Герд- Хельмут Комосса - Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.
Это означало, что тогда, при моем вступлении в должность, я не имел в своем распоряжении никакой письменной корреспонденции и документов, которыми можно было бы руководствоваться или на которые можно было бы опираться при разработке нового направления в армии. Поставить вопрос о предоставлении таких документов я не мог. Ситуация осложнялась для меня проблемами с английским языком, которым в ту пору я, обычный войсковой офицер, владел не в той степени, какая была необходима для работы в международном органе управления.
Военное планирование ядерных операций
Вообще жизнь в штаб–квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) была очень приятной. Служба начиналась утром в девять часов за двумя стальными дверьми, через которые не мог пройти ни один человек, который не был бы многократно проверен на его надежность или способность проявить себя в качестве профессионального «медвежатника». Обязательным условием для работы в оперативном зале был допуск к объектам и документам НАТО высшей степени секретности с добавлением определения «атомная»; более высокой степени не существовало.
В течение продолжительного времени молодой офицер мог бы жить здесь, не будучи по–настоящему занятым. На мои вопросы, чем, собственно, придется мне здесь заниматься — ведь мне хотелось наконец–то приступить к работе, — мне в утешение сообщили, что сначала надо проштудировать устав. Изучение устава длилось, пожалуй, добрых два месяца, потом я попросил позволить мне наконец «приступить к службе». И мне действительно стали давать поручения. Оказалось, что меня вполне можно занять и более серьезными, чем прежде, делами. Мне вменили в обязанность в дальнейшем готовить доклады о ядерном планировании на основе выданных мне документов и позволили их потом самому представлять. Сначала руководителю группы (секции), а потом начальнику 3–го отдела, наконец начальнику штаба и в конечном итоге даже главнокомандующему. Поскольку я могу довольно хорошо рисовать, то я сопровождал свои доклады множеством красочных слайдов, которые с помощью проектора проецировались на экран. В ту пору и в НАТО техническое оснащение было не столь хорошим, как сейчас, когда почти каждый рядовой пехотинец носит на груди свой личный компьютер. Так обнаружились мои немалые способности к рисованию, как в свое время под Варшавой, и они действительно стали использоваться. С той поры началась настоящая штабная работа.
Всем, вероятно, понятно, что здесь не стоит ждать откровений о способах использования атомного оружия Североатлантическим союзом, хотя такого рода сведения, несомненно, весьма заинтересовали бы многих читателей, прежде всего экспертов зарубежных служб разведки или контрразведки. Тому, кто ожидает прочесть здесь что–нибудь подобное, придется, к сожалению, испытать разочарование, во всяком случае, относительное. Здесь не упоминается ни о чем таком, что должно оставаться закрытым в целях обеспечения безопасности нашей страны. Несмотря на это, нечто поучительное заинтересованные лица тем не менее все–таки узнают. Я же как хронист обязан проявлять здесь совершенно особенную сдержанность, что в конце концов, видимо, абсолютно понятно любому.
В штаб–квартире я постепенно научился разбираться в планировании и вместе с тем проникся чувством тревоги. Потому что одновременно с углублением знаний росло и понимание того, как может выглядеть Европа после будущей войны, если она действительно, как это, собственно, и должно было быть спланировано в соответствии с моей задачей, будет вестись с использованием атомного оружия; причем итоговая картина, в сущности, будет той же самой и в том случае, если оно будет использовано НАТО лишь при строго определенных условиях и существенных ограничениях, например, при максимальных усилиях по сохранению гражданского населения. Нисколько не утешало сознание того, что при этом далеко на Востоке, на краю нашего континента, была бы тотально поражена территория противника. Радиоактивные облака наверняка отнесло бы далеко на запад, насколько далеко и в каком направлении — это уж зависело бы от воли ветра. Но они, конечно же, достигли бы тогдашней ЧССР, Австрии и Германии и даже, по–видимому, восточной части Франции. При виде географических карт на стене меня охватывала дрожь.
Пора спросить, может ли вообще солдат нести ответственность за сотрудничество в решении такой задачи. Да, может, что очень легко доказать — достаточно привести всего лишь два примера.
