Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
140
При разборе личного архива бывшего секретаря ЦИК, осуществлявшемся силами подчиненных заведующего секретной частью Секретариата Президиума ЦИК Н. Ф. Обухова, был найден ряд интересных документов. Например, пакет,
запечатанный личной печатью Енукидзе с надписью личного секретаря Минервиной от 8. V-33 г.: “Авель Сафронович просил хранить в запечатанном виде в секретной части” и второй: “Материал прислан из Швеции от [полпреда СССР в Норвегии А. А.] Бекзадьяна, для сведения А. С.” [1136].
Пакет был вскрыт секретчиками ЦИК 26 июня 1935 года, и в нем обнаружился
материал, который по сопроводительному письму за подписью Бекзадьяна касается связей некоего, находившегося 3–4 года на лечении в туберкулезном санатории в Норвегии Куроедова П. С., б[ывшего] шифровальщика Полпредства в Осло, впоследствии умершего, с Троцким и его сыном Седовым [1137].
Почему этот материал Енукидзе хранил в своем сейфе, так и осталось невыясненным.
Другой находкой стала записка Енукидзе от 22 декабря 1933 года, адресованная А. Х. Артузову, тогда начальнику ИНО ОГПУ. В ней Енукидзе просил помочь некоему инженеру Хачатурову, “старому революционеру”. Тот ходатайствовал о выезде за границу своей жены, Эльзы Бухе. Енукидзе уверял: Хачатуров
говорит, что она для него… самый дорогой человек на свете, ему тяжело с ней расстаться, но иного выхода, говорит, нет. Она смертельно больна и хочет умереть у дочери во Франции. Хачатуров сказал мне “возьмите мою голову в залог” [1138].
К записке Енукидзе приложил заявление Эльзы Бухе и попросил, чтоб вопрос об отъезде за границу (ранее, очевидно, решенный не в ее пользу) был пересмотрен. Артузов уважил просьбу всесильного тогда секретаря ЦИК СССР, и Эльза Бухе благополучно выехала из СССР (не исключено, что и с определенным заданием от спецслужб). Начало и продолжение этой истории прослеживаются по чекистским и иным документам [1139]. Михаил Иванович Хачатуров, по национальности армянин, родился в 1885 году в Тифлисе. С девятнадцати лет примкнул он к эсерам и оставался в рядах этой партии 7 лет. За это время успел он и поучиться в Новороссийском университете и приобрел незаконченное высшее (техническое?) образование и вдобавок профессию журналиста. В 1911 году он переметнулся к меньшевикам. Довелось Хачатурову посидеть в царских тюрьмах – в одной из них, возможно в бакинской, сидел он вместе со Сталиным. В 1918 году, будучи в Грузии, Хачатуров примкнул к партии грузинских меньшевиков, которая играла в республике решающую роль. В 1921 году Красная армия заняла Грузию и установила там советскую власть. Хачатуров перебрался в РСФСР, где познакомился с О. Я. Лудмер, которая родила ему двух дочерей. И все бы ничего, но в 1924 году был он арестован органами ОГПУ “за растрату”. Ему удалось, однако, “по болезни” выйти из тюрьмы под подписку о невыезде, после чего он предусмотрительно от суда скрылся, используя навыки революционера-подпольщика (при этом пришлось, конечно, оставить и семью). Такая наглость взбесила чекистов, и в конце 1926 года Воронежский губернский суд вынес Хачатурову заочный приговор к расстрелу с конфискацией имущества. Скрывался Михаил Иванович под фамилией Крестов, но это продолжалось недолго – в 1928 году ОГПУ арестовало его в Ташкенте. Но Хачатурову повезло – по амнистии в связи с 10‐летием Октябрьской революции Верховный суд заменил ему расстрел десятью годами концлагеря, и Хачатуров поехал с этапом на Соловки. Там, в лагере, он свел знакомство с будущим академиком Дмитрием Лихачевым, который в своих воспоминаниях называет его “остроумнейшим”, “вечно оживленным и ловким”. Вспоминает Лихачев: “Он был интеллигентен, многоопытен. Усвоил себе лучшие черты армянина от отца и лихого казака от матери… С особым смаком он рассказывал, как… прокутил большие казенные деньги, а потом неудачно попытался перейти из Армении турецкую границу”. Так как статья у него, по счастью, была бытовая,
положение М. И. Хачатурова в лагере было относительно сносным. Как человек оборотистый и грамотный, он получил какую‐то выгодную должность и устроил себе вне [соловецкого] кремля… крошечную комнатку, с печкой и электричеством. Внутри комнатка была вполне благоустроена, но снаружи завалена дровами и всяким хламом. Хотя срок у Михаила Ивановича был десять лет, его, как имевшего не политическую статью, вывезли с Соловков году в 1929‐м или 1930‐м [1140].
