Леонид Шестаков - Всадники
Принял Севка вожжи и кнут. Вот он уже и работник! Хозяин может подремать, а работник не может. Ну, да если взялся за гуж, не говори, что не дюж!
Петляет лесная дорога. По обе стороны стеной выстроились кедры, лиственницы, пихты. Вершины освещены солнцем, а здесь, внизу, густая тень. Красиво! Но какая-то эта красота непривычная, словно пугает. Даже не верится, что где-то есть человеческое жилье, что эта глухомань когда-нибудь кончится. Кони похрапывают, ставят уши, косятся по сторонам, выгибая шеи. Может, зверя чуют. А внизу, под копытами, переплетенные корневища, как змеи. Тряская дорога! Но хозяин, видно, привычный. Привалился к задку, вытянул ноги в больших, напитанных дегтем сапогах, спит. Севка поглядывает на него украдкой: что за человек? Высокий, худощавый, черные с проседью усы и борода.
Дорога круто пошла в гору. Кони припотели, тяжело задышали, с натугой. Севка соскочил, ослабил на коренном чересседельник.
Хозяин приоткрыл глаза, вприщур глянул на Севку, подумал одобрительно: "Знает, шельмец! Кажется, не прогадал я с работником..." Хозяину ведь и невдомек, что Севка - из кавалерии.
Глава IX
НЕ В ГОСТЯХ
В Сибири все непомерно огромное. И леса без конца и края. И реки - не окинешь глазом. И села - хоть редки, зато велики. На две, на три версты тянутся они по берегам рек, дымят в синее небо трубами, скрипят журавлями колодцев, пугают прохожих и проезжих оглушительным лаем псов.
Под стать тем немногим, которые уже повидал Севка в дороге, оказалось и село Гусаки, где живет Егор Лукич Ржаных, Севкин хозяин. Срубленные из толстых лиственниц дома в один, а то и в два этажа поставлены на века. Просторные, украшенные резными наличниками, они говорят о достатке и внушают уважение.
Двухэтажный, под железной крышей дом Севкиного хозяина стоял суровый, нахмуренный. Это был старый дом, рубленный еще дедом Егора Лукича. Давно не мытые окна в зеленых наличниках смотрели на улицу устало, словно в мрачном раздумье. Никто не вышел встретить хозяина, не распахнул тяжелых ворот. Только черный лохматый Турбай молча вылез в подворотную щель и, подойдя к повозке, поглядел на хозяина единственным глазом, вильнул хвостом.
Года четыре назад за какую-то провинность Егор Лукич хлестнул в сердцах Турбая сыромятным кнутом - высек глаз. Но пес оказался не злопамятным - давно простил.
Крякнув, хозяин слез с повозки, стуча тяжелыми сапогами, поднялся по ступенькам крыльца, пнул скрипучую дверь в сени. Сойдя во двор, распахнул ворота, приказал:
- Заезжай!
Севка тронул коней, въехал во двор, как в крепость.
Распрягли, вкатили под поветь забрызганную дорожной грязью рессорную повозку. Севка подхватил хомуты, повесил на вбитые в стену колышки, оглянулся.
- Так! - одобрительно кивнул Егор Лукич. - Погодя напоишь коней, а сейчас пойдем в дом.
В сенях на затоптанном крашеном полу играл с котятами мальчик лет трех в нахлобученном косматом треухе. Гладил котят, подзадоривал и хохотал над их проделками. Но когда отворилась дверь, мальчик испуганно оглянулся, примолк.
- Опять ты под ногами, Назар, - с досадой проговорил Егор Лукич и махнул рукой. - Горе луковое...
Мальчик не ответил. Зябко поежился и потупил грустные карие глаза.
- Хворый, - объяснил хозяин. - Четвертый год пошел, а еще не ходит и не говорит. Уж лучше бы господь прибрал, все равно не жилец.
В кухне, возле большой закоптелой печи, ссутулившись над лоханью, стирала белье высокая худая женщина. Пахло щелоком, над лоханью клубился пар.
- Собери-ка поесть, Степанида, - приказал Егор Лукич. - Да поживей! Напустила туману на весь дом.
Женщина выпрямилась, молча поглядела на Егора Лукича, перевела взгляд на Севку.
- Это еще кого привез? - спросила баском. - Комиссара, что ли? Вон какая звездища на шапке.
- Работника привез. Тебе в помощь. А то ведь ты меня, считай, перепилила.
- Работника? - с издевкой переспросила Степанида. - От такого сопливого работника толку, как от полыни сладости.
Севка смолчал.
- Насчет толку - это не бабьего ума дело, - повысил голос хозяин. Тащи-ка на стол. Или не слыхала?
Вытерла Степанида фартуком большие, покрасневшие от горячего щелока руки, взялась за ухват. Хозяин повел Севку в чистую горницу.
- Пулемет, а не баба! - кивнул он в сторону кухни. - Ей слово, а она - ла-ла-ла! Братняя жена. Меньшого брата, Макара. Помогает мне по хозяйству. На работу, правда, люта, но и на язык тоже... Чистый пулемет.
