Саул Боровой - Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»
Зато дальнейшее развертывание событий принесло Ганноверу глубокое удовлетворение. После того, как евреи были перебиты, настал черед панов; хлопы жестоко расправились с панами. Как повествует Ганновер, панской кровью был зацементирован их союз с евреями: «Паны, узнав об этом происшествии, сочли это заслуженным возмездием, и с этого времени паны держались вместе с евреями и не предавали их злодеям, и, несмотря на то, что православные много раз присягали панам, что не тронут их, а только евреев, паны им больше не верили. Если бы не это, был бы конец — от чего да хранит господь, — и остатков Израиля»[98].
Хронисты ясно сознавали, что судьбы социальной верхушки украинского еврейства полностью определяются результатами войны против хлопского восстания. Это видно из ряда весьма характерных замечаний. Так, например, Ганновер повествует: «Когда услыхали евреи, что неприятель отступил в свои пределы, а паны следуют за ним, возвращаясь по домам в свои владения, то евреи начали возвращаться по своим местожительствам, туда, где уже водворились польские паны»[99]. Или мы читаем у Мейера из Щебржешина: «В стране еще не наступило успокоение. На Украине еще не мог показаться ни пан, ни еврей»[100].
Виды украинской мужской одежды XV–XVII вв.
Представители социальной верхушки еврейского населения видели в восставших массах не безликую, обратившуюся против них стихию, а поднявшихся на борьбу крестьян, хлопов из арендованных ими поместий, жертв их поборов и обирательства. В этой многоликой массе восставших они явственно различали своих слуг и подчиненных, т. е. тех, в глазах которых они были единственными и непосредственными носителями эксплуатации. В этом смысле очень красноречив жуткий по своим подробностям эпизод, рассказанный во «Вратах покаяния». «Случай был с одним арендатором, очень тучным человеком; у него вспороли живот и, вырезав кусок сала, заставляли его есть, говоря: „Ты раздобрел и разжирел на нашем…“; вырезая у него полосы на спине, они говорили: „Вот тебе отплата за то, что ты приказал сечь нас за отлынивание от работы“»[101].
Тут же следует вспомнить два рассказа, записанные автором «Плача». В первом повествуется про казаков, которые оделись в еврейские праздничные костюмы, имитируя еврейскую свадьбу. «И они разговаривали, шутя, по-еврейски: ведь они служили у евреев, зарабатывали у них свой хлеб»[102]. «А теперь я вам расскажу, что сделала одна девка-служанка со своей госпожой: она заставила госпожу одеть ее платье и выгнала ее из дому. Она отвела госпожу туда, где находились разбойники, и стала насмешливо спрашивать ее: „Все ли ты прибрала и сделала ли ты все, что нужно?“. „Ты так поступала со мной всегда, — сказала она потом, — да не будет тебе спасения“»[103].
Весь приведенный в «еврейских хрониках» материал — четко выраженная тенденция хронистов и их интерпретация исторических явлений — является достаточным доказательством того, что в этой войне социальная верхушка еврейского населения Украины должна рассматриваться как воюющая сторона. Ее роль как стороны в остром социальном столкновении, конечно, измеряется не степенью ее непосредственного участия в самой вооруженной борьбе, а ее социальными позициями. Однако будет не лишним для задач нашего исследования отметить, что «еврейские хроники» дают немало данных, свидетельствующих также о непосредственном участии евреев в вооруженной борьбе с повстанцами.
Наиболее подробно рассказывают хронисты об участии евреев в защите крепости Тульчин. Здесь, как повествует Ганновер и Мейер из Щебржешина, «собралось до двух тысяч евреев, и среди них были и храбрецы, обученные военному делу». И евреи не раз, по их словам, «обращали православных в бегство». Только измена панов открыла повстанцам доступ в крепость[104]. Еврейские летописцы рассказывают также об участии евреев в защите Полонного[105], Бара[106], Острога[107], Замостья[108], Комарно[109] и приводят отдельные эпизоды этой борьбы[110]. Ганновер рассказывает и об отряде в 1000 воинов-евреев, выступившем в рядах польской армии в поход во время четвертого наступления «православных и татар»[111], и о нескольких сотнях евреев, участвовавших в карательных экспедициях Фирлея[112].
Эти приведенные еврейскими летописцами данные частично подтверждаются свидетельствами и других источников.
