Марлис Штайнер - Гитлер
В том, что касается депортации и уничтожения еврейского народа, то тут все просто. Каждый член партии говорит: “Еврейский народ будет уничтожен, это ясно, так записано в нашей программе. Уничтожение евреев – мы этим займемся”. А потом они приходят, эти 80 миллионов немцев, и у каждого свой “хороший еврей”. Ясное дело, все остальные мерзавцы, но вот этот – “хороший еврей”. Тот, кто так говорит, не пережил ничего такого. Многие из вас знают, что это такое – видеть сто трупов здесь, пятьсот или десять тысяч там. Выдержать такое и остаться разумным, если не считать некоторых человеческих слабостей, – вот это нас и закалило. Это славная страница нашей истории, которая не написана и никогда не будет написана».
В этих строках выражено кредо нацизма: в расчет принимается только немецкая кровь, остальная часть человечества обречена на рабство или смерть. Его оправданием служила история, прочитанная в свете социал-дарвинизма; его «обрядом» стал «кодекс чести», впитавший в себя традиции «мужского общества». Поправ все преграды человеческой морали, нацисты превратили словесный бред в реальность, превосходящую всякое воображение. Она была настолько невыносимой, что сами нацисты начали употреблять эвфемизмы. По приказу Гитлера Борман летом 1943 года направил гауляйтерам циркуляр, предписывающий больше не употреблять выражение «окончательное решение» (еврейского вопроса), а говорить об использовании рабочей силы.
Агония
Агония Третьего рейха была долгой. Меры по тотальной мобилизации развернулись только осенью 1943 года. Они встретили меньше противодействия со стороны населения, чем можно было ожидать, поскольку проявился тот же феномен, что наблюдался в Англии летом 1940 года. Интенсивные бомбардировки, вместо того чтобы подавить моральный дух народа, усилили в нем волю к сопротивлению и укрепили дух солидарности. Ослабло критическое отношение к режиму. Разумеется, имел место своего рода фатализм, однако многие немцы стали думать примерно то же, что англичане: «Хороша или дурна, но это моя страна». Бессилие перед постоянными бомбардировками вызвало парадоксальную реакцию: на место деморализации после поражения под Сталинградом и в Тунисе пришло стремление держаться как можно дольше и продать свою жизнь как можно дороже. Пропаганда Геббельса умело направляла тревоги и разочарования людей в русло желания взять реванш. Слухи о новейшем оружии также подогревали надежду на то, что в войне произойдет решительный поворот, а союзники будут отброшены за море.
Умелую комбинацию стремления к реваншу и страха перед вторжением врага придумал не Геббельс. Она родилась из глубоких убеждений Гитлера, которыми он сумел заразить свое окружение. Как и во времена великой депрессии конца 1920-х – начала 1930-х годов, он чутко улавливал заботы, ожидания и чаяния широких слоев населения, переживал их как свои и переплавлял в новую надежду, не имевшую ничего общего с реальной действительностью. Геббельс служил не более чем проводником между народом и его фюрером. Всего за несколько месяцев сила самовнушения этих двух человек смогла заставить отступить пессимизм и смирение и заставить немцев поверить, что спасение еще возможно.
31 декабря 1943 года Геббельс записал в дневнике, что этот год останется в памяти людской как самый страшный кошмар. Он принес слишком много неудач и слишком мало успехов; в будущем году придется приложить немало усилий, чтобы наверстать упущенное. Еще летом он начал работать над съемками нового исторического фильма о крепости Кольберг, сопротивлявшейся войскам Наполеона. Эта полнометражная лента, весьма вольно обошедшаяся с историческими фактами, должна была произвести на немцев тот же эффект, что и картина о Фридрихе Великом, снятая зимой 1942/1943 года.
Немцев призвали сплотить ряды и следовать за фюрером. Особую роль отводили военным. Введения института «политических комиссаров» показалось мало; надо было сделать генералов соучастниками творившихся преступлений. Разумеется, среди фельдмаршалов были такие, кто уже скомпрометировал себя приказами использовать СД для борьбы с партизанами и евреями, но этого было мало. 260 высших офицеров вермахта и флота собрали в Познани на двухдневную идеологическую и политическую «тренировку». Перед ними выступил Гиммлер, в отстраненной манере изложивший приказ Гитлера уничтожать евреев. Аналогичный «семинар» провели для генералов в замке Зонтхофен.
Некоторое время спустя Гитлер пригласил генералов, фельдмаршалов и адмиралов к себе в «Волчье логово» и произнес перед ними длинную речь, которую завершил патетическим призывом: если настанет день, когда все его бросят, офицерство должно собраться вокруг него, обнажив сабли. После это повисло неловкое молчание, прерванное фон Манштейном: «Так и будет, мой фюрер». Гитлеру в этой реплике почудилась ирония, и два месяца спустя фельдмаршал был отстранен от должности, правда, с соблюдением всех почестей – ему вручили рыцарский крест с лавровыми листьями. Этот инцидент имел и еще одно следствие. По предложению адъютанта фюрера Шмундта 19 марта фельдмаршалы вручили фюреру текст клятвы верности. Ни они, ни тем более Гитлер не знали, что он был написан Геббельсом.
