Франко Арминио - Итальянская новелла. XXI век. Начало
Обзор книги Франко Арминио - Итальянская новелла. XXI век. Начало
Итальянская новелла
XXI век. Начало
Элиза Бальони
Введение
Всякая антология, как говорит итальянский славист и поэт Анджело Мария Рипеллино, в связи со своим собственным выбором произведений советской поэзии, «похожа на магический обряд. Завладев малой долей, составитель верит, что охватил всё, как древние люди, верившие, что держат в своем кулаке человека, добыв его волосы или ногти»[1]. И в данном случае выбор не претендует на отражение всей картины современной итальянской литературы, но ставит перед собой задачу исследовать работу новых литературных мастерских, строительных площадок, на которых возводятся новые миры, неожиданные и чуткие ко всем внешним раздражителям. Задача антологии — извлечь, если возможно, драгоценные камни из почвы, на которой идут строительные работы.
«Литература беззаботно минует события, не утруждая себя их описанием; она верит в будущее». Такие цитаты используют для того, чтобы развлечь или произвести впечатление, и было бы приятно думать, что эти слова предназначены именно для этой антологии. Произведения, которые мы предлагаем вниманию читателя, дают твердое основание для веры в будущее литературы, в юность и свежесть ее жизненной силы, которая разрушает и создает миры. Эти рассказы готовы изменить направление движения, если оно теряет ясность или останавливается. Они восстают против наихудшего из бедствий — против настоящего. Сонного, бледного, тяжелобольного настоящего. Средства борьбы могут быть самыми разными: традиционное повествование, лирическая проза, фантастические и метафорические сюжеты.
И вот начинается полет в мир неожиданных образов, яркого, необычного языка, которому чужды заурядные речи средств массовой информации. Вся Италия, от паданских равнин до горных склонов крайнего юга, бросает вызов закону тяготения.
Сегодня, как никогда прежде, очевидна необходимость отстраниться от торопливого унифицированного языка средств массовой информации. Письменность используется повсюду, от рекламных плакатов до интернета, но литература ищет другое место. Она противопоставляет себя слову как элементу системы потребления, в том числе потребления информации, слову-товару. Еще Беньямин[2] в своем эссе, посвященном Николаю Лескову, указывал на то, что обильный информационный поток может послужить тому, что мы забудем, какое значение имеет повествование, перестанем понимать величие этого значения. Информация, ее претензия на достоверность сводят к минимуму способность повествования пробуждать нашу память, понимать ценности, сообщаемые нам обособленной историей: «В то время как искусство повествования становится все более редким, распространение информации решительно занимает твердые позиции. Каждое утро нам сообщают о том, что происходит во всем мире. И, несмотря на это, нам не хватает историй, обособленных и насыщенных значением. Это происходит оттого, что все события доходят до нас в фаршированном виде — начиненные объяснениями. Иначе говоря, почти ничего не происходит ради повествования, почти все — ради информации»[3].
Эта книга — окно, из которого открывается вид на малую прозу современной Италии, — представляет десять авторов, неизвестных русскому читателю. Это небольшой шаг к открытию нового яркого мира, собрание образцов различных тенденций. По отношению к традиции малая проза весьма неустойчива, ее характер можно назвать блуждающим по волнам, она может быть повествовательной, лиричной, сюрреалистичной, реалистичной, она владеет и языком повседневности и языком литературной памяти. В этой антологии мы попытались собрать произведения, в которых выражаются и пересекаются различные направления.
Проза Джорджо Фалько, на первый взгляд сосредоточенная на описании реалий, сдержанно и скрупулезно наблюдает за жизнью жителей провинциального и невежественного индустриального севера, чтобы выявить ее скрытые недуги, среди которых особенно выделяется, подобная наркотической зависимости привычка к второсортным и безличным потребностям, к индустриальным строениям и жутким переплетениям автомобильных дорог. Этот скрытый недуг вскрывается острым стилем, похожим на скальпель, которым производят тщательную операцию, деформируя очаг болезни, пародируя его, определяя его как оправданное сумасшествие, и отмечая упадок среднего класса буржуазии, как некогда поступали Тоцци и Звево.
