Леонид Шестаков - Всадники
Егор Лукич вылил остатки водки, одним духом опорожнил стакан и молча начал закусывать. А Севке хоть и неловко сидеть с уснувшим на коленях тяжелым Назаркой, но терпит.
- Как же те, которые с каторги? - спросил он. - Удалось им на родину пробраться?
- Какая там, к черту, родина! - усмехнулся хозяин. - Дал им дед харчей, счастливого пути пожелал. А урядник в тайге и захватил всех четверых. Как все равно сторожил, шельмец! Уряднику за усердие - медаль, а дед огрузился зерном с той распаханной земли. Всю зиму возил по санному пути на двух пароконных подводах то в Тобольск, то в Тюмень. Туда везет с сыном Лукой, с моим, значит, отцом, мешки пшеницы в розвальнях, а обратно - золотые за пазухой.
Весь в деда вышел и отец Егора Лукича. Когда остался хозяином, решил строить мельницу. Деньги, какие были накоплены, все вбил в эту стройку да и занял еще немало. Соседи посмеивались: "Не зарывайся, Лука, прогоришь!" Он помалкивал, свое разумел. А когда застучало мельничное колесо, те же соседи к Луке с поклоном: "Не откажи, Демьяныч, смели".
Закрутились жернова, горячей струей потекла мука, а в кованый ларец Луки Ржаных со звоном посыпались те самые серебряные рубли и золотые с орлами червонцы, которые по сибирской стороне рассыпаны.
- Думалось, так оно и будет во веки веков: от отцов к сыновьям, от отцов к сыновьям, - вздохнул Севкин хозяин. - А вышло не так: младший мой от первой жены, Митькой звать, вдруг заноровился, как необъезженный жеребец. Я его в Тобольске содержал, в гимназии. Достаток позволял пускай, думаю, будет пограмотнее. А он, шельмец, начитавшись разных там книг, возьми и скажи мне: "Неправильно живешь. Стыдно так жить!" Это мальчишка-то, недоросток, мне, родному отцу! Ну, я в сердцах и высек его ремнем, умника. И что ж ты думаешь? Сбежал!.. Спустя годы, уже после революции, видели его будто бы аж под Москвой. Формировался там полк Красной гвардии, так Митька в том полку комиссаром!.. А старшой, Павлушка, тот где-то на германском фронте потерялся. Не ведаю, живой ли. Остался в наследниках вот этот Назар. Пустое место, а не наследник.
Хоть и захмелел Егор Лукич, но ума не пропил. Про старшего сына сказал не все. Действительно, Павел Ржаных воевал на германском фронте, даже был ранен, но не потерялся. Недавно верный человек из далекой Читы привез Егору Лукичу секретный поклон от сына. Верой и правдой служил Павел белогвардейскому атаману Семенову.
Глава X
ТРЕВОЖНАЯ СЫТОСТЬ
Верстах в двух от Гусаков, при впадении невзрачной таежной Крапивни в неоглядный разлив Тавды, стояла мельница братьев Ржаных. Двухэтажная, под железной крышей, с маленькими и редкими оконцами. Севка ее издалека услышал, а потом уж и увидел.
Вслед за хозяином он ступил на мост и даже заробел с непривычки. Показалось, что перегороженная щитами плотины, поднятая на добрых полторы сажени Крапивня чуточку еще поднажмет и разметет все на своем пути: полетит кверху тормашками этот мост, который мелко дрожит от напора, а вместе с ним и Севка, и Егор Лукич.
В узкую щель, образованную чуть приподнятым щитом, с шипением устремлялась вода и неслась по наклонному позеленевшему от тины желобу. Обрушиваясь на лопасти огромного колеса, она закипала и с шумом низвергалась в черную тень. Мерно крутилось грузное колесо, надетое на вытесанный из неохватного бревна восьмигранный вал, уходивший сквозь прорезанное в срубе отверстие внутрь, где твердые, янтарно-золотистые зерна превращались в пахучую муку.
Скрипел на опорах вал, шумела вода, мельничный сруб, сотрясаясь, стонал.
Чуть поодаль, на обширном, выбитом конскими копытами лугу, было полно подвод. Одни подъезжали к мельнице, нагруженные мешками с зерном, другие отъезжали порожнем, третьи стояли в стороне распряженные, с поставленными торчмя оглоблями. Сидя на телегах, мужики курили самосад, степенно беседовали, коротая время, пока еще не подошла их очередь молоть.
- Завозно нынче! - одобрительно произнес Егор Лукич. - Любо глядеть, когда завозно, и любо работать.
Вслед за хозяином прямо с высокой насыпи Севка вошел в верхний этаж мельницы. Тут было тесно от людей и наваленных кучами мешков. У окна стояли большие весы. Возле них похаживал в побеленной мукой поддевке брат Севкиного хозяина Макар, моложавый, невысокого роста, но в плечах - косая сажень.
- Приглядывайся, вникай! - негромко наставлял Севку Егор Лукич. Вот, к примеру, весы. Это такая штука... Они могут озолотить, но могут и по миру пустить.
Макар, наклонясь, уравновесил гирями наваленные на весы мешки, взял из-за уха карандаш и что-то записал в пухлую, замусоленную книжицу.
