Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Троцкий писал: «Эта комиссия должна в секретном порядке подготовить одновременно политическую, организационную и техническую сторону дела. Фактическое изъятие должно начаться в марте месяце и затем закончиться в кратчайший срок. Нужно только, чтобы и Президиум ВЦИК и Президиум Московского Совета и Помгол признали комиссию как единственную в этом деле и всячески ей помогали. Повторяю, что комиссия эта совершенно секретная. Формально изъятие в Москве будет идти непосредственно от ЦК Помгола, где т. Сапронов будет иметь свои приемные часы».
Обращает на себя внимание то, что в этой записке Троцкий категорически настаивает не только на сосредоточении изъятий ценностей в его руках, но и на особой секретности подготавливаемой акции. У него были основания для таких мер. С одной стороны, он видел в своих действиях форму борьбы с Русской православной церковью. С другой — помощь голодающим он очень ловко использовал для финансового «расчета» со своими «спонсорами» за границей. Все вывозимые ценности реализовывались через агентов Троцкого и по его зарубежным связям.
Ленин положительно отреагировал на требования Троцкого. 19 марта 1922 он, тоже под грифом «Строго секретно», пишет: «Товарищу Молотову. Для членов Политбюро. Просьба ни в каком случае копий не снимать, каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе...»
И все-таки, чем обусловлена такая архисекретность? Какая опасность скрывается под строгой конфиденциальностью сообщаемой информации? Что прячет от общественности Председатель Совнаркома?
Казалось бы, в самих целях, которые преследует Ленин, ничего исключительного и тайного нет. Страна нуждалась в деньгах как для помощи голодающим, так и для укрепления международного авторитета, с целью признания Советского государства и начала торговли с капиталистическими странами. Призывая «во что бы то ни стало произвести быстрое изъятие церковных ценностей», Ленин указывает, что «без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, никакое отстаивание своих позиций в Генуе в особенности совершенно немыслимы».
Однако Ленин не мог не понимать, что насилие по отношению к Церкви скрыть было нельзя. Не могло быть неожиданностью и то, что предпринимаемые шаги вызовут отрицательную реакцию широких крестьянских масс. «Секрет» состоял в том, что Ленин не хотел открывать лица инициатора и организатора этой кампании — Троцкого.
Глава правительства настаивает: «Официально выступить с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — никогда и нигде, ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий... (курсивы мои.— К. Р.)».
Для практической реализации идеи Троцкого Ленин предлагал: устроить «секретное совещание всех или почти всех делегатов на съезде партии» и создать «специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всех операций было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке...».
То есть Ленин ничего не имеет против того, если возмущение и недовольство конфискацией выплеснутся на Советскую власть, на Калинина и даже на партию. Но он не хочет подставлять под удар главное действующее лицо — Троцкого. Конечно, Ленин не хотел разжигания антисемитских настроений.
Но необходимо пояснить, что Троцкого в начавшейся кампании заботили не помощь голодающим и не престиж страны на международной арене. Его воодушевляли и интересовали две цели: деньги и возможность расправиться с христианской религией.
Об этом он «открыто» пишет в еще одной «совершенно секретной» пространной записке «О политике по отношению к Церкви». В ней Троцкий отмечает, что для разрыва с церковной «черносотенной иерархией... кампания по поводу голода для этого крайне выгодна, ибо заостряет все вопросы (только) на судьбе церковных сокровищ». Лукавый оборотень, часто прячущий свои сокровенные мысли, на этот раз он не скрывал свои подлинные цели и намерения.
«Мы, — указывает Троцкий, — до завершения изъятия сосредоточиваемся исключительно на этой практической задаче, которую ведем по-прежнему исключительно под углом зрения помощи голодающим... нам надо подготовить теоретическую и пропагандистскую кампанию против обновления Церкви. Просто перескочить через буржуазную реформацию Церкви не удастся. Надо, стало быть, превратить ее в выкидыш».
За осуществление антиправославной кампании Троцкий взялся почти с патологической страстью. Он «в секретном порядке» действительно подготовил «политическую, организационную и техническую сторону дела». Его сторонники инициировали издание газеты «Безбожник», журнала «Воинствующий безбожник» и создали «Центральный Совет Союза безбожников». Сталин был единственным, кто на Политбюро не голосовал за предложения Троцкого, но в этот момент не в его силах было противостоять истерическому антирелигиозному радикализму.
Акция с финансами, которую осуществлял Троцкий из России, была не первой. Ленин не освобождался от своего политического оппонента не только потому, что в его руках была армия. Еще более важным являлось то, что к рукам «красивого ничтожества» буквально прилипали деньги. Он находил их в самых неожиданных местах и, по-еврейски предприимчиво, черпал из самых разных источников. В этих вопросах он был «незаменим». Не обладая такими способностями, Ленин мирился и со склочностью, и с амбициозностью, и с бахвальством Троцкого.
Председатель Совета народных комиссаров оценил «финансовую» хватку Троцкого. Уже через девять дней после принятия очередного предложения Лейбы Бронштейна об изъятии ценностей Русской православной церкви на заседании Политбюро 11 апреля Ленин предложил ему занять пост своего заместителя.
Со стороны Ленина это было своеобразным поощрением Троцкого. Однако последний категорично и надменно отклонил это предложение. Комментируя позже свой отказ, он пояснял: «Ленину нужны были послушные практические помощники. Для такой роли я не годился». Возможно, Лейбе Бронштейну не позволяло «опуститься» до уровня одного из замов Ленина, вроде Рыкова и Цюрупы, собственное самомнение. Он упивался ощущением собственного величия и хвастливо писал в воспоминаниях: «У меня были свои взгляды, свои методы работы, свои приемы для осуществления уже принятых решений».
Понять то, какими взглядами и методами он руководствовался, позволяют воспоминания А.Л. Ратиева. Потомок старинного грузинского рода Раташвили, двадцатилетним юношей оказавшись в Курске, в декабре 1918 года он попал на собрание партийного актива, состоявшееся по случаю приезда Председателя Реввоенсовета
Встреча прошла в полутемном зале Курского дворянского собрания. Троцкий появился на сцене с двумя стенографистами, сразу же положившими перед собой на столе по нагану. Президиум из сорока членов стоял полукругом позади стола у задней стены. «Хороший ли он оратор? — рассуждает Ратиев. — Мне кажется, что я ожидал чего-то более яркого, темпераментного...»
Ратиева поразили не ораторские способности Троцкого, а то, что он говорил. Троцкий утверждал, что революцию «в белых перчатках делать нельзя». Обращаясь к залу, он так пояснял существо рассуждений:
«Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, — только террором! Террором последовательным и беспощадным! Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти».
В переполненном зале стояла оглушающая тишина. И оратор продолжает спокойным, академическим тоном: «Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если мы будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам».
То было своеобразное кредо Лейбы Бронштейна. Эти взгляды, методы и приемы — вроде расстрела каждого десятого из строя — он старался публично не афишировать. Предпочитая действовать кривым ружьем, из-за угла, он избегал оглашения таких откровений. И никогда не писал об этом в своих книгах.
