Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
В конечном итоге Тихомиров и его жена оказались единственными из революционеров, извлекшими хоть какую-то выгоду из цареубийства, за которое заплатили жизнями десятки, а здоровьем — сотни террористов и их пособников, не считая совершенно посторонних людей.
Россия же заплатила за все это всей своей последующей историей.
В конце апреля 1881 года окончательно решался вопрос о том, следует ли давать ход законодательным изменениям конституционного характера, предлагаемым Лорис-Меликовым — это хорошо известно.
Понятно, что при этом спорящие стороны молчаливо (а иногда — и не молчаливо) оглядывались и на мнение террористов: не угодив последним можно было снова оказаться перед перспективой возобновления цареубийственных покушений. Это, несомненно, было очень важно для Александра III, совершенно неслучайно тщательно скрывавшегося от террористов в Гатчинском дворце, куда даже мухам не давали пролететь, минуя охрану.
Опять же хорошо известно, как разрешился этот критический вопрос: Победоносцев вызвал из Москвы Каткова, и тот объяснил царю, что непринятие конституции ничем ему, Александру III, не угрожает.
Тот факт, что игры полиции с Тихомировым и условия сохранения жизни Александру Михайлову продолжались еще долго после того, как никакого Лорис-Меликова во главе правительства уже не было, подтверждает, что отношения между самим Катковым и императором Александром III утряслись на весьма высоком уровне откровенности.
К каким аргументам прибег при этом Катков — не известно: свидетелей беседы не было, а никто из этих двоих ни устными, ни письменными откровениями по этому поводу не поделился. Но следствий из переговоров было два — и они общеизвестны.
Первым была публикация манифеста от 29 апреля 1881 года, ставящего крест на всей деятельности Лорис-Меликова: «глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления, в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких поползновений».[992]
Вторым — то, что долг Каткова перед Московским университетом молодой царь взял на себя, оплатив его из собственного кармана.[993]
Ни гибель царя, ни результаты заседания 8 марта 1881 года, ничего не решившего, не убедили Лорис-Меликова в том, что дело его бито. Утешало то, что 8 марта Победоносцев и его сторонники, выступавшие против конституции, оказались в явном меньшинстве. Сторонники же конституции наперебой уверяли Александра III, что преобразование Государственного совета, предложенное Лорисом, никакая не конституция. Это, возможно, было их решающей ошибкой: мы знаем (а они не знали), что 1 марта сам Александр II сказал сыновьям Александру и Владимиру, что это — первый шаг к введению конституции. Поэтому уверявшие в противоположном выглядели вралями и заговорщиками.
Тем не менее, Александр III просто боялся препятствовать возобновлению с 17 апреля правительственных совещаний, упорно продвигавших предложения Лориса. Победоносцев оставался уже в гордом одиночестве и вел себя удивительно сдержанно. Лорис продолжал считать, что «все схвачено».
Катков уверил царя и в безопасности Лориса, и в безопасности террористов.
Сразу после этого Победоносцеву и предложено было написать манифест в то самое время, когда остальные министры собирались на очередное заседание — обсуждать детали предстоящих преобразований.
Вот повестка дня этого совещания:
«На совещании сего 28 апреля министром внутренних дел будут доложены:
1. Переданная его императорским величеством государем императором записка об устройстве особых следственных комиссий, с центральною во главе, для исследования дел о государственных преступлениях.
2. Записка о предметах ведомства департамента государственной полиции, в связи с предположением о некоторых мероприятиях для устройства на прочных основаниях предупредительной полиции.
3. Соображения о предварительных распоряжениях по пересмотру некоторых частей Положений о земских и городских учреждениях, ввиду урегулирования деятельности сих учреждений.
4. Составленная в министерстве внутренних дел, в феврале сего года, записка по поводу разновременно поступивших заявлений земских собраний о мерах к устранению расстройства быта крестьян».[994]
Заметки Победоносцева, сделанные на его экземпляре программы совещания:
«Рассуждали много, и все вертелось около учреждения — конституционного. В[еликий] кн[язь] Владимир в конце выразился, что надо отложить дело.
