки, которые сделали бы честь любому нашему «юрисконсульту», ученому советчику по судебным делам. Вот вам пример. В 1921 году, проезжая по нагорной Ингушии, мы наняли в проводники одного горца, говорившего по-русски. При найме ему объявили поденную плату советскими деньгами. Ингуш ничем не выразил своего недовольства или несогласия. По прошествии недели, когда с ним захотели рассчитаться, он вдруг заявил, что хочет получить вдвое больше, чем ему полагалось. «Но ведь вам объявили плату при найме, — убеждали мы его — вы не сказали тогда, что не согласны на такие условия». «Правда, я не сказал, что я несогласен, — отвечал он, — но ведь я не говорил и того, что я согласен», конечно, мы принуждены были уплатить ему полностью все, что он просил.
Есть преступления, за которые обычно расплачивались только оружием, только нападением на дом виновного. К таким делам относится убийство, если убийца уличен или очевиден. Подозреваемый убийца уже может добиваться суда и снятия с него подозрения. В таких случаях он пользуется прежде всего «посредниками». В «посредники» или по собственному желанию или по просьбе подозреваемого идут наиболее влиятельные и уважаемые старики селения, иногда целой округи, особенно те, мнение которых имеет вес для обвиняющей стороны. «Посредники» стараются склонить непримиримых обвинителей к мирному решению дела и устроить суд. В делах об убийствах это удавалось очень редко, и самое разбирательство дела на суде называлось «доу дуцы», т.-е. разбирать вражду. Иногда в таких случаях обвинители требовали заложника, который своей жизнью отвечал за справедливое решение суда. При согласии на суд, «посредник» выбирали со стороны истца и со стороны ответчика по одному «поручителю» («да»), т.-е. «хозяину», или «старейшине», как называют их ингуши. «Поручители» отвечали за мирное поведение каждой из сторон до суда, за своевременную явку судей, за точное исполнение приговора. Поэтому в поручители выбирали наиболее влиятельных и уважаемых среди своей «фамилии» лиц, по возможности не состоящих в семейном родстве с истцом и обвиняемым. Истец, т.-е. главный мститель (ближайший родственник — отец, сын или родной брат убитого), и обвиняемый, т.-е. главный виновник убийства, — оба одинаково называются по-ингушски «доуны дей», т.-е. «хозяевами вражды», так как от доброй воли главного мстителя и от жизни убийцы зависит прекращение кровной вражды между «фамилиями». Когда обе стороны согласились на суд и «посредники» выбрали «поручителей», каждая из сторон выбирает по равному количеству судей («ке́лыхой») — по одному, по два или по три человека. Если одна из сторон объявляет избранных судей неподходящими, другая должна их сменить. На суде выступают «доказчик» («кие́кыр») и «свидетели» («тиешыж»), но для того, чтобы доказать свою невиновность, единственным и главным средством для обвиняемого в убийстве была торжественная, приносимая вместе со многими родственниками и инофамильцами «присяга».
В прежние времена ингуши исповедовали полуязыческую веру, от которой и сейчас сохранились в горах полуразрушенные храмы с изображениями крестов и склепы-могильники. Каждое селение имело свой приходский храм, посвященный главному богу «деале» или одному из мелких божков, в честь которых справлялись праздники. Во дворах почитаемых храмов часто творился и суд, чтобы придать ему большую обязанность и силу. В одном из таких дворов[22], огороженном полукруглой каменной оградой, была нарочно устроена посередине каменная стенка аршина в 11/2 вышиной, которая отделяла во время суда сторону ответчиков от судей и истцов и служила как бы перилами или решеткой, отделяющей в наших судах скамью подсудимых. Здесь же производилась и торжественная присяга, или «дуу», как выражаются ингуши. Чтобы очиститься от подозрения в убийстве, обвиняемый должен был принять присягу вместе с 17 «соприсяжниками» или «дуухой», как называют их ингуши. 8 «соприсяжников» назначались судьями из числа полноправных взрослых мужчин-ингушей, однофамильцев обвиняемого, 9 остальных приглашал сам обвиняемый из лиц, принадлежащих к другим «фамилиям». Конечно, «соприсяжниками» не могли быть лица, уличенные во лжи. Присягающие шли без оружия к храму и здесь, в ограде, в присутствии потерпевшего и 2-х «поручителей», сняв шапки, клялись богом, святым храмом и пеплом домашнего очага, что не убивали (или не совершали того, в чем их обвиняют). Главной силой такой присяги был суеверный страх перед храмом и божеством. Ингуши верили, что у давшего ложную присягу детей или совсем не будет, или они родятся хромыми, слепыми и т. д. Страх небесной кары был так велик, что к идущим на присягу или возвращающимся с нее не осмеливались прикасаться даже родственники из страха, как бы божье проклятье, в случае ложной присяги, не передалось через прикосновение. Если присягавший забывал свою шапку, палку или другой предмет, возле храма, то боялись прикоснуться и к нему, так как и на шапку, по понятиям ингушей, мог перейти божий гнев. Совершив благополучно присягу, подозреваемый, как после трудного и опасного дела, резал дома барана и угощал «соприсяжников». Однако бывали случаи, когда потерпевшего не удовлетворяла присяга в храме: она казалась ему недостаточно сильным и действительным средством уличить вора. Тогда он требовал присяги на могиле, или, как говорят ингуши, «на христианской могиле» («кэшаг керыстий дэлы диедзы»). Для такой присяги подозреваемый взваливал себе на спину «сапетку», т.-е. корзину, служащую кормушкой для скота. В корзину клались железная лопатка от очага, три камня, топор, гребень для расчесывания шерсти, корка хлеба и бурдюк с водой. Если подозреваемый был слаб, с двух сторон его поддерживали два родственника. Так шли они на кладбище потерпевшего. Здесь их встречая сам обвинитель с обнаженной шашкой в руках, и пока несчастный подозреваемый три раза обходил вокруг могильного склепа, обвинитель говорил грозные слова: «Если ты пришел чистым, скорее да отпустит тебя бог на свободу, если ты пришел запятнанным, то пусть твой умерший предок пойдет на дурное дело раньше моего умершего, пусть зачтется твоему умершему все дурное, что сделал мой покойник, пусть сядет мой покойник на твоего покойника! Если же ты пришел чистым, то иди скорее на свободу!»
