Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
А.В. Тырков: «Однажды, в начале ноября 80 г., ко мне зашел Л. Тихомиров и предложил принять участие в наблюдениях за выездами царя»;[948]
Елизавета Оловенникова (самая младшая из сестер М.Н. Ошаниной-Оловенниковой): «В ноябре месяце я вместе с Тырковым, Рысаковым, Сидоренко, Тычининым получаю от партии первое серьезное поручение — наблюдение за выездами и проездами царя по Петербургу из дворца и обратно. Наблюдение было организовано таким порядком: на квартиру ко мне или к Тычинину являлись Софья Перовская или Тихомирова и давали нам расписание дежурств в тех или иных пунктах по тому маршруту, которым мог ездить царь. /…/ Лично мне приходилось наблюдать в следующих местах: район Зимнего дворца, около Летнего сада и по Екатерининскому каналу. Мои дежурства чередовались с другими дня через 3–4. За время с ноября по март мне удалось встретить царя около 8-10 раз /…/. Результат наблюдения каждый из нашей группы сдавал при очередном сборе Перовской или Тихомировой (чаще последней), и тут же получали новые наряды»;[949]
Е.М. Сидоренко: «В ноябре 1880 г. по предложению С.Л. Перовской я принял участие в действиях наблюдательного отряда, следившего за выездами Александра II. Выслеживание велось под непосредственным руководством С.Л. Перовской шестью лицами: И. Гриневицким, Е.Н. Оловенниковою, Н. Рысаковым, А.В. Тырковым, студ[ентом] Тычининым и мною, причем наблюдатели обслуживали ежедневно в определенные часы каждую линию предполагаемых маршрутов царя парами с разных концов и обыкновенно раз в неделю собирались на квартире Оловенниковой или Тычинина для доклада Перовской о результатах наблюдения и сводки их. Помнится, из членов Исполнительного Комитета этих собраний никто не посещал, кроме Льва Тихомирова (один раз). /…/ Посещение Тихомирова я связал с предположением, что в наших наблюдениях наступает момент, когда можно уже сделать определенный практический вывод».[950]
В столице уже собирали отряд наблюдателей за выездами царя, а сам он еще продолжал оставаться в Крыму. В Ливадии же бушевали собственные страсти.
В начале ноября цесаревич с женой уехали в столицу, чтобы отпраздновать день рождения цесаревны Марии Федоровны — 14 ноября — отдельно от царской семьи. Это была явная демонстрация!
Только 21 ноября вернулся в столицу царь с новым семейством. Милютин записал в этот день: «прибыл сегодня утром в Петербург, в императорском поезде. Меры, принятые для охранения пути от всяких злодейских покушений, доведены до крайности. Кроме частей войск, расставлено вдоль дороги до 20 тысяч обывателей, конных и пеших. Почти нигде государь не выходил из вагона; на станциях не позволяли быть на платформах ни одному постороннему человеку. Во время самого пути гр[аф] Лорис-Меликов получал тревожные телеграммы об арестовании разных подозрительных личностей, о провозе каких-то снарядов, орсиньевских бомб и т. п. Боялись даже за переезд в самом Петербурге от вокзала до дворца /…/. Однакоже все обошлось благополучно и государь проехал по Невскому проспекту с многочисленным конвоем гвардейских кавалерийских офицеров»[951] — Лорис-Меликов продолжал разыгрывать свой цирк!
Немедленно к нему присоединились и народовольцы: 22 ноября был задействован паспорт на имя Кобозевых, которые в этот день, согласно легенде, прибыли в Петербург, прописались и вступили в официальные переговоры о наеме помещения на Малой Садовой для открытия торговли сырами.
Вслед за этим произошел внезапный арест Александра Михайлова. Об этом рассказывают Анна Корба и Лев Тихомиров.