Когда вышли, Набоков заявил новость о манифесте и прочел. Взрыв негодования. Абаза, выходя из себя, кричал: надо остановить, надо требовать, чтобы государь взял назад это нарушение контракта, в который он вошел с нами[995]…
Тут Лорис-Меликов остановил его.
Тут Абаза с азартом сказал: Кто это писал этот манифест?
Я выступил и сказал: я.
Минута драматическая. Я поспешил уехать.
Любопытно, что после этого многие отворачивались от меня и не подавали руки. Негодовал сильно Набоков.
Все это происходило на Фонтанке, в кабинете Лорис-Меликова».[996]
Дневник Милютина: «в 9 час[ов] вечера назначено было совещание у гр[афа] Лорис-Меликова. Собрались те же самые лица, которые участвовали в прошлый вторник в совещании в Гатчине, в том числе и великий князь Владимир Александрович. /…/
Совещание окончилось в первом часу ночи; великий князь Владимир Александрович уехал; но тут только вдруг узнаем мы с удивлением от министра юстиции, что на завтрашний день приготовлен высочайший манифест, который он и показал в печатном оттиске. Такая неожиданность поразила нас, как громом: какой манифест? Кем он изготовлен? С кем советовался государь? Сконфуженный Победоносцев объявил, что это произведение его пера; что вчера государь призвал его в Гатчину и приказал сочинить манифест с тем, чтобы сегодня он был напечатан, а завтра, по прибытии государя в Петербург, обнародован. /…/ Как? После бывшего ровно неделю тому назад совещания в Гатчине, после положительно заявленного государем желания, чтобы впредь между министрами было полное согласие и единство, чтобы по всем важным вопросам они входили в предварительное между собою соглашение, и вдруг является совершенным сюрпризом для всех нас такой важный государственный акт, как манифест царский! Гр[аф] Лорис-Меликов и А.А. Абаза в сильных выражениях высказали свое негодование и прямо заявили, что не могут оставаться министрами. Я присоединился к их мнению. Набоков, Игнатьев и бар[он] Николаи, хотя сдержаннее, также высказали свое удивление. Победоносцев, бледный, смущенный, молчал, стоя как подсудимый пред судьями. Расстались мы в сильном волнении.
Помимо формальной стороны появления нового манифеста поразило нас и самое содержание его. Под оболочкою тяжелой риторической фразеологии ясно проглядывает главная цель — провозгласить торжественно, чтобы не ждали от самодержавной власти никаких уступок. Появление такого манифеста было бы еще понятно на другой день вступления на престол, вслед за ужасною катастрофою 1-го марта, но что вызывает его теперь, по прошествии двух месяцев?»[997]
Бледный и смущенный Победоносцев царил, тем не менее, над Россией затем еще почти четверть века, на которую и отложилось введение реформ, способных спасти Россию.
Немедленно были уволены в отставку Лорис-Меликов, Абаза, Милютин. Еще раньше Сабуров был заменен бароном А.П. Николаи. Великого князя Константина Николаевича, председательствовавшего в Государственном совете с 1865 года, сменил его младший брат Михаил Николаевич. Валуев оказался в отставке позднее — с октября 1881.
Государственный переворот завершился.
Историки не акцентировали внимания на эпизоде оплаты Александром III долга Каткова Московскому университету потому, что это была довольно рутинная стандартная ситуация: русские цари нередко брали на себя долги своих подданных, которым выказывали таким образом свое благоволение и заботу.
Но это был, согласимся, единственный случай прямой оплаты русским царем убийства собственного отца!
Примечания
1
Опущены вводные и заключительные разделы, написанные Андреем Ильичем Фурсовым, а также раздел От автора, написанный Брюхановым.