Автор неизвестен - Повесть о смуте годов Хэйдзи
Сабуро Сэндзё[72] и курандо Дзюро[73] сказали Ёситомо:
— Получается, что вы теперь отправляетесь в Восточные земли, а воины Восьми земель — ваши потомственные вассалы, так что во главе их вы снова вернётесь в столицу, кто бы что ни говорил. Мы хотим помочь вам в этом великом деле, так что пока скроемся и подождём в горах вашего возвращения! Лишь разлука с вами нас печалит! — сказали они, расставаясь, и со слезами на глазах ушли в горы Оохара.
Господин Левый конюший, также опечаленный расставанием, направился к перевалу Рюгэгоэ, а там его поджидали две-три сотни монахов из Ёгава, вознамерившиеся не пропустить беглецов — они перекрыли дорогу, устроили засеку, а на высотах устроили камнемёты. Ёситомо думал: «Кое-как миновали Ясэ, а теперь что же делать?» — когда младший начальник дворцовой стражи Гото[74] сказал:
— Я, Санэмото, не пожалею жизни, но проведу вас! — и выехал вперёд:
— Пехотинцы, ко мне! — и по его приказу пешие воины разобрали засеку; с громким кличем бросился он вперёд, а за ним проехали Ёситомо и прочие воины — все до единого. Камни, пущенные из камнемётов, так ни в кого и не попали.
В это время был там дядя Ёситомо — Рокуро Ёситака из края Митиноку, управляющий поместьем Мори в земле Сагами, которого ещё прозывали Митиноку-но кандзя. На уставшем коне не поспевал он за прочими, и когда он отстал от своих, его окружили монахи и стали осыпать стрелами. Ёситака некоторое время отбивался большим мечом, как мог, однако же местность была гористая и не получалось пустить коня вскачь, а к тому же стрела пробила его шлем и в голове у него помутилось. Он спешился и присел под деревом перевести дух. Один из монашеской братии, инок ростом в семь сяку, в панцире-харамаки со шнуровкой чёрной кожи и такими же наплечниками, в наручах-котэ, подбирался к нему с алебардой в руках. Хатиро из земли Кадзуса[75], увидев это, тут же повернул к Ёситаке, спешился и схватился с этим монахом. Один из слуг Хатиро догнал Левого конюшего и сообщил:
Ёситомо ожёг Нобуёри взглядом, поскольку был на него уж очень зол: «Такой трус — и задумал такое великое дело!» — перехватил плеть и хлестнул его слева по лицу.
— Господин управляющий Мори получил рану, а господин Скэ Хатиро вернулся к нему, чтоб не позволить врагам взять его голову и он тоже, может быть, уже убит! — Левый конюший, даже недослушав до конца, повернул назад и с криком бросился на врагов. Воин стражи государя-инока Хираяма[76] и Нагаи-но Сайто бэтто тоже бросились за ним. Левый конюший, достав и наложив на тетиву стрелу, во весь голос принялся поносить монахов:
— Ах вы подлецы! Ни одного не упущу! — и братия горы Хиэй разбежалась кто куда. А тот монах, что подбирался к Мори-но кандзя, убегая, полез в гору, однако же стрела, с силой пущенная Левым конюшим, пробила верхнюю спинную пластину панциря и вышла рядом с нагрудной пластиной на пять-шесть сунов. Монах дёрнулся, рухнул и покатился, тут и пришёл ему конец.
Так стрелами обратив противника в бегство, Левый конюший спешился, подошёл к Мори-но кандзя и взял его за руку:
— Как вы, господин Мори? Ну что же, как вы? — повторял он, а Мори-но Рокуро открыл глаза, взглянул на Ёситомо, залился слезами и вскорости скончался. Ёситомо, сдерживая слёзы и не в силах смотреть, приказал Кадзуса-но скэ Хатиро забрать голову; принял её у него и, не передавая другим, держа её собственными руками, сел на коня и пустился в путь. Чтоб никто потом не мог опознать голову, вырезал он глаза, отрезал нос, снял кожу с лица, привязал к ней камень и бросил в омут реки, что протекала в долине. Когда в последний раз видел он любимую дочь, Бомон-но химэ, — и то ничем не выказал своих чувств, а тут заплакал, не страшась людских взоров.
— Из детей господина Хатимана он только один и оставался… — плакал он, и не было среди его воинов такого, что не оросил бы рукавов слезами.
— Если ехать по Северной береговой дороге — Хоку- рикудо — то наверняка навстречу будут идти войска, прослышав о беспорядках в столице. Было бы жаль умереть собачьей смертью от руки всякого сброда. Пойдём-ка лучше по восточному склону горы Хиэй, а если встретится кто — скажем, что спешим в столицу на помощь — вот и всё! — так решив, прошли по восточному склону, и никто их не остановил. Так прошли местности Сига, Карасаки, бухту Оцу, а поскольку моста через реку Сэта не было, переправились на лодках. Прослышали, что заставы в Судзука и Фува полны войск Тайра, и всё-таки пошли по Приморской дороге[77].