В процессе разработки доклада о планах ядерных операций, подготавливаемых в текущий момент, я узнал, что при условии выполнения плана населению Западной Германии и северно–восточной части Австрии будет нанесен колоссальный ущерб — в одном случае в результате разрушения плотины после нанесения удара силами авиации, в другом — вследствие обрушения соляных копей. Итак, я приступил к изложению доклада, но по ходу чтения взял паузу и заявил, что нанесение ударов по указанным мной целевым объектам, вероятно, приведет к невосполнимым потерям и потому в интересах как моей, так и соседней страны — Австрийской Республики — должно быть исключено из плана. Дескать, я обязан это сказать, хотя, разумеется, и не уполномочен говорить за Австрию. Поэтому я обязан просить о том, чтобы эти целевые объекты были изъяты из составленного плана. Состоялась довольно продолжительная дискуссия, в ходе которой обсуждались возможные преимущества и недостатки операции, в том числе с учетом запланированных случаев обычного использования сухопутных войск. Спор даже грозил перейти в политическую плоскость. Я упорствовал. Американский начальник штаба объяснил свои сомнения в отношении изъятия этих целей из списка целей. Я же, немецкий майор, «просто майор», собрался с духом и решительно заявил, что ни в коем случае не одобрю план, если список не будет откорректирован.
Конец дебатов изумил меня. Главнокомандующий кивнул мне, потом, медленно–медленно обведя присутствующих взглядом, сказал, что он понимает мое возражение. Ведь в конце концов майор служит не в НАТО, чтобы содействовать разрушению значительной части своей собственной родины ударами союзных войск. Этот аспект, дескать, необходимо учитывать. «Ведь нам всем, сидящим здесь, в «briefing room», отлично известны последствия, — продолжил четырехзвездный генерал, — потери в человеческих жизнях мы могли бы просчитать. Нет, — подытожил он, — это действительно неприемлемо». Я одержал победу в мирное время. Ею я горжусь и по сей день.
Тут внимательный читатель, вероятно, призадумается и спросит, вправе ли мы сегодня вообще об этом говорить, тем паче писать? Я думаю, что не только вправе, но и обязаны это делать. То, что война, ведущаяся с использованием атомного оружия, велась бы и на немецкой земле, мог просчитать едва ли не каждый, кто знал западную стратегию, а именно — ошеломить противника не наступлением, а способностью в ответ на его наступление совершить молниеносное контрнаступление и отбросить его за демаркационную линию или, как позже выражались, за внутригерманскую границу.
Этот случай, однако, показывает вместе с тем, насколько важным счел возражение немецкого офицера американский главнокомандующий. Но такое влияние, естественно, может оказывать лишь тот, кто сотрудничает, имеет мужество высказывать иную точку зрения и не занимать позицию стороннего наблюдателя при принятии решений. Это, естественно, означает также принятие на себя части ответственности. Важна сама возможность влиять на операции путем участия в планировании. То есть принимать участие в этом планировании и при этом всегда и прежде всего учитывать интересы собственной страны и — по возможности — добиваться принятия соответствующих решений все–таки и разумно, и целесообразно.
Тут было бы интересно задать вопрос и, соответственно, услышать на него ответ, насколько узкие или насколько широкие возможности оказания влияния на оперативное планирование в отношении применения ядерного оружия имел бывший офицер Главного разведывательного управления Национальной народной армии ГДР в штабе главнокомандующего Варшавского пакта — или, как все еще говорят бывшие офицеры ГРУ ННА, Варшавского договора — и в какой мере мог их использовать, во всяком случае, при планировании такого рода или аналогичных акций. Я бы хотел сегодня, по прошествии более чем пятнадцати лет после окончания раскола страны, услышать откровенные признания. Но ответ на поставленный мною вопрос известен лишь тому, кто тогда, в преддверии конца «холодной войны», находился по другую сторону и подобно мне, немецкому майору бундесвера в отделе ядерного планирования штаб–квартиры НАТО в Мангейм- Зеккенхайме, решал аналогичные задачи.
Кстати, спустя короткое время после этого «command briefing» можно было заключить, что упомянутое возражение нисколько не поколебало моего положения в штабе, напротив — явно повысило мой авторитет.
