Юлиан Семенов - Ненаписанные романы
- Значит, считаете, - негромко заметил он, - у нас появились писатели-миллионеры? Ужасно... Писатели-миллионеры, - он перевернул еще одну страничку, пробежав столбцы цифр. - Писатели-миллионеры... Хм... Ужасно, а, Зверев? Миллионеры-писатели...
- Да, товарищ Сталин, это ужасно.
Сталин поднял свои рысьи глаза на министра и протянул ему папку:
- Ужасно, что у нас так мало писателей-миллионеров, Зверев... Писатели это память нации! А что они напишут, если будут жить впроголодь? Финансы - это политика. А вы мыслите как завистливый крестьянин, считающий заработки усердного соседа, который не самогон пьет, а работает от зари до зари вместо того, чтобы на собраниях глотку драть...
Снова вызвал Поскребышева, предварительно посмотрев на стенные часы; попросил чая; тот вернулся через десять минут с маленьким подносом - стакан на блюдечке, три кусочка сахару и два обязательных сухих печенья. Обходя стол, Поскребышев ноги поднимал высоко, словно страус. (Сталин усмехнулся: помощник начал ходить так в сорок четвертом. У Сталина тогда сидели Жуков и Рокоссовский. Поскребышев вошел в форме генерал-лейтенанта, надел впервые в жизни, только-только сшили в спецателье на Пятницкой. Сталин заметил, как переглянулись Жуков и Рокоссовский: в их глазах ему почудилась издевка; он снова вызвал Поскребышева и попросил разложить на его письменном столе карту обычно с такой картой работали на длинном столе заседаний. Поскребышев аккуратно расправил клееное полотнище, повернулся, чтобы уйти, и в этот момент Сталин стремительно выставил ногу; Поскребышев неловко споткнулся, чуть не упал; не разжимая рта, Сталин сухо посмеялся:
- Что ж ты, Поскребышев? Генерал, а на ровном месте спотыкаешься?
С армией в ту пору нельзя было не считаться; пусть маршалы сделают свое дело, там видно будет: стратегия и тактика - вопрос вопросов любой политической комбинации; мы, русские, не можем без вождя, без живого бога, так уже мы скроены, но кто знает, что в голове у каждого из нас? Должность бога заманчива, однако далеко не каждый понимает свою ответственность перед будущим, мы, русские, больше привержены размышлениям о прошлом, вот в чем опасность...
Через двадцать минут Поскребышев вернулся - Верховный попросил убрать карту; был в своем обычном костюме - сталинка, зеленые брюки, заправленные в белые фетровые бурки на мягкой подошве, чтобы шуму не было, когда идешь по паркету, потолки-то высокие, звук шлепает, мешает вождю думать...
Жуков с Рокоссовским снова стремительно переглянулись, и Сталин увидел в их глазах нечто похожее на изумление; той издевки, которая почудилась ему ранее, не было и в помине...
Генералиссимус пососал пустую трубку - новые медики, начавшие лечить его после ареста и разоблачения еврейских врачей-изуверов из "Джойнта", категорически отменили все те лекарства, которыми Сталина пользовали врачи, лечившие его с начала двадцатых годов; потребовали провести новые обследования, перешли на качественно новые медикаменты; запретили табак. Сталин, выслушав рекомендации, рассердился: "Братья Коганы и Вовси вытащили меня из инфаркта и инсульта, но отчего-то не требовали ломать привычный ритм! Зачем насиловать волю человека?!" Тем не менее курить прекратил - дисциплина, прежде всего дисциплина, если ты начал комбинацию с врачами, чтобы сделать Средиземное море русским, - следуй ей до конца; стратегия и тактика, ничего не попишешь...)
- Хорошо, а кто же будет докладывать вопрос о премиях? - спросил Сталин. Видимо, товарища Фадеева не волнует судьба писателей и артистов, которые ждут награды за свой труд? Или он обиделся на мои замечания?
...На прошлом заседании Сталин спросил Фадеева, известно ли ему, что один из выдвинутых им, первым секретарем Союза, на премию литераторов с русской фамилией - на самом деле является евреем?
Фадеев ответил, что ему известно об этом, но ведь партия учит пролетарскому интернационализму, важно, чьему делу служит творчество мастера, какой идее...
- А вам известно, что этот мастер был репрессирован в свое время как враг народа?
- Да, товарищ Сталин, - ответил Фадеев, - но мы знаем и то, что этот литератор прошел фронт, удостоен правительственных наград, ранен, искупил свою вину кровью...
- Смотрите, - усмехнулся Сталин, - вы внесли предложение, вам его и отстаивать...
Вот после этого-то разговора Фадеев и занедужил.
- Значит, следует понимать так, - несколько удивленно, словно себе самому, заметил Сталин, - что мы сегодня работать не сможем?
Поскребышев знал Сталина, как никто; он не торопился отвечать на его вопрос, потому что генералиссимус, спросив, повернулся и медленно пошел в угол, где стояли часы с вестминстерским боем; к окнам не подходил, хоть они и были затянуты белым шелком, сквозь него контур человека уловить нельзя, плотен.
