История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Своими неумелыми действиями в 1914-1917 годах верховная власть истощила культурный слой, доселе сдерживавший выплески коллективного неосознанного в поведении масс. Произошла активизация общественных процессов в жизни нации по всем направлениям и особенно в политике. В ходе войны люди стали активными субъектами массовых общественных деяний.
Взаимодействие социальных и индивидуальных сторон природы человека играет важную роль в регулировании его жизнедеятельности. Оно проявляется в мотивах человеческой деятельности, основанных на разнообразных человеческих потребностях и воплощающихся в интересах и целях индивидов и масс и в знаниях и представлениях о мире, образующих в своей совокупности культурный слой. То есть мотивационная и когнитивная сферы психики тесно связаны и взаимодействуют, взаимно питая друг друга. Ментальность проявляется как на сознательном, так и на неосознанном уровнях, ибо эта система далеко не носит рационально-логический характер, а во многом является интуитивной, существуя в глубинах подсознания. Психика человека есть отражение самой объективной реальности во всеоружии творческого акта. К началу 1917 года почти каждый был морально готов к революции, и, будучи сломлен дезинформацией, желал ее как минимум на подсознательном уровне.
Пока Петроградский гарнизон активно поддерживал революцию, между Ставкой, высшими генералами и лидерами Государственной думы (в первую очередь в лице М. В. Родзянко и А. И. Гучкова) шли своеобразные «переговоры» в виде телеграмм об уступках царского режима. Впрочем, «думцам» не нужно было долго уговаривать генералов «сдать» царя. Некоторые из них уже были готовы к отречению Николая II, иные колебались и просто приняли сторону победителя, кто-то затаил на императора свои личные обиды.
Характерно, что верхи армии в своих предположениях и действиях исходили прежде всего из той информации, что предоставлялась им из революционной столицы. В первую голову – от М. В. Родзянко. Примечательно, что Родзянко откровенно лгал своим абонентам, которые, в свою очередь, почему-то упорно верили ему на слово. Очевидно, хотели верить. Так. М. В. Родзянко убеждал генералов, что ситуация пока еще подконтрольна думцам, и лишь бездействие военных в отношении судьбы императора усугубляет положение вещей не в пользу буржуазно-либеральной оппозиции и интересов самой армии.
И это заявление звучало в то время, когда бок о бок с «временщиками» заседали Советы рабочих и солдатских депутатов. В то время, как увидел свет Приказ № 1, разваливший вооруженные силы Российской империи. В то время, как деятели Государственной думы, по сути, держались лишь на лживых заверениях восставшим массам Петрограда, без всякой действительной связи с провинцией.
Акт трагедии завершился 3 марта в Пскове (ставке Северного фронта), уже после отказа солдат карательных частей стрелять «в своих». А также после того, как армейская верхушка поддержала не своего императора и Верховного Главнокомандующего, а требования думы, которые становились день ото дня все радикальнее. Примечательно, что в своем Манифесте об отречении император Николай II все-таки отметил, что был вынужден отречься под давлением думцев: «…В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной думой, признали мы за благо отречься (выделено мной. -Авт.) от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть…»
До конца неясно, в какой степени различные группировки были искренни в желании «спасти» монархию (причем исключительно путем отречения императора Николая II, что уже само по себе удивительно: как будто бы не было опыта Великой французской революции), в какой – способствовать победе революции. Неизменен лишь тот факт, что высший генералитет России в полном составе подтолкнул (и даже вынудил) царя к отречению, несмотря на внешнее выражение верноподданнических чувств.
Признание психологического противопоставления царя и Родины сыграло свою роль: почему-то ни один высокопоставленный генерал не задумался об объединении этих понятий. При этом ни один главнокомандующий не подумал спросить мнения хотя бы штабных офицеров или командиров армий, не говоря уже об армейских корпусах: все главнокомандующие, узкий круг лиц, посчитали, что вправе решить судьбу страны и династии уже в силу своего служебного положения, установленного, как это ни парадоксально, тем же царем.
В свое время выдающийся китайский полководец рубежа эр Ли Вэй-гун писал: «…когда удаляют большую беду, не обращают внимания на малый долг». Высший генералитет России был уверен, что устранение царствующего монарха и есть такое «удаление большой беды». При этом, как представляется, большую роль сыграло и окружение каждого из высших генералов – штабное офицерство, долженствовавшее найти ответственного за собственные воинские промахи и ошибки.
Позабыв, что победа в громадной своей доле зависит от полководческого таланта, главнокомандующие фронтами и начальник штаба Верховного Главнокомандующего, отстранившись от своей личной, как полководцев, ответственности за ряд поражений на фронте, поспешили связать все неуспехи с именем царя. Вот здесь-то, в переломный период истории, когда решается судьба держав и наций, особое значение приобретает моральный фактор – тот самый «малый долг», который несет военный человек перед присягой. Перечеркнув присягу, высший генералитет перечеркнул и свою собственную судьбу, предоставив безответственным политиканам приступить к социальному эксперименту в России.
Итак, подчеркнем, что судьба Российской империи, русской монархии, мировой войны и страны в целом была решена компромиссом между восставшими оппозиционерами (можно сколь угодно говорить о революционерах, но бунт стал революцией именно после того, как во главе его встали деятели Государственной думы) и главнокомандующими. То есть семью высшими генералами (в том числе один адмирал). Это генералы М. В. Алексеев, Н. В. Рузский, А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, В. В. Сахаров, великий князь Николай Николаевич, адмирал А. И. Непенин. Что наиболее нелепо, двое из них (Эверт и Сахаров) всего только присоединились к общему мнению, а один (Непенин) пошел против царя вынужденно, после кровавого мятежа в Кронштадте, желая предотвратить новые убийства офицеров.
Особенно важную роль в акте отречения императора, а значит, и падения монархии, сыграл начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии М. В. Алексеев, который своими телеграммами вообще привлек высший генералитет к обсуждению вопроса о династии. Вместо того чтобы действовать жестко и решительно, так, как то предписывала присяга и здравый смысл, высший генералитет стал обсуждать проблему развития революционного процесса в Российской империи.
Если М. В. Родзянко сообщался лишь со Ставкой да со штабом Северного фронта после прибытия туда Николая II, то генерал Алексеев вовлек в события весь высший генералитет. Как пишет исследователь, «высшие воинские начальники стали больше задумываться о спасении армии и фронта, чем о судьбе Николая II. Защита отечества требовала быстрого и решительного компромисса с новой властью ради спасения армии, ради того, чтобы уберечь ее от волнений. В таком виде стала поступать информация из Могилева главнокомандующим фронтов, и в том числе в Псков» [405].
Другим выдающимся в этом деле лицом стал командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, который, вполне вероятно, был масоном, как и подавляющее большинство министров Временного правительства любого состава. Принадлежность к тайной организации сама по себе обязывает ко многому.
Попытка императора напрямую пробиться в столицу успеха не имела, и он приказал повернуть в штаб Северного фронта, куда выводились карательные войска. Итак, вечером 1 марта императорский поезд, не сумев достичь Петрограда в связи с предполагаемым занятием железнодорожных путей полумифическими революционными частями, прибыл в ставку Северного фронта, в Псков.