- Ты уж, Лукич, пожалуйста, по совести, - просительно прогудел бородатый хозяин зерна. - А то ведь мы цифири не обучены.
- Будь спокоен, Кузьма Терентьевич, у нас без обмана, - степенно ответил Макар, кладя за ухо карандаш. - Да и наука тут простая, смотри вот пудовая гиря, а вот эта полупудовая. Всего гирь на полтора пуда. Значит, на весах пятнадцать пудов. Понятно? На десять надо умножить.
- Оно-то так, на десять, но ты уж, Макар Лукич, не ошибись случаем, умножай по совести. Пшеничка-то у нас не дареная, горбом да мозолью нажитая.
Севка подумал: что ж тут хитрого? Умножай на десять - и будет точно! Как же весы могут озолотить?
Это он по наивности так подумал. А старик завозчик, оказывается, знал, что говорил. Неспроста он просил Макара умножать по совести.
В нижнем этаже царил полумрак. Спустившись по ступеням, Севка поначалу ничего не увидел. В уши ему ударил гул, скрип, где-то что-то жужжало и выло. В воздухе тучей висела мучная пыль. Но, приглядевшись, Севка заметил густо выбеленного мельника, стоявшего у бешено крутившегося камня. Этот маленький сморщенный старичок порой нагибался, зачерпывал где-то внизу горсть муки, растирал ее между пальцами, пробуя.
Подошел Егор Лукич, тоже зачерпнул муки, потер, дунул на нее, потом ссыпал, вытер ладони о штаны. Спросил:
- Не слишком ли тонко мелешь, Порфирий? Бабы такого помола не уважают. Тесто будто бы не растет.
Мельник выпрямился, поднял на хозяина отяжелевшие от мучной пыли ресницы и, помолчав, ответил густейшим басом:
- Сроду ты, Егор, говоришь не то, что думаешь. Тебе же начхать и на баб, и на тесто. Главное, чтоб скорей прокрутить, а там хоть трава не расти.
Хозяин вскипел:
- А хоть бы и так! Твое дело помалкивать да слушать, что велят.
- Мое дело молоть! - отрезал Порфирий. - А слушать поищи себе другого мельника. Или сам становись к камню.
- И стану! Чем тебе, пьянице, потакать, так уж лучше самому.
Мельник понимал, что это не пустые слова: Егор Лукич станет! И смелет не хуже его, Порфирия. Умелый, черт!
Но и Егор Лукич тоже понимал, что угроза мельника не пустяк. Хоть он и запивает порой, а работник золотой. На какой мельнице Порфирий, там и завозно. Окрестные хозяева мельниц спят и видят, как бы переманить Порфирия к себе. Вот и приходится платить хорошее жалованье и потакать.
- Репей! - примирительно сказал Егор Лукич. - Как думаешь, хватит воды на сегодняшний завоз?
- Должно хватить, - шевельнул Порфирий напудренными, торчащими, как у моржа, усами. - К вечеру раскатаем...
Несколько дней Севка приглядывался, постигал секреты своей службы. Он облазил все мельничные закоулки, перемазал выданную хозяином немудрую одежонку, но зато многое уяснил. Конечно, не все. Например, ковать камень - высекать в нем остро заточенным молотком неглубокие кривые бороздки - Севка не умел. Эту тонкую работу выполнял мельник. Но приемку зерна на весах, ведение записей и расчетов с завозчиками Севка усвоил твердо.
- В оба гляди! - напутствовал Егор Лукич. - У весов чтоб никого не было близко, когда вешаешь. А то ведь народ - жулик: один пальцем норовит убавить вес, а другой как бы невзначай тянет ногу к весовой платформе. Фунты-то нам идут с веса. Понял? А еще заруби себе - больше двадцати пудов за один раз не вешать. Невыгодно это: весы начинают подвирать в пользу завозчика.
Пока стояла весна, пока Крапивня исправно наполняла пруд приносимой откуда-то из лесной чащобы водой, мельница работала почти не затихая. Севка тут и поселился в тесной каморке, уложив на лавку набитый сеном мешок. Мельничную книгу, которую предстояло ему вести, а также свой бумажник с документами хранил под головой. Здесь же, в уголке, вбив гвоздь, повесил и полушубок. Чтоб не пылился, надел на него гимнастерку. Дверь каморки запирал на тяжелый хозяйский замок.
Бойким местом была мельница. Каких только людей не заносило сюда! Окрестных богатеев Севка угадывал по сытым коням, по телегам на железном ходу, по походке, неторопливой и твердой. Но если из-за взгорка выползала подвода с вихляющими на деревянных осях колесами, Севка догадывался, что это едет на кляче бедняк, везет один-единственный, весь в заплатах мешок зерна.
А если не подвода, если, согнувшись под тяжестью котомки, поднималась по взгорку пешая женщина и рядом семенил мальчонка с котомкой поменьше, то это кто? Это вдова, солдатская жена. Сибирь-то лишь на первый взгляд вся одинаковая, богатая. Но добротные дома, оказывается, еще не весь резон. А за окнами домов - скрытая от людского глаза, везде своя жизнь.