Младший начальник стражи Гото Санэмото был человеком высоким и очень грузным; конь под ним устал, а пешком угнаться за остальными было ему не под силу. Левый конюший, видя это, приказал: «Оставайся здесь!»; и хотелось бы ему идти со всеми, да не мог, и пришлось ему остаться.
Чтоб не вызвать подозрений у спешащих навстречу войск, что прослышали о сражении в столице, решили по главной дороге не идти, направились через гору Миками к подножью горы Кагамияма, и по глухим лесным дорогам, скрытые темнотой, добрались до подножья горы Ибуки.
4 | СКИТАНИЯ И СМЕРТЬ НОБУЁРИ
Начальник Правой дворцовой стражи князь Нобуёри подошёл к подножью Китаяма, Северной горы, и направился на восток. Напуганный боевыми криками воинов, ослабевший, являл он собой жалкое зрелище. Чиновник Ведомства Церемоний Сукэёси[78] ссадил его с коня и усадил у реки, размочил сушёный рис и попробовал его накормить, но у того так стеснило грудь, что он не смог проглотить ни кусочка. Тогда Сукэёси снова усадил Нобуёри на коня и поехал, придерживая его в седле. Наступил вечер двадцать седьмого дня двенадцатой луны, повалил снег; было не разобрать, где горы, а где долины, так что ехали, доверив коням находить дорогу, и выехали к Рэндайно — Равнине Упокоения в Лотосе[79]. Было там человек четырнадцать-нятнадцать монахов и мирян, возвращавшихся с церемонии предания тела огню; некоторые были с колчанами и луками, а были и такие, что несли обнажённые алебарды-нагината. Они зажгли факелы и приблизились к Нобуёри и его спутникам, а, разглядев их, закричали:
— Беглецы! Стащим их с коней, свяжем да отвезём в Рокухара! — на что Сукэёси им сказал:
— Военачальников среди нас нет, мы — всего лишь горстка простых воинов. Если и перебьёте нас, никакой пользы вам не будет. И к тому же видно, что вы идёте с похорон — так если вы нас убьёте, то будет это грехом по отношению к духу покойного. Возьмите вещи, только сохраните нам жизнь! — тогда монахи набрали у них дорогих вещей, сколько хотели, и отправились восвояси. Ещё этим утром князь Нобуёри был облачён в роскошные одеяния, а теперь с него сорвали и парчовый кафтан- хитатарэ красного шёлка, два нижних атласных косодэ, и даже нижние штаны-хакама из драгоценного шёлка, оставив его в белом исподнем.
— Закончилась, видимо, наша удача, приходится терпеть такое! — сетовал Сукэёси.
— Полно же, не горюй! Что поделать — в тяжёлые времена всякое бывает! — утешал его Нобуёри, но попусту.
Прослышав, что прежний государь[80] изволит пребывать в храме Добра и Мира, Ниннадзи-Омуро[81], Нобуёри подумал: «В прежние времена он мне благоволил. Может, и теперь смилуется?» — и направился к нему, как говорится, смиренно подставив шею. С ним пошёл и тюнагон из Фусими князь Минамото-но Моронака, а также тюдзё из Этиго Наритика. Эти двое оправдывались тем, что во время мятежа, дескать, просто прибыли к месту пребывания государя, чтобы поддержать его, а преступлений никаких не совершали. Служители прежнего государя спросили:
— А зачем тогда вы надели доспехи, взяли оружие и присоединились к войскам? — тут они не смогли рта раскрыть. Прежний государь изволил написать обо всём этом в Рокухара, а оттуда прибыло больше трёх сотен войска во главе с помощником начальника Левой стражи Сигэмори, правителем Микавы Ёримори и помощником правителя Хитати Цунэмори, которые и забрали пленников в Рокухара.
Кто же был в Рокухара в двадцать восьмой день двенадцатой луны? Министры, канцлер, Великий министр Мороскэ, Левый министр Корэмити, дайнагон Касан-но ин Тадамаса, тюнагон с улицы Цутимикадо Масамити, самми с Четвёртого проспекта Тикатака, самми из Оомия Такасуэ — все они явились в Рокухара.
Тюдзё из Этиго Наритику привезли в Рокухара и держали перед конюшней, как был — в хитатарэ с узором из островов и в шапке ориэбоси. Уже решено было предать их казни, но тут помощник начальника Левой стражи Сигэмори, почтительно склонив голову, молвил:
— В награду за нынешние заслуги хотел бы я получить тюдзё из Этиго в своё распоряжение! — и Наритику помиловали. Этот Наритика пользовался благоволением прежнего государя, и при его дворе ведал внешними и внутренними делами. Когда приходил ко двору Сигэмори, Наритика непременно его выслушивал и ходатайствовал в его делах, а теперь вот благодаря Сигэмори был помилован. Так что стали говорить об этом: «Воистину, человеку надобно иметь доброе сердце!»
