Герд- Хельмут Комосса - Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.
Проект «Першинг» и германо–американское сотрудничество
В натовской штаб–квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) я имел возможность старательно и прилежно совершенствовать свой английский, который я, к моему сожалению, во время обучения в Академии руководящего состава слишком запустил, поскольку решил тогда заняться русским, но русский у нас не преподавался, что обеспечивало мне массу свободного времени и возможность совершать прогулки по берегу Эльбы в Блан- кензее. Американские начальники, весьма высококвалифицированные офицеры, специально отбиравшиеся для работы в натовских штабах, часто использовали меня в качестве пресс–секретаря при визитах высокопоставленных военных чинов органов управления НАТО и таким образом демонстрировали наличие тесного сотрудничества американских и немецких офицеров, служащих в генеральном штабе. Как уже упоминалось, свои доклады я всегда старался в интересной и наглядной форме сопровождать собственными рисунками и графиками.
А однажды, во время визита начальника американского генерального штаба, один мой американский сослуживец попросил прочесть за него доклад. С французами была история противоположного характера. Они прибегали к помощи американского коллеги. Во всяком случае, тогда, когда речь шла о языке. Боб Данн, мой американский сослуживец, опасался, что этот доклад по известным причинам, сегодня уже не имеющим значения, может самым неблагоприятным образом повлиять на его карьеру. Все–таки лучше будет, считал Боб, если доклад прочтет немец, потому что по отношению к немцу высокий гость будет более снисходителен, чем к американскому офицеру. В американской армии имелось немало начальников, страдавших комплексом страха. В бундесвере таких не водилось.
Теперь расскажем об одном случае, который был весьма типичен для взаимоотношений немцев и американцев в рамках Североатлантического союза. Контролирующие органы могут не беспокоиться, потому что я не буду указывать конкретное место, тактико–технические характеристики или наименование конкретной части; искать тут признаки разглашения военных тайн не стоит.
В 1964 г. мне поручили разработать основные принципы использования ставившегося на вооружение ракетного комплекса «Першинг» — ракеты среднего радиуса действия с ядерной боеголовкой на вероятном европейском театре военных действий. Ставилась задача держать ракеты «Першинг» как ядерные ударные носители военно–воздушных сил, то есть реактивных самолетов, в статусе оружия быстрого реагирования. Это означает, что на приведение ракет в боевое состояние и пуск отводились считанные минуты. На мой взгляд, американцы тем самым продемонстрировали особую степень доверия ко мне, потому что этот проект имел гриф секретности «Исключительно для США», означавший, что к документам, снабженным таким грифом, право доступа имеют только американские офицеры. Я в течение нескольких месяцев занимался проектом, когда же мне показалось, что настало время приступить к осуществлению его завершающей стадии, распорядился организовать проведение летных испытаний комплекса, проще говоря — мнимые боевые пуски. С этой целью я обязал расквартированный в Штутгарте 7–й корпус США выбрать для проведения пусков подходящий район, который был бы малодоступен для населения и позволял бы занять несколько стартовых позиций в лесном массиве.
После получения сообщения о завершении всех подготовительных мероприятий можно было определять конкретное время для начала испытаний. При этом само собой подразумевалось, что я как натовский офицер, ответственный за данный проект, обязан лично пронаблюдать за испытаниями и доложить о результате. Накануне выезда на запланированное мероприятие ко мне обратился Боб Данн, вообще–то не имевший к проекту прямого отношения; он слышал, что на следующий день я буду наблюдать испытания «Першинга» в 7–м корпусе, потом спросил, не стану ли я возражать, если он составит мне компанию, ему, дескать, очень интересно их увидеть. Разумеется, никаких возражений с моей стороны не последовало.
На следующее утро в 5.00 мы выехали на полигон. Когда мы прибыли на место, ответственный за пуски американский офицер, подполковник из штаба 7–го корпуса, доложил мне, что подразделение готово к выполнению задания. Но тут мой товарищ Боб Данн скороговоркой, взахлеб, попросил меня чуть–чуть подождать — ему, дескать, надо что–то прояснить с подполковником. Меня это, конечно, удивило, хотя вообще–то ничего необычного в том, что американцы иногда беседовали друг с другом с глазу на глаз, не было. (Немецкая сторона таких форм поведения не практиковала.) А еще, представьте себе, они имели обыкновение перед каждым принятием какого–либо решения в НАТО — что я самолично не раз и не два наблюдал — отправляться в свою национальную штаб–квартиру американских войск в Европе (USAREUR) в Гейдельберге и только после американского одобрения выдавали свое «НАТО — ВПЕРЕД!».