Наконец, от старых времен, когда, по преданию, в горах Ингушии жил народ «дувий», сохранилась присяга с женщиной и собакой («сиесыгы кэры рхё хиетыбы биедзы»), или, как говорят ингуши при такой присяге: «кобель в руках женщины становится заместителем виновного». Замужняя женщина, ведущая хозяйство в доме, где жил подозреваемый, — его мать или жена или замужняя сестра, наконец, жена его дяди и т. д., — берет своего домашнего кобеля и ведет его на кладбище потерпевшего. Тот убивает собаку со следующими словами: «Да будет эта собака под мышкой у твоего покойника, когда он ложится спать. Да будет она у него на руках, когда, он сидит; да будет она о ним, когда он сядет за стол. Если же ты пришла чистой, то иди скорей на свободу!». Эта присяга считалась самой тяжелой и позорной для ингуша, который выше всего привык чтить память своих умерших предков.
Вообще же, присяга была делом настолько тяжелым, что, если потом обнаруживался настоящий виновник, обвинитель в награду за перенесенные волнения устраивал для невинно присягавших торжественное угощение.
Если на примирение и суд с самим убийцей («ме́арий»), как мы с вами уже видели, ингуш соглашался очень туго, то в каждом почти случае убийства все же мог встретиться ряд щекотливых и тонких вопросов, для решения которых надо было обращаться к судебному разбирательству. По обычаю, могло быть много случаев, когда за смерть отвечал человек, и не прикасавшийся к убитому. Например, хозяин лошади или другого животного, которого заранее предупреждали трое людей одновременно, что это животное опасно для людей, отвечает за все происшедшие от него несчастья с людьми и даже становится «кровником» в случае смерти, причиненной животным. Так же отвечает ингуш и за оружие, если он дал его на время не родственнику-убийце, который воспользовался этим оружием для преступления. Такой владелец оружия должен уплатить родственникам убитого особую плату, называемую «халхание» и состоящую из 10 коров, 1 быка, 1 куска шелковой материи, и, кроме того, зарезать барана для угощения в знак примирения. Или владелец должен доказать, что он не знал, что оружие у него брали для убийства. Для этого он должен дать присягу, по выражению ингушей, в «полкрови»., т.-е. с 8 «соприсяжниками». Так же отвечает и спутник или знакомый убийцы, если он не приходится ему родственником, за преступление, совершенное в его присутствии. Или он должен доказать, что не знал о замыслах своего приятеля и ничем не помогал ему. Наконец, отвечает и хозяин того помещения, где произошло убийство, если он не приходится родственником убийце. Все эти обычаи следуют мудрому правилу «две собаки грызутся — третья не приставай!» Под двумя «собаками» разумеет ингуш две враждующие «фамилии» со всеми их родственниками. Все остальные не-родственники или не должны принимать никакого, даже косвенного участил в столкновениях, или расплачиваются, как за соучастие в преступлении. Даже в своих ссорах и вражде ингуш старается возможно лучше и полнее обезопасить жизнь и здоровье своих сородичей и достигает этого с помощью мудрого правила: чем больше ответчиков будет платиться за каждое убийство, тем реже будут эти убийства происходить. Допустим, что произошел следующий случай, о котором могут вам рассказать, как о примере соломоновой мудрости ингушского суда. В кузницу пришло четверо ингушей-заказчиков. Сам хозяин-кузнец куда-то вышел. Один из приезжих и ждавших очереди заказчиков попросил посмотреть заряженный кремневый пистолет у другого. Третий сидел поодаль на скамейке. В эту минуту четвертый приезжий ударил молотом по раскаленному куску железа, лежавшему на наковальне. Посыпались искры. Одна из них попала в замок пистолета и подожгла порох. Раздался выстрел, и ингуш, сидевший в стороне на скамейке, оказался убитым наповал. Как разберет этот случай наш государственный суд, читатель? Самым строгим обвинением было бы здесь неосторожное обращение с оружием, но скорее всего суд просто установил бы, что убийство произошло от роковой случайности, в которой не виноват ни один из находившихся в кузнице людей. Не так посмотрит на дело ингушский суд. Всякое убийство, даже по неосторожности, должно быть отомщено или оплачено полностью. Ненамеренный, неосторожный убийца имеет только ту льготу, что он скорее может выпросить у мстителей согласие на примирение. Но в нашем случае, когда убийство произошло явно случайно, когда даже самый подозрительный старик-отец не сможет найти никаких следов тайного умысла убить его сына[23] с помощью такого неверного способа, как искра с наковальни, дело, конечно, обойдется без кровной мести и будет передано на решение ингушского суда. И суд постановит, что плату за кровь следует разделить на 4 равных части. Одну должен внести кузнец, как владелец помещения, отвечающий за все, что в этом помещении происходит. Остальные три части платят поровну: владелец пистолета, разглядывавший пистолет заказчик и неудачный молотобоец, потому что все они действительно, хотя и различными способами участвовали в убийстве.