Лучше понять природу трений между Гитлером и генералами нам позволяет знакомство с сохранившимися военными докладами. Из них явственно встает тот факт, что свой энтузиазм Гитлер в основном черпал в ребяческих иллюзиях – наивный капрал искренне восхищался техническими чудесами современной войны. С неустанным упорством он обсуждал с ними места возможной высадки союзников и наилучшее применение подводных лодок, предлагал переместить посты противовоздушной обороны и интересовался использованием зажигательных бомб, строил планы сбрасывания в море баррелей нефти, чтобы они «горели факелом», мечтал о двуствольных пушках, минных полях, по которым не пройти ни одному человеку, и так далее и тому подобное. После Тегеранской конференции, прошедшей 28 ноября – 1 декабря 1943 года с участием Черчилля, Рузвельта и Сталина, он ждал на западе в феврале 1944 года вторжения союзников, которое «решит исход войны». Следует любой ценой избежать, повторял он, чтобы враг сумел закрепиться. Высадка в Северной Африке и на Сицилии удалась только благодаря хитростям генерала Жиро и трусости итальянских войск.
1944 год начался под вой вражеских бомбардировщиков. 9 января советские войска пересекли бывшую польскую границу 1939 года. 15-го была прорвана блокада Ленинграда. Теперь все свои надежды Гитлер связывал с реактивными самолетами, серийное производство которых началось в мае 1943 года на заводах «Мессершмитт». Они развивали скорость до 900 километров в час – на 200 километров больше, чем самые высокоскоростные винтовые самолеты. По его настоянию их стали использовать как скоростные бомбардировщики. Ни Мильх, ни Геринг не сумели его переубедить – он твердо верил, что так сможет в зародыше подавить любую попытку высадиться на немецкой земле. Работы по переделке затянулись до августа, и лишь в ноябре, после настойчивого вмешательства Шпеера и Гиммлера, первые «мессершмитты-262» стали использоваться в истребительной авиации. К концу зимы 1943/1944 года союзнические бомбардировки охватывали уже такую огромную территорию, что даже в ставке Гитлера стало небезопасно. Бункер в Восточной Пруссии нуждался в дополнительном укреплении, а пока фюрер перебрался в Берхтесгаден и Оберзальцберг. Как и годом раньше, он постоянно принимал у себя гостей – маршала Антонеску, хорватского премьер-министра Мандича, трех членов регентского совета Болгарии, – чтобы удержать эти государства на орбите рейха и не позволить повторения «итальянской истории». По примеру операции «Ось» планировалось осуществить оккупацию Венгрии («Маргарита-1») и Румынии («Маргарита-2»). Однако после беседы с Антонеску фюрер отказался от «Маргариты-2» – ему казалось, что он может рассчитывать на верность Румынии. Зато подготовка к «Маргарите-1» велась полным ходом. Действительно, 12 февраля Хорти потребовал от фюрера вернуть с русского фронта все венгерские войска. Антонеску тоже подталкивал фюрера к оккупации Венгрии: если положение на Восточном фронте ухудшится, говорил он, Венгрия может стать опасной.
Растущие трудности не оказали сколько-нибудь заметного влияния на методы управления, используемые Гитлером. Он всегда настаивал на личной ответственности – пусть народ судит его после войны. Нередко он сравнивал себя с капитаном корабля, от которого команда ждет четких и ясных указаний. Ведь на корабле вопросы не решаются голосованием. Повторения 1918 года в Германии не будет. Действительно, народный трибунал приговорил к смерти 46 человек – выходцев из старинных немецких семей, которые посмели вслух высказать мнение, что войну надо закончить компромиссом.
Не приемля пораженческих настроений, Гитлер и в своих союзниках стремился поддерживать боевой дух. Адмиралу Хорти, приглашенному 19 марта в замок Клессхейм, он сообщил о своем решении заменить президента совета фон Каллая и оказать новому правительству поддержку – для этого понадобится ввести в Венгрию войска; зато тогда венгерские войска, стоящие на границе, смогут быть переброшены на Восточный фронт. При этот фюрер ясно дал понять Хорти: если он не согласится, к немецким могут быть присоединены также румынские, словацкие и хорватские войска (что, впрочем, входило в изначальный план). Оскорбленный, адмирал заявил, что не видит необходимости задерживаться – все уже решено без него, – и собрался уходить. В этот момент по сигналу Гитлера включили сирену воздушной тревоги, замок был окутан искусственным туманом; Хорти сказали, что его поезд не может отправиться в путь из-за воздушного налета. Адмирал снова сел, и переговоры возобновились. Хорти уже понял, что он в ловушке: его просто не выпустят, пока он не даст своего согласия на ввод в Венгрию немецких войск. Единственной уступкой, которую ему удалось выбить, стал запрет на оккупацию Будапешта. Кроме того, он потребовал, чтобы ему оставили личную охрану. Так что со стороны Венгрии Гитлер не ждал «предательства». Как только немцы вошли в Венгрию, евреи были согнаны в гетто, а после приезда Адольфа Эйхмана высланы в Освенцим.