На сей раз такая самостоятельность мне не понравилась. Закончив свой разговор, господа вернулись ко мне. То, что выдал мне затем подполковник из 7–го корпуса, видимо, ему самому было очень неприятно. «Сэр, — сказал он, — вы не можете идти на огневую позицию. Проводимое мероприятие относится исключительно к компетенции Соединенных Штатов Америки, извините! Вы не можете быть допущены к наблюдению испытаний. У вас нет официального разрешения доступа к секретной информации под грифом «Исключительно для США»! You understand?»
Об этом, подумал я, мне могли бы сообщить и раньше, в Мангейме. «Это правда?» — спросил я моего товарища Боба. «Да, извини, мне очень жаль!»
Обсуждать больше было нечего. Я предложил Бобу для обратной поездки в Мангейм позаимствовать машину у 7–го корпуса, развернулся, сел в свой служебный автомобиль и поехал обратно в штаб–квартиру. Я сделал это без всякого промедления, потому что понимал, что продолжать этот разговор или, скажем, попытаться настоять на своем участии было совершенно бессмысленно.
После возвращения в штаб–квартиру в Мангейме я связался по телефону с ответственным за проект офицером вышестоящей инстанции — Объединенных сухопутных войск Центральной Европы (LANDCENT) в Фонтенбло под Парижем. На вопрос, как прошли испытания и удалось ли уложиться в расчетное время реагирования, я сообщил ему, как обстоит дело с испытаниями, наблюдать за которыми мне не разрешили.
«Ну нет, — последовал ответ, — НАТО не может позволять американцам вести себя таким образом. Такую подлянку мы им больше не спустим. Я доложу об этом завтра главнокомандующему на утренней планерке».
Я, разумеется, такую позицию считал правильной, но у меня тут же возникло нехорошее предчувствие. Вышло так, как я и ожидал. Главнокомандующий Группы армий Центральной Европы (CENTAG) в Мангейме получил из Парижа нагоняй и приказ повторить испытания в моем присутствии. Казалось, реакция главнокомандующего ясно указывала на то, что можно ожидать изменения в манере поведения. Шли дни. Вскоре я заметил, что американцы просто–напросто игнорируют меня из–за моего сообщения об инциденте в вышестоящую инстанцию. Ведь так поступать в армии вообще–то не принято. Но разве это был ординарный случай? Меня одолевали сомнения. Вряд ли стоит теперь, думал я, рассчитывать на получение какого–нибудь поручения. Не исключено даже, что устроят мне перевод отсюда. Но произошло все совершенно иначе, чем я ожидал. Мне позвонил начальник отдела G3 (Оперативное планирование), полковник Гриттенбергер, и сообщил, что со мной желает побеседовать начальник штаба и что я по возможности еще сегодня должен явиться к нему на прием. Разумеется, я не стал тянуть и через полчаса, не более, уже стоял в служебном кабинете генерал–майора Фергюсона. Лично от него я получил новое интересное задание.
Когда я собрался было уходить, генерал как бы между прочим, как нечто, что не имеет особого значения, сказал: он, дескать, слышал, что в ходе исполнения проекта «Першинг» возникло препятствие. Оно, по его словам, обусловлено явным недоразумением. «Испытание, майор Комосса, вы, конечно же, можете повторить!»
И в это мгновение мне вспомнился приказ русского коменданта в отношении учета расходования дров и угля на зимний период в лагере военнопленных «Тильзит 445/3» в 1948 г.: «Делайте это с немецкой основательностью!» — сказал мне тогда русский. «Сделайте все возможное!» — сказал мне теперь американец. «Да, сэр! Будет исполнено! С немецкой основательностью, господин генерал!» Или, как я отвечал в плену майору Павличенко: «Так точно, господин майор! С немецкой точностью и основательностью!»
Последовавший за этой встречей период был заполнен работой, но хватало времени и на светскую жизнь. Регулярно проводимые ежегодные учения НАТО (WINTEX) всегда были напряженными. Работа велась посменно. В общей штабной группе Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) и четырех Объединенных тактических военновоздушных сил (ATAF) я был единственным немецким армейским офицером, входившим во время этих учений в «Группу принятия решений». Мы работали в бункере глубоко под землей. Бункер был после войны значительно расширен и считался неуязвимым для ядерного оружия. Эта «Группа принятия решений» состояла из старших штабных офицеров, сидевших за большим круглым столом над огромной планшетной картой, на которой отображалась текущая военная обстановка в Центральной Европе. При этом всякий раз перед принятием решения о нанесении первого ядерного удара, как завороженные всматриваясь в карту, мы испытывали состояние чрезвычайного эмоционального напряжения.
