Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было
Что ж, может быть, А. Журавель и прав. Но, по большому счету, так ли уж важно, состоялась ли Куликовская битва осенью 1380 года или годом раньше? В большинстве случаев для истории и нас, глядящих на исторические события с расстояния в несколько веков, не столь принципиален сдвиг того или иного события на год-другой вперед или назад. Однако последствия оказались совсем другими и далеко не безобидными, когда наша тающая льдина, набрав ход, продрейфовала навстречу течению времени еще один годик и ненароком заплыла в год 1378-й.
А. Петров, ученый секретарь Отделения историко-филологических наук РАН, как-то мимоходом заметил[9]: «Переписчик Рогожского летописца допустил ошибку именно в заголовке к рассказу о Куликовской битве, перепутав его с... «побоищем иже на Воже»». На это скромное замечание, которому, вероятно, сам автор не придавал особого значения, неожиданно последовало развернутое «возражение» писателя Н. Бурланкова[10], суть которого сводилась к тому, что никакой ошибки летописец не допускал, потому что никакой Куликовской битвы вообще не было, а было именно и только побоище на Воже 1378 года, события которого оказались позже перенесены на выдуманную Куликовскую битву. Разумеется, такое «возражение» секретарь отделения РАН не мог оставить без внимания[11], назвав его «историографическим абсурдом». Но при всей резкости высказываний и авторитете их автора, никаких содержательных возражений Бурланкову А. Петров так и не привел. И этот факт заставляет нас более внимательно присмотреться и к сценарию Н. Бурланкова, и к самой Вожской битве.
Битва на Воже 11 августа 1378 года стала едва ли не первой реальной крупной победой набиравшей силы Москвы в полевом сражении с ордынцами. Значение этой победы трудно переоценить. Во-первых, она показала, что татар можно бить в открытом бою. Во-вторых, она обозначила лидера сопротивления Орде среди северо-восточных русских княжеств и их князей. Наконец, в-третьих, она значительно укрепила не только личный авторитет Дмитрия Московского в княжеской среде, но и его позиции в отношениях с клерикальными кругами тогдашней Руси. Последнее, вероятно, требует пояснений.
После смерти митрополита Алексия в феврале 1378 года Дмитрий Иванович пожелал поставить новым предстоятелем Русской православной церкви верного ему человека, своего духовника архимандрита Михаила, и не признал назначенного из Константинополя митрополитом болгарина Киприана, причем до такой степени, что летом 1378 года не пустил его во Владимир и Москву. Киприан, однако, опрометчиво решил настоять на своих законных правах и, понадеявшись на митрополичий иммунитет, отправился-таки в логово врага, но на подъезде к Москве был пойман и совсем не деликатно выдворен обратно в Киев. Злые языки поговаривали, что при этом существенно пострадали и сам митрополит, и находившаяся при нем митрополичья казна. Возмущенный Киприан по всей форме предал Дмитрия Московского анафеме и отлучил от церкви. Отлучением противостояние не закончилось, и неприглядная война за митрополичью кафедру продолжалась как на Руси, так и в Константинополе, прихватив заодно и Литву, фактическим митрополитом которой стал Киприан. В эту борьбу оказался косвенно вовлеченным Сергий Радонежский. Игумен Троицкого монастыря сначала продвигал на освободившееся со смертью Алексия место митрополита свою креатуру – суздальского епископа Дионисия – и категорически отказался поддержать протеже Дмитрия Ивановича. Позже в конфликте Дмитрия с Киприаном он, верный церковной иерархии и подчиняясь решению Константинополя, встал на сторону последнего, что привело к окончательному разрыву отношений Сергия с московским князем. Таким образом, Дмитрий Иванович вышел на Вожскую битву, будучи проклятым русским митрополитом и находясь в ссоре с Троицким игуменом. Разумеется, при таком положении дел вряд ли могла идти речь о каком-то духовном напутствии и благословении на битву отлученного от церкви князя, тем более лично Киприаном или Сергием Радонежским. Своей сокрушительной победой на Воже Дмитрий, помимо прочего, как будто доказал Киприану и Сергию свою правоту «Божьим судом». И это подействовало! Киприан снял анафему с Дмитрия, был допущен в Москву и вел себя тише воды, ниже травы вплоть до нашествия Тохтамыша, а Сергий Радонежский, как ни в чем не бывало, освящал заложенные великим князем церкви и крестил его детей.