Джорджо Фалько не единственный автор антологии, показывающий нам жизнь, которая протекает у ворот бесчисленных фабрик, наводнивших северо-восток страны. Другой автор входит в эти ворота, становится решительным антагонистом этого мира. Эммануэле Тонон с несомненным литературным талантом исполняет роль глашатая страданий фабричной жизни, построенной человеческими руками, трудом и болью. «Богослов-рабочий» — такое определение дает себе Тонон, произнося мистический приговор этому миру, sub specie aeternitatis.
Южнее, по другую сторону от готской линии, лежит область, в которой проводит свои литературные исследования Франко Арминио, приверженец «литературного краеведения». «Литературное краеведение» — термин, который Арминио ввел для того, чтобы обозначить деятельность, нацеленную на возвращение исконных традиций юга, и, главным образом, апеннинской Кампании. Его тексты едва ли можно отнести к жанру собственно новеллы, однако тот факт, что автор в данном случае выбирает не антропологические или социологические, но литературные средства, представляется весьма значительным. Стиль Арминио афористичен, в нем соединяются «лирические репортажи» и дневниковые записи. Как некогда Пазолини, Арминио придает большое значение крестьянской культуре, которую он считает одним из наиболее существенных элементов итальянской культуры в целом.
Региональные черты проявляются и в произведениях Джорджо Васты. Но здесь требуется уточнение. В отношении авторов этой антологии речь может идти о регионализме, лишь в той мере, в какой локальная реальность является ключом к пониманию целого, частью которого она является. Поэтому ни один из них, за исключением, вероятно, Франко Арминио, не может быть отнесен к числу сторонников партикуляризма. Джорджо Васта уподобляет свою литературную работу технике каротажа; его Палермо становится образцом почвы, по которому он изучает Италию.
Живой материал оказывается в руках писателя-исследователя и подвергается долгой и тщательной разработке, после которой превращается в рассказ-артефакт. Алессандро Де Рома вводит в повествование фантастические и гротескные фрагменты, отражая таким образом двойственный характер бытия. Его произведения бросают вызов всему, что можно назвать общим местом. Флавия Гандзенуа, чье творчество также отмечено подобным мотивом, проникает в недра духовного мира своих персонажей. Ее повествование идет по кривой прерывистой линии, рвется вперед — к сверкающей силе, способной осветить бытие.
Творческий мир Пьерджанни Курти обогащен техническим образованием и продолжительной работой в качестве драматурга и режиссера. В своих рассказах, как и в театральных работах, звучным, глубоким языком, никогда не подверженным чрезмерному академизму, он рассказывает о сложном мире истин, которые невозможно изобразить. Жизнь его героев похожа на эксперимент, проводимый где-то на границе существования с убежденностью в том, что реализованное не исчерпывает возможное. Курти настойчиво отстаивает права литературного вымысла, отводя ему вполне определенную роль — вопроса «что делать с этой жизнью».
Некоторые авторы, например, Спараюрий, Элена Меарини, Аде Дзено недавно пересекли тридцатилетний рубеж, и только входят в литературу, но делают это посредством необычных и нетипичных художественных опытов. За именем Спараюрий скрывается несколько писателей. Так же как Лютер Блиссет, а впоследствии By Минг, Спараюрий — это авторский коллектив. Тексты, представленные в этой антологии, являются частью широкого движения, цель которого, смешивая традиции, испытывая различные формы повествования, создать просторное и, может быть, небезопасное свободное пространство между поэзией и новеллой.
Архитектоника «вещного» языка Аде Дзено идеально подходит для описания парадоксальных в своем анахронизме персонажей, странное существование которых почти переходит границы их собственной жизни, не освобождаясь в то же время от ярости событий и переживаний. Личность в рассказах Дзено как бы запечатлена увеличенным фотоснимком в противоборстве с собственным образом.
Страдания, порожденные социальной несправедливостью, стали движущим механизмом произведений Элены Меарини, что выводит ее за рамки определенного направления. Ее опыт актрисы и драматурга реализуется, среди прочих мест, и в тюрьмах, где она устраивает театральные постановки и организует литературные лаборатории. В этом взаимопроникновении искусства и жизни, слова и плоти, в этой жизненной силе, растрачиваемой во все стороны, на все 360 градусов, ее удивительное творческое могущество. Неслучайно название одного из ее романов — «360 градусов гнева».