Егор Лукич сходил в чулан и вернулся с бутылкой водки. Усевшись за стол, встряхнул бутылку, поднес к глазам:
- Слеза! Это еще николаевская. Но ты, Савостьян, как говорится, на чужой каравай рот не разевай - на выпивку не рассчитывай. Потому как не в гостях у меня. Это крепко запомни.
- Что вы, Егор Лукич! Я и не пью вовсе, - покраснел Севка.
Вошла Степанида с большим закоптелым чугуном щей. Налила полную миску хозяину, а Севке - миску поменьше, тоже полную. Жарких, обжигающих щей, в которых плавали хлопья растолченного свиного сала!
Егор Лукич выпил полный стакан водки, поморщился, утер усы и, крякнув, начал хлебать щи.
Взял и Севка деревянную ложку, зачерпнул, остудил, вытянув губы в трубочку, отведал. Эх, и хороши!
Скрипнула филенчатая створка двери, показалась большая круглая голова Назарки. На четвереньках он преодолел порог, подполз к Севке, ухватился за штанину и встал на кривые ноги. Севка поднял его к себе на колени:
- Хочешь есть, Назарка?
Повернул голову, глянул на Севку большими грустными глазами, кивнул.
- А ты скажи: "Ха-чу!"
Назарка снова поглядел на Севку, помедлил и повторил:
- Ха-цу!
Переглянулись Егор Лукич со Степанидой: Назар заговорил!
Севка зачерпнул щей, остудил, пригубил сперва сам, не горячо ли, и поднес Назарке. Тот хлебнул.
- Вкусно? - наклонился к нему Севка.
Кивком ответил мальчик: мол, вкусно!
- Нет, ты скажи: "Да!"
Помедлил Назарка, опять поглядел на Севку, хлопая густыми ресницами, и произнес:
- Ва!
- Не "ва", а "да"! - поправил Севка и, погладив неровно остриженную ножницами большую Назаркину голову, начал кормить его с ложки. Назарка ел, причмокивая.
- Скажи на милость! - удивился отец. - То было хоть силком в него вливай, в заморыша, а сейчас вон как трескает.
- А он и не заморыш! - возразил Севка. - Он хороший. Правда, Назарка?
- Пвав... Пвав... - Мальчик застеснялся и спрятал свою круглую голову у Севки под мышкой.
Что-то словно дрогнуло, затеплилось в суровом лице хозяина. Иначе как-то посмотрел он на сына, на Севку. Хотел уж было пододвинуть стакан, налить Севке ради первого знакомства "николаевской". Но раздумал. Налил себе и залпом выпил, запрокинув голову.
- Живем не как хочется, а как бог велит, - повел разговор захмелевший Егор Лукич. - Побудешь в Гусаках - всяких былей и небылиц наслушаешься. К примеру, про меня. Да и про все наше семейство... Больше небылиц, потому как люди завидуют. А чему тут особенно завидовать? Если не лодырь да с головой, то в нашей стороне любой может прожить безбедно. Скажу тебе без утайки: тут куда ни плюнь - повсюду серебряные рубли, а то и золотые червонцы рассыпаны. Только не будь слеп да умей подбирать... Земля хлебородная, реки полны рыбы, а про тайгу и говорить нечего. Правда, надо с умом. Ты спервоначала выжги тайгу, потом раскорчуй, распаши и будешь с пирогами. Но если ты дурак - не видать тебе пирогов. Пока пирогов дождешься - у тебя от натуги пуп развяжется, наживешь грыжу, будешь кровью харкать. Тайга, она тоже не родная мать...
Из рассказа хозяина явствовало, что дед его, Демьян Ржаных, не был дураком и потому стал первым в Гусаках хозяином.
Вышел как-то Демьян Ржаных среди ночи с фонарем коней проведать. Видит: над головой сквозь сено, наметанное на жерди, чья-то нога торчит, обутая в растоптанный лапоть. Он - в горницу, двустволку со стены, взвел курки и снова в хлев: "А ну слезай, варнак, сейчас стрелю!"
Думал, там один прячется, а их оказалось четверо. Слезли, пали перед Демьяном на колени: "Не выдавай ради Христа, озолотим!"
Другой бы выдал: за беглых каторжников - тюрьма! Но Демьян рисковый был. "Так и быть, укрою вас, но и вы мою доброту помните..."
- Теперь люди разное болтают про деда, - продолжал хозяин. - Мол, Демьян Ржаных паук, шкура, чужими руками тайгу распахал. А если разобраться, так он же их от петли укрыл. Ну, поработали, спору нет, зато ведь и деду немалый риск. Нагрянул однажды урядник: донес кто-то все-таки! Так, мол, и так, Демьян, выдавай своих беглых да и сам собирайся в острог. Многие деревенские тогда возрадовались - недолюбливали деда. Только вышло не по-ихнему. За ночь урядник выпил с дедом четверть водки, сожрал полведра пельменей, а утром, шатаясь, вышел к своей повозке, грузно уселся, пробасил: "Счастливо оставаться, Демьян Артамонович!" "Счастливого пути, господин урядник, - ответил с ухмылкой дед. - Если случится бывать поблизости, заворачивай на пельмени".
