Юлиан Семенов - Межконтинентальный узел
- Именно.
- Кровожадный вы.
- Нет. Я справедливый. И если моей стране наносят урон, это, полагаю, вполне подсудное дело. Доброта, знаете ли, бывает порою хуже воровства... Продолжаю... На конгрессах такого рода, какой был в Будапеште, собираются не болтуны, а люди компетентные. На Западе деньги на турне просто так не выпросишь, там все контролируется конечным результатом дела... У нас эта поездка была з а п л а н и р о в а н а за два года еще... Кого тревожит, что лишь я, простите, не хвалюсь, стал определенного рода монополистом в моей проблематике? Никого. "Пошлем другого, из того же отдела, какая разница?!" Ну и послали профессора Яхминцева, который был и остается идейным противником моей концепции; в науке он случаен, не горит ею, а р а б о т а е т по теме, утвержденной в плане. То, о чем я мог говорить с испанскими, канадскими, чешскими и японскими коллегами, он не может. Идеи, рождающиеся в моей отрасли науки, патентуются на Западе не менее чем на сто тысяч долларов. Пару-тройку идей я бы наверняка привез, тем более меня там ждал Роберт Баум, владелец патентной фирмы, держит руку на пульсе передовой науки...
- Сам-то он исследователь?
- Нет. Бизнесмен. Но за одного такого неисследователя я бы трех наших кандидатов наук отдал...
- Откуда вы его знаете?
- Он к нам трижды приезжал в Дубну и Новосибирск на конгрессы... Серьезно говорю, тройку б любопытных идей я оттуда привез...
- Значит, если следовать вашей логике, убыток составил триста тысяч, а не сто, - заметил Славин. - Мне ваш директор сказал, что на ваше имя поступило новое приглашение, в Софию. Поедете?'
- Пошел за билетом, - жестко усмехнулся Иванов. - Где продают?
- Почему не ставите вопрос о снятии взыскания?
- Потому что не считаю себя виновным.
- Почему же тогда не апеллировали?
- Потому что сначала надо провести закон о словесной градации между грубостью и констатацией факта. Яхминцева я считаю паразитом на теле науки, отказываться от моих слов не буду. За границу не рвусь, мне и тут хорошо.
- А ущерб? - тихо спросил Славин. - Вы спокойно относитесь к тому, что страна терпит ущерб из-за того, что вы не встречаетесь со своими коллегами? Как-то эта позиция не очень вяжется с тем, что вы говорили в начале нашей беседы, Георгий Яковлевич.
- Резерв прочности... Слыхали такую формулировку? Каждому металлу, сплаву, станку, ракете, человеку отпущен резерв прочности... Начну метаться - сосудик лопнет, и вся недолга... А так я в прекрасной форме, работаю с удовольствием, не стыдно смотреть на свое отражение в зеркале. Захотят разобраться разберутся. Унижаться не намерен.
- Поиск правды не есть синоним унижения.
- Вы меня извините, Виталий Всеволодович, но, думаю, такого рода вопрос особого интереса не представляет. Вы не компетентны его решить, потому что мои разногласия с Яхминцевым выражаются языком математических уравнений. Нас могут рассудить специалисты, да и то далеко не все... Вы по профессии кто?
- Аналитик, - усмехнулся Славин. - И поэтому было бы славно, попробуй вы все-таки пробить себе поездку в Софию.
...Домой Славин вернулся в два часа ночи; за город, в свой маленький домик, не ездил теперь, т е м п работы не позволял, ночевал в Москве. В вестибюле, открыв почтовый ящик, сразу же увидел бумажку^с почты; он ненавидел эти бумажки трясучей, плохо сдерживаемой ненавистью: словно бы нарочно всё придумывают так, чтобы доставить клиенту неудобство, да и самим работникам почты (зарплата маленькая, одни старушки дело тянут, бедолаги) тоже: "Получите заказное письмо в... с... и до..."
"Хорошие вы мои, нет у меня времени приходить на почту за заказным письмом, это ведь Ариша пишет, она человек обстоятельный, сколько раз ее просил посылать обыкновенные конверты; я завтра в восемь уеду, обедать буду в ЧК или вовсе не буду, если Константинов отправит на выезд. Обидно же, любимая пишет, каждая ее весточка как солнечный лучик... Отправь шофера отдела потребуют доверенность, а ее надо оформлять два дня! Господи, до чего же мы нерасторопны в своем желании во всем и везде добиться абсолютного, то есть отчетного порядка: письмо вручено, час, дата, подпись...