Далее Лихачев цитирует отрывок из воспоминаний другого лагерного сидельца, знакомого с Хачатуровым по Белбалтлагу:
Управление отделением было развернуто на Выгозере в поселке Май-губа, где был поселок, лесопильный завод и опытный заводик… строительных стружечных плит, которым ведал зек-инженер Хачатуров. Хачатуров по фамилии как будто армянин, по внешнему облику он скорее походил на еврея. Седые, серебряные, гладко причесанные волосы обрамляли высокий благородный лоб. Правильные одухотворенные тонкие черты бритого лица и огромные серые, чуть‐чуть навыкате глаза… Заводик, который возглавлял Хачатуров, был опытным предприятием… Из стружечных плит завода тут же неподалеку построен небольшой, двухэтажный экспериментальный дом, в котором жил и сам Хачатуров с женой [1141].
Нетрудно догадаться, что лагерная “жена” – это и есть та самая Эльза Бухе. Как указано в чекистской справке, в 1928 году Эльза была осуждена Коллегией ОГПУ к трем годам ссылки “за шпионскую к.‐р. деятельность и за расшифровку себя как сотрудника ОГПУ, впоследствии бежавшей из ссылки и задержанной при попытке перехода границы”, а в 1930 году тройка ПП ОГПУ по Московской области дала ей 3 года Соловецкого концлагеря, где она и встретилась с Хачатуровым. Как видим, “преступные” устремления лагерных супругов вполне совпадали. В апреле 1933 года Хачатуров досрочно освободился, и одновременно истек срок ссылки у Эльзы. Супруги приехали в столицу. Сюда же, на окраину города, еще весной 1930 года вернулась и первая семья Михаила Ивановича, которая в 1928 году вынуждена была бежать из Рязанской области в Сибирь, спасаясь от ареста на фоне кампании коллективизации. Хачатуров узнал, что его дочери рядом, и пригласил их к себе. Одна из дочерей впоследствии вспоминала, что жил он в какой‐то жалкой лачуге, напоминавшей “деревенский трактир, где вся публика сплошь мужики”:
Когда дверь открылась, я увидела толпу небритых мужчин, все они курили. В этой толпе я узнала моего отца и бросилась к нему [1142].
Не посвященная отцом во все перипетии его лагерной жизни, дочь позже рассказывала, что отец влюбился в какую‐то “молодую мать”, которую она именовала “Э” (это, конечно, была все та же Эльза Бухе). Мать эта мечтала выехать за границу для воссоединения со своей семьей. Чтобы помочь любимой, Хачатуров якобы написал письмо самому Сталину, называя его “Сосо” на правах личного знакомства. Через два дня, по утверждению дочери, загранпаспорт для “Э” был готов. Думается, что речь здесь все же идет об упомянутом выше письме, адресованном Енукидзе.
В чекистской справке довольно загадочно указано: по освобождении Хачатуров “сразу перешел на нелегальное положение” и оставался на нем “вплоть по день своего ареста”. Тем не менее, будучи “нелегалом”, он каким‐то чудом смог достучаться до Енукидзе и внушить ему, что работает “где‐то у нас” – так выразился Енукидзе в письме к Артузову, – и добиться для Эльзы разрешения на выезд за границу (не исключено, что Хачатуров был и с Енукидзе лично знаком по революционной работе в Закавказье). Подписавший справку работник СПО ГУГБ В. Ильин [1143] с возмущением сообщал:
