Валентин Янин - Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода
Разумеется, дошедшие до нас в виде кладов комплексы монет могли составляться в тех или иных случаях и в течение долгого времени, и за очень короткий срок, будучи выхваченными из «живого» обращения. Отсутствие такого деления в построениях Н. П. Чернева и А. В. Орешникова и переоценка фактора длительного накопления являются самым крупным недостатком. При массовом изучении русских кладов очень важно разобраться в том, какие из них действительно являются кладами длительного накопления, а какие сложились в самый короткий срок. Последние представляют наибольший интерес для исследователя, т. к. каждый из них является как бы моментальным фотографическим снимком с состава денежного обращения в тот или иной более или менее точно датируемый период.
А. К. Марков в своей топографической сводке восточных кладов[140] обычно указывал даты самой ранней и самой поздней монет в кладе. На такие-то даты и опирался А. В. Орешников, когда возражал И. И. Толстому и Н. П. Бауеру. Тот же прием применен и Г. Ф. Корзухиной в описании монетной части смешанных кладов. Но при таком подходе, например, Переяславский клад с младшей монетой 1015 г. должен быть назван кладом чрезвычайно длительного накопления, т. к. в нем была обнаружена одна стертая римская монета первых веков н. э. То же можно сказать о Молодинском кладе 1010 г., включавшем в свой состав аршакидскую драхму I в. н. э., да и о всяком вообще кладе, будь он даже самого компактного состава по датам выпуска всей массы его монет, если в нем случайно замешалась хоть одна очень старая монета, что бывает так часто. Отдельные монеты очень ранней чеканки, как известно, задерживаются в обращении при любом характере последнего, но вполне очевидно, что не они определяют лицо монетного состава обращения и в данном случае лицо клада. Кладами длительного накопления следует считать лишь такие, весь состав которых принципиально отличается от состава синхронных им обычных кладов.
Расхождения в вопросе о принципах датировки кладов не имеют характера спора чисто источниковедческого, важного только для решения тех или иных хронологических проблем нумизматики и археологии. Важнее всего здесь то, что датировка кладов решает большие проблемы обращения иноземной монеты на территории Восточной Европы. Если эта монета служила, как утверждают, в основном целям накопления, будут совершенно неизбежны и вполне понятны и широкие границы хронологического состава кладов, и «скачки» в их составе, и все те явления, которые вносят известный произвол и условность в датировку кладов. Приняв положения Н. П. Чернева и А. В. Орешникова, мы должны прийти к выводу об относительной слабости денежного обращения древней Руси. Если же хронологический диапазон кладов узок, если дата зарытия близко совпадает с датой младшей монеты клада, то состав монетного обращения, следовательно, постоянно обновляется, а это может свидетельствовать только о том, что монета была по преимуществу средством обращения.
Вполне понятно, что процесс обновления состава денежного обращения даже в условиях сравнительно развитого оборота не протекал прямолинейно. О сложности этого процесса на территории Восточной Европы, использовавшей ввозимую иноземную монету, нам придется говорить и дальше; как будет показано, эта сложность определялась не временными возвращениями к использованию монеты как средства накопления по преимуществу, а особенностями состава самих ввозимых монет. Но эти особенности не способны существенно изменить общей характеристики развития денежного хозяйства на Руси.
Работы Р. Р. Фасмера внесли ясность в те явления, в которых принято было видеть отсутствие системы. Сама возможность деления кладов по их составу на хронологические группы уже свидетельствует о движении состава русского денежного обращения, об его систематическом обновлении. Однако, создавая свою периодизацию, Р. Р. Фасмер оставлял в стороне вопрос о характере денежного обращения Древней Руси. Отчасти поэтому его замечательные, плодотворные идеи не вызвали, как можно было бы ожидать, продолжения и развития дискуссии в новом направлении. Авторитет в вопросе о датировании кладов такого выдающегося знатока нумизматики, каким был А. В. Орешников, остался почти непоколебленным.
Правильное представление о хронологии древнерусского монетного обращения может дать только полное изучение состава всех известных к настоящему времени русских монетных кладов домонгольского времени, детальное выяснение изменений в их составе и сравнение кладов, наиболее близких по дате их младших монет.
Результаты изучения хронологического состава русских кладов IX – начала XI в. видны на табл. I, к которой ниже придется постоянно обращаться при подробном разборе состава монетного обращения по периодам. В ней монеты большого числа кладов сгруппированы по десятилетиям их чеканки и указано процентное соотношение числа монет каждого десятилетия к общему количеству поддающихся точному определению монет всего клада. При этом, естественно, в ряде случаев подсчет охватывает не все монеты клада; однако, как было отмечено еще П. Г. Любомировым, стертые дирхемы составляют в русских кладах крайне незначительную часть, которая не может сколько-нибудь заметно изменить общую характеристику клада[141]. В большинстве случаев стертые монеты единичны[142]. В таблице учтены далеко не все зарегистрированные к настоящему времени клады. В большинстве случаев они в литературе описывались настолько кратко, что подсчет монет в них по десятилетиям вовсе не представляется возможным. Такие поверхностные описания долго удовлетворяли нумизматов, а сами клады не сохранялись. Их монеты, как правило, вкладывались в систематические коллекции и обезличивались; восполнить литературные данные о многих кладах, зарегистрированных несколько десятилетий назад, невозможно даже при обращении к музейным коллекциям. В таблицу вошли лишь клады, описанные или сохраненные с полнотой, достаточной для подсчета монет по десятилетиям.
Следует учитывать, что клады, с которыми нам постоянно придется иметь дело, даже те, которые были описаны подробно, в некоторых отношениях очень трудно сравнивать между собой. Кладом мы называем любой комплекс монет, некогда зарытых в землю в целях сохранения или случайно попавших в нее. Кладом называют и несколько монет, и комплекс, состоящий из тысяч монет. Понятно, что большие клады полнее отражают состав денежного обращения, характерный для периода их зарытия, а малые дают более суммарные сведения. Однако мы привыкли называть кладом и неполный комплекс монет, а иногда и очень малую часть клада, т. к. утрата той или иной части монет, как правило, расхищаемой находчиками, почти неизбежна.
Можно назвать немало случаев, когда части одного и того же клада, большие и малые, становились известны после более или менее длительного периода и в литературе фигурировали как самостоятельные клады. Тем не менее даже и часть клада способна отражать состав денежного обращения, поскольку изъятие монет не может не носить случайный характер. Утрачиваются не обязательно монеты, изменяющие общую картину клада, а первые попавшиеся, и часть приобретает характер своего рода «пробы», взятой из целого. Поэтому, обращаясь, например, к таким кладам, как пудовые Великолукский или Струповский, из которых до исследователей дошли лишь десятки экземпляров монет, мы вправе относиться к этим остаткам больших кладов если не как к небольшим самостоятельным кладам, то как к части, позволяющей составить общее и достаточно ясное представление о целом. Эту мысль хорошо выразил Н. П. Бауер: «Неумелые руки отберут случайно, а случай сохранит вероятнее всего основное процентное соотношение»[143]. Имея незначительные остатки больших кладов, мы, разумеется, можем и должны их рассматривать лишь на фоне тех кладов, которые дошли до нас в своей основной части.
Весьма сложен вопрос о том, что характерно и важно в составе клада и что случайно и второстепенно. Мы должны стремиться к тому, чтобы выяснить по составу кладов ту определяющую часть состава монетного обращения, которая оказывала непосредственное влияние на развитие денежных систем Руси, и отделить те монеты, которые для обращения тех или иных периодов являются нехарактерными и случайными. Опаснее всего было бы подойти к решению этого вопроса механически.
Примесь ранних монет в обращении того или иного периода может иметь очень различный характер, определяемый в основном по количеству таких ранних монет. Так, например, в начальном периоде обращения дирхема на Руси вместе с «молодой» монетой из обращения Востока приходит довольно много монеты сравнительно старой, которая в течение известного времени наравне с другими, «младшими» монетами более или менее активно воздействует на формирование русского обращения. Начало активной торговли с Русью немало способствовало очищению от ранних монет обращения самого Востока. Позже, когда приток масс все новой и новой монеты делает свое дело, насыщая и изменяя состав русского обращения, те же самые старые монеты «первого призыва», удерживающиеся в обращении во все меньшем числе, переходят в разряд случайной примеси, реликта. Сам состав кладов подсказывает нам, как следует смотреть на те или иные отсталые по дате монеты: когда они составляют более или менее компактную группу, или когда они во многих повторностях предстают перед нами как пережиток прошлого, случайная примесь, уже ни в какой мере не характерная для обращения времени сокрытия клада. Основная, определяющая группа монет клада в своей компактности однородных или различных монет выделяется после хронологического анализа достаточно четко и ясно.