Корба: «Старание А.Д. [Михайлова] сберечь для потомства карточки товарищей, павших в бою, и послужило причиной его собственной гибели. Накануне того дня, когда он отнес карточки Квятковского и Преснякова к фотографам на Невском, он виделся с несколькими студентами и просил их заказать снимки карточек в любой фотографии. Отказ студентов глубоко возмутил А.Д.; он увидал в нем проявление трусости и нежелание подвергать себя малейшей опасности. Поддавшись чувству раздражения, он на другой день сам отнес карточки фотографам»;[952] «Фотография эта находилась на Невском проспекте. Ее хозяин оказался агентом тайной полиции. Когда А.Д. накануне заходил справиться о карточках, жена шпиона-фотографа, стоя за стулом мужа, и с тревогой глядя на А.Д., провела рукой по своей шее, давая этим понять, что ему грозит быть повешенным»;[953]
Тихомиров: «Карточки, разумеется, были отдаваемы им как принадлежащие будто бы его родственникам. Но фотографы /…/ немедленно узнали Квятковского и Преснякова, и один из них /…/ донес об этом в полицию. /…/ Когда А.Д. явился за своими карточками, он заметил странное поведение фотографа, который не давал карточек под очевидно пустыми предлогами. И убежал куда-то (оказалось — предупредить полицию). А.Д., не дожидаясь дальнейшего, сказал, что он не имеет времени дожидаться, и ушел. Швейцар, мимо которого он проходил, держал себя еще более по-дурацки, старался уговорить А.Д. не уходить, делал движение, как будто имел желание схватить его и т. д. А.Д. опустил руку в карман, и швейцар (оказалось впоследствии, он думал, что у А.Д. есть револьвер в кармане) оставил его в покое»;[954]
Корба: «В тот же день у А.Д. заседала распорядительная комиссия, и он сообщил товарищам о странном случае, который с ним был в это утро. Члены комиссии возмутились тем, что А.Д. рискует головой из-за карточек, и взяли с него слово, что он больше не пойдет в подозрительную фотографию. Он дал слово, вероятно, не вдумавшись в это происшествие и не придав ему надлежащего значения. Он не раз говорил, что не терпит в людях малодушия. И, проходя на другое утро мимо фотографии, подумал, вероятно, что не зайти за карточками и будет актом малодушия»;[955]
Тихомиров: «Странно и невероятно, разумеется, что А.Д., сам рассказывавший об этом происшествии, все-таки пошел после этого в фотографию /…/! Он обещал не ходить, даже в таких словах: «Я не дурак, не беспокойтесь»… и все-таки через несколько дней пошел. Околоточный Кононенко, сильный и смелый человек, все время дежурил около подъезда фотографии, переодетый в цивильный костюм. Когда А.Д., получив карточки, вышел на улицу, Кононенко пошел за ним. А.Д., заметив слежение, сел в конку (по Владимирской улице), куда вслед за ним вскочил и Кононенко. Около Владимирской церкви А.Д. выскочил из вагона и хотел сесть на извозчика, но Кононенко бросился на него и схватил его. Тут подоспели городовые, и А.Д. повели в часть. После недолгого допроса, причем оказалось, что полиция не имеет ни малейшего подозрения о действительной личности А.Д., его попросили показать свою квартиру. На дороге А.Д. пытался бежать, но его снова поймали. Приведенный на квартиру, А.Д. выставил у себя знак опасности и затем после обыска был уведен в Д[ом] П[редварительного] З[аключения]; у него было найдено между прочим значительное количество динамита.
«Видно на всякого мудреца довольно простоты», сказал А.Д. конвойный жандарм, когда выяснилась его личность. И действительно, ничего не остается больше сказать, видя, при каких невероятных условиях был арестован этот осторожнейший и осмотрительнейший человек».[956]
Странного тут более, чем достаточно. Пройдемся по пунктам.
Первоначальное решение воспользоваться услугами фотографов, причем именно тех, которых (как объясняла В. Фигнер[957]) полиция привлекала для фотографирования арестованных, выглядит полной глупостью. Затем Михайлову явно повезло, что при следующем его визите арест не был достаточно подготовлен, и полиция растерялась — видимо, начальство не придало доносу достаточно серьезного значения, но затем бегство получателя карточек усилило заинтересованность и внимание.
Что, казалось бы, обсуждать при этом на Распорядительной комиссии? Тем не менее, что-то обсуждалось, Михайлова убеждали прекратить эксперимент и он сначала согласился, а затем решил по-своему. Объяснение, дать которое постеснялись, мягко выражаясь, и Тихомиров, и Корба, напрашивается нижеследующее.
Очевидно, в условия соглашения с Катковым входила и гарантия безопасности контрагентов, заключивших соглашение, а именно Михайлова, Тихомирова и Желябова. Это было с их стороны нечестным по отношению к другим товарищам, которых они не колеблясь пускали в расход, но достаточно естественным и понятным стремлением людей, в первый раз взявшихся за цареубийство — до этого-то они занимались только инсценировками! Если это условие было жестким, то Каткову его пришлось принять, хотя обеспечить его выполнение он никак не мог. Но приходилось либо отказываться от наема террористов, либо блефовать перед ними, надеясь, что не придется выполнять невыполнимое!