Н. Бурланков обращает внимание, что битва на Воже достаточно полно отражена в наших летописях, написанных по горячим следам, вполне соответственно своему значению и последствиям. Однако, удивительное дело, спустя несколько лет летописцы о ней как будто напрочь забывают. Вплоть до того, что среди многочисленных произведений, посвященных Мамаеву побоищу, его предтеча и своего рода «репетиция» – побоище на Вожже – упоминается единственно в Краткой летописной повести, да и то мельком! По мнению Бурланкова, это происходит потому, что обе битвы сливаются воедино и постепенно выдуманная Куликовская битва замещает в отечественной истории реальную Вожскую, разрастаясь в масштабе и значении по мере мифологизации.
Весьма действенным аргументом в пользу того, что никакой Куликовской битвы не было и что она – некий дубликат битвы на Воже, выступает все та же хронология событий по арабским хроникам, согласно которой Тохтамыш побеждает Мамая и захватывает его улус весной 1380 года, после чего следы Мамая теряются где-то в Феодосии, и он физически не может воевать с Дмитрием Донским осенью того же года. Как мы помним, по этой причине А. Журавель уже сдвинул Куликовскую битву на год назад, и Бурланкову осталось лишь слегка подтолкнуть тающую льдину в том же направлении.
Другой весомый аргумент – пресловутое отсутствие ощутимых следов побоища на Куликовом поле, несмотря на давние и старательные археологические и любительские изыскания. Пытаясь спасти Куликовскую битву, пусть и в неком деградированном виде локальной феодальной стычки, археологи, в частности уже знакомые нам М. Гоняный с О. Двуреченским, объясняют отсутствие существенных находок на Куликовом поле дороговизной в те времена вооружения, особенно железного, которое победители не бросали на поле боя, а тщательно собирали и уносили с собой. Пусть так, но трупы-то не уносили! Не говоря уже о том, что это физически невозможно и никогда не практиковалось, традиция прямо говорит о многодневном стоянии «на костях» для похорон павших. Но на Куликовом поле нет не только железа, но и костей. В то же время массовое захоронение примерно того же времени, как мы помним, есть в Москве у церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Даже если А. Фоменко неправ и это останки участников не Куликовской битвы, а каких-то других сражений, может быть защитников Москвы от Ольгерда или Тохтамыша, все равно наличествующая братская могила XIV века – реальное свидетельство какого-то большого сражения того времени. Жаль только, мы не знаем какого. Зато мы знаем, свидетельством какой битвы должны были бы быть массовые захоронения на Куликовом поле. Беда только, что их там нет как нет.
Конечно, можно надеяться, что археологам просто не везло, и братские могилы когда-нибудь будут найдены чуть ли не под Красным холмом рядом с мемориалом Куликовской битвы. Что ж, тогда придется вернуться к этой теме, а пока археологам не улыбнулось их копательское счастье, сценарий Бурланкова вполне имеет право на рассмотрение наравне с другими. Тем более, что в его пользу говорят отнюдь не только ордынские хроники и отсутствие братской могилы на берегах Непрядвы. Н. Бурланков приводит не такой уж короткий перечень других аргументов в обоснование своей версии.
За всю долгую историю противостояния Москвы с Ордой, и до и после Куликовской битвы, московские владыки, если отваживались защищать свой город, встречали ордынцев только и исключительно на Оке. Даже окончательное, действительно положившее конец татаро-монгольскому игу «стояние на Угре» целым веком позже Куликовской битвы не выпадает из этого правила. Единственное уникальное исключение – авантюрный поход Дмитрия Донского на Дон, в котором, как мы уже видели, все участники, следуя сценарию «Руси защитник», ведут себя страннейшим образом, порождая те самые вопросы, дать ответы на которые классический сценарий оказался неспособен. К ним Бурланков добавляет еще одно справедливое наблюдение. В 1380 году не только Дмитрий Иванович идет в Дикое поле со всеми силами, бросив на произвол судьбы свою беззащитную перед Олегом и Ягайлом вотчину, но и Мамай тоже надолго уводит все свое войско далеко на север, более чем опрометчиво оставив в своем лишенном защиты тылу Тохтамыша, уже захватившего Сарай и готовящегося к нападению на крымскую резиденцию Мамая.