Так, об участии евреев в защите Тульчина рассказывают как польские (например, автор «Historia о buntach»[113]), так и украинские летописцы. Величко говорит о «много боронившихся» евреях в Нестерварском, т. е. Тульчинском, замке[114].
Активное участие евреев в вооруженной борьбе находится, конечно, в резком противоречии с традиционным представлением о «польском еврее» той поры. Однако следует отметить, что при более пристальном изучении источников фигура владеющего оружием польско-украинского еврея (разных социальных прослоек) не покажется неправдоподобной. Напомним неоднократно цитировавшееся в литературе свидетельство посетившего Украину папского нунция Коммендони (1564) о том, что украинские евреи «пользуются равными со всеми правами» и «им даже дозволено носить сабли и ходить вооруженными»[115]. Впрочем, последнее явно относится только к евреям, которые «владеют землями» и «держат в аренду пошлины и приобретают большие богатства». В «респонсах» польско-украинских раввинов XVI–XVII вв. разбираются несколько казусов, говорящих о том, что владение оружием не было необычным явлением среди украинского еврейства, особенно среди арендаторов, живших в тревожной обстановке тогдашнего села[116].
Специфические условия жизни на «крессах», постоянная угроза татарских набегов, казацких и крестьянских восстаний придавали особый военно-крепостной оттенок городскому быту. На евреев-горожан зачастую возлагаются некоторые обязательства и по обороне города. Так, например, в городе Ржешове по статуту 1627 г. евреи-горожане выбирали из своей среды hetmana żydowskiego (еврейского гетмана), который совместно с двумя «гетманами»-христианами должен был руководить обороной города[117]. Еврейский «кузнецкий цех» в этом же городе по своему уставу был обязан иметь определенное количество вооружения[118]. В этой обстановке возникает и особый архитектурный стиль синагог «крепостного» типа: с толстыми стенами, узкими бойницами, которые используются как крепостной редут. О попытках такого использования синагог есть материалы и в наших еврейских хрониках.
Более всего укрепляет доверие к сообщениям хронистов этот сухой протокольный тон, в котором они повествуют об участии евреев в боевых столкновениях. Законченные выразители идеологии своего класса и времени, наши хронисты очень далеки от того, чтобы по-особому смаковать или преувеличивать воинские доблести своих одноплеменников. По их представлению, своевременно дать выкуп и этим спастись всегда будет значительно разумнее[119]. А если уже говорить о «национальной чести», о героизме, подвигах и т. д., то в их глазах героями являются те, кто с безропотным мужеством идет на заклание «за святость имени» (т. е. за веру). Описывая эти «подлинно еврейские» — в их глазах — подвиги, наши хронисты, как мы увидим, окажутся не в пример более красноречивыми.
Разгром ударил с далеко не одинаковой силой по различным слоям еврейского населения. Социальная война, обращенная против еврея-арендатора, ростовщика, купца как сообщника феодала, ударила между тем сильнее всего по социальным низам еврейского населения. Последним при наступлении повстанцев труднее было бежать: у них не было лошадей и телег и не на что было купить их[120]. Часто в городах, подвергавшихся всем ужасам осады, из еврейского населения оставались только бедняки. Так было, по словам хронистов, в Пинске, где было перебито только «множество нищих и бедных евреев, не смогших по недостатку средств бежать»[121]. Это же повторилось в Бресте[122], в Люблине[123].
Ганновер рассказывает, что при первых признаках успокоения первыми на родину возвращаются бедняки, и причин для этого достаточно: у них не было больше возможности скитаться на чужбине[124]. Но так как «успокоение» оказывается очень нестойким, при новом подъеме волны они же падут первыми жертвами.
Следует отметить один очень интересный факт, рассказанный Ганновером: в непосредственной вооруженной борьбе с повстанцами активное участие принимает еврейская беднота. Ганновер сообщает[125], что к войску Фирлея, расположившемуся боевым порядком у Замостья, «присоединилось несколько сот храбрецов из еврейской бедноты»[126]. Очевидно, социальная верхушка польско-украинского еврейства сумела переложить полностью на плечи бедняцкой массы вооруженную защиту своей жизни и имущества, оперируя при этом лозунгами «еврейского единства», борьбы «за веру» и т. д., но не в меньшей мере, надо полагать, используя материальную зависимость и социальное подневольное положение плебейских слоев еврейского населения.