Лишь когда Сталин обернулся, Поскребышев сказал:
- Прибыл ответственный секретарь комиссии Фадеева, товарищ Сталин. Его фамилия Кеменов.
Сталин остановился перед Поскребышевым, обсмотрел его, словно видел впервые, и горестно вздохнул. (В день, когда он, Сталин, санкционировал устранение жены своего помощника, он не зря посмотрел на часы, заказав себе чай; обычно Поскребышев приходил со стаканом через шесть-семь минут, а в тот день вернулся через десять.)
Сталин тогда к чаю не прикоснулся, вызвал Кобулова, предупредив по телефону, чтоб прихватил "чемоданчик Генриха" (наркомвнудел Генрих Ягода в начале тридцатых годов занимался ядами и медициной), и попросил одного из самых близких помощников Берия взять на анализ чай, сахар и печенье. Тот позвонил через полтора часа: "Лаборатории сообщают: все чисто, товарищ Сталин". (С тех пор верил Посребышеву до конца: русский человек добр, не мстителен и быстро смиряется с судьбой - раз так надо, значит, надо, плетью обуха не перешибешь.)
- Кеменов, говорите? - Сталин недоуменно поднял плечи. - Ответственный секретарь?
И, обернувшись к столу, за которым сидели его коллеги по Политбюро, заметил:
- Накануне крушения Римской империи патриции предавались развлечениям, передав право управлять государством юным вольноотпущенникам. Похоже, а? Заседание отменяется...
...Неделю назад преемник Виктора Абакумова министр Игнатьев передал Сталину секретный отчет: людей, находящихся в лагерях, - двенадцать миллионов; членов семей врагов народа - "ЧСВН" - двадцать миллионов; крестьян, лишенных паспортов, - пятьдесят два миллиона; исследования по компьютерной кибернетике, которые он, Сталин, запретил финансировать Академии как "космополитическую псевдонауку", возглавляемую агентом "Джойнта", так называемым профессором Винером, ныне переведены в Штатах в промышленную разработку. Информация об успехах американцев - тревожна. Шумят о генетике в Америке - о лженауке Менделя и Моргана, замахнувшихся на основополагающую конструкцию Творца, прямо-таки сногсшибательно, берут по семьдесят центнеров с гектара, а мы едва-едва скребем двенадцать...
Сталин чувствовал себя раздавленным и покинутым всеми - особенно после того, как прочитал отчет Игнатьева; все чаще думал о своем заместителе Вышинском...
Если бы процессы тридцать седьмого года провалились, прошел бы триумфальный суд над меньшевиком Вышинским, заговорщиком, внедрившимся в партию; именно они, меньшевики, организовали провокацию: ужас чисток, гонения ленинцев. Они, кто же еще?! Однако процессы Каменева и Бухарина прошли спокойно; победителей не судят, а поднимают; вот он и поднял Генерального прокурора... Что ж, если действительно кибернетика внесет переворот в военную науку на Западе, Вышинский как заместитель председателя Совета Министров получит свое, - меньшевики были, есть и будут врагами Советской власти, намеренная ложь Политбюро, сокрытие правды, попытка ослабить оборонную мощь Родины... Да и один ли Вышинский выйдет на этот процесс в качестве обвиняемого?
...Через два дня Фадеев приехал в Кремль - бледный, отекший, без того огня в глазах, который так определял его облик.
Генералиссимус просмотрел список лауреатов Сталинской премии, протянутый ему Фадеевым, и поинтересовался:
- Здоровье поправилось? Врачи помогли?
- Да, - глухо ответил Фадеев, - теперь все в порядке.
- Вы берегите себя, Александр Александрович, - Сталин впервые назвал его по имени-отчеству - высшая степень расположения. - Вы нам нужны, мы вас ценим...
- Спасибо, - нахмурившись, ответил Фадеев. Генералиссимус снова пролистал список и удивленно поднял голову:
- А где же ваш кандидат, которого вы так мужественно защищали?
- Значится сказать, товарищ Сталин, мы решили вычеркнуть его: действительно еврей... Сейчас, видимо, не стоит акцентировать эту проблему... Да и потом - был врагом народа, это и кровью не смоешь - навечно...
Сталин удивился:
- Разве? Странно... По-моему, одним из первых лауреатов Сталинской премии стал профессор Рамзин, а ведь в тридцатом мы его приговорили к расстрелу диверсии, антисоветская деятельность, шахтинское дело, промпартия... Значит, Рамзин смыл прошлое? Или мы ошиблись? - Он обернулся к членам Политбюро, но ответа слушать не стал, продолжив: - И потом: что значит "еврейская проблема"? У нас нет и не может быть такой проблемы... Космополиты? Да, проблема. Шпионский "Джойнт" - да, проблема. А еврейской проблемы нет и не будет. Как может быть еврейская проблема в стране, где существует Еврейская автономная область, родина всех советских евреев?! Будущая земля обетованная для всех наших евреев... В прошлый раз я выдвинул свои доводы, дискутируя предложенную вами кандидатуру лишь потому, что мне казалось целесообразным дать вашему подшефному Сталинскую премию третьей степени, но не второй, как настаивали вы... Есть возражения? - спросил Сталин членов Политбюро, вписывая фамилию писателя синим карандашом в список...