Лежит бедное Аришкино письмо - умное и нежное, она их прекрасно сочиняет вместе с какими-нибудь повестками, кляузами, пустыми поздравлениями; чувства, отданные бумаге, хранят человеческое тепло; как же сейчас холодно Аришиным словам в темной комнате почты, где свалены кипы конвертов; бедненькая моя подружка, нежность ты моя с головой мыслителя..." "Журналистики вне киномонтажа отныне не существует!"
"Как и всякий профессиональный литератор, я жаден не от скупости, но от вполне естественного любопытства, стремления увидеть как можно больше своими глазами...
Прилетел я в Женеву именно в тот день, когда открылась выставка импрессионистов из частных коллекций; в полупустых залах - тихих, освещенных нежностью весеннего солнца - можно было всласть подумать о том, отчего этих жизнелюбов поначалу подвергли такой массированной травле, кто водил рукою наемных писак, утверждавших, что живопись Ренуара и Матисса - мазня и дань дурному вкусу нуворишей, им, видите ли, нравится держать в своих гостиных картины тех, кто восстал против академической, раз и навсегда утвержденной официальной живописи. Со всеми ее атрибутами: эполеты, развевающиеся знамена, приукрашенные до приторности лица императоров с маршалами и заданно-счастливые улыбки подданных, приветствующих очередную победу на поле битвы...
Но потом я спросил себя: стоит ли тратить время на исследование извивов этой критической мысли, старательно отслуживающей щедрому заказчику подбором цитат и компоновкой доказательств, радующих каменные сердца унылых традиционалистов, когда перед тобою красота, вечная, как дружба и любовь, когда ты ощущаешь дуновение ветра с реки, восторгаясь раскованными позами людей, приехавших на загородный пикник, и когда ты не в силах оторвать взгляд от прелестных глаз ренуаровской красавицы?!
Растворение в человеческой красоте и неизбывности мира особенно важно, если незадолго перед вылетом в Женеву, на переговоры о том, можно ли предотвратить уничтожение цивилизации, мне разрешили посмотреть на тех, кто определяет будущее земли как реальность нашей звездной системы...
Мне стало особенно тревожно за беззащитное человечество, когда я, замерев перед Гогеном, вспомнил тот час, когда подъехал к подножию горы Шайенн, штат Колорадо; оттуда, из штолен, пробитых в скальных массивах, Вашингтон получит первый сигнал о ядерном ударе; здесь находится Объединенное командование аэрокосмической обороны Америки; тут круглосуточно собирается информация с датчиков на борту спутников и радиолокационных станций во всем мире, чтобы на ее основе произвести немедленную оценку любой возможной угрозы.
Через несколько минут результаты этого анализа будут переданы президенту для принятия решений о том, когда и как отдать приказ об ответных ударах.
Однако, чем дальше, тем больше работа в штабе аэрокосмической обороны становится предметом растущей тревоги. Все чаще говорят о возможности запуска ядерных ракет на основании сигналов, которые могут быть неправильно истолкованы.
Те, кто скептически относится к ядерной политике страны, опасаются, что ошибки, допущенные людьми или машинами, могут привести к тому, что ложная тревога неисправных датчиков будет похожа на сигнал о нападении. Это, как они считают, может вызвать ошибочную оценку, которая будет передана в Вашингтон и побудит президента принять решение запустить американские ракеты для ответного удара. Вот так и начнется ядерная война.
Командующий сигнальным комплексом утверждает, что подобные ошибки исключены и ложная тревога не может привести к катастрофе. Решения, принимаемые в недрах этой горы в непосредственной близости от Колорадо-Спрингса, должны измеряться минутами и секундами. При появлении вражеских ракет наземного базирования траектория полета до США займет от тридцати до тридцати пяти минут; в случае если ракеты будут запущены с подводных лодок, это время сокращается до восьми минут. В таких условиях, сказал генерал ВВС Джеймс Хартингер, "не может быть сомнений в правильности оценки командующего".
Генерал заметил, что его главная задача - обеспечить Вашингтон "своевременным, недвусмысленным, надежным предупреждением" о том, что налет русских на Северную Америку начался. Он должен лично оценивать каждый из пятисот запусков ракет и спутников, производимых странами мира за год. "Я верю в непогрешимость нашей системы датчиков, компьютеров, наших людей, оперативных методов, и следовательно, я на сто процентов уверен в правильности своих оценок", - утверждал он.
Относительно ложных тревог в прошлом Джеймс Хартингер заявил, что ошибки были быстро установлены. Он уверен, что нет даже "одного шанса на миллион", будто ложная тревога может привести к выводу о начале вражеского нападения.
