История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович

Главным же достижением Российской империи в целом стала устойчивость народного хозяйства страны, что во многом стало следствием предвоенных успехов столыпинской аграрной реформы. Мобилизации мужчин, реквизиции лошадей, повышение цен – все это было тяжело, однако не имело последствий даже сколь-нибудь близко приближенных к катастрофическим. Экономического истощения страны не было и близко, а сокращение народного потребления во время войны – явление неизбежное. Исследователь Московского региона отмечает: «…затруднения 1914-1915 гг. носили большей частью временный характер и были обусловлены, с одной стороны, издержками ориентации хозяйства к условиям военного времени, а с другой – иными, непосредственно не связанными с войной, обстоятельствами. На это, в частности, указывает резкий рост молодняка в 1916-1917 гг., а как следствие, и общего поголовья. Причем, лошадиное стадо за указанный срок увеличилось более чем на тринадцать процентов и, таким образом, значительно превысило даже уровень довоенных лет» [327]. Кризис снабжения стал прогрессировать лишь в конце 1916 года. Следовало продержаться до весны, до генерального наступления, но страна не хотела ждать.

Глава 5

Падение монархии

Осень 1916

Исход кампании 1916 года показал, что победа союзников по Антанте не за горами. Австрийская и Османская империи были надломлены неудачами и поражениями, которые были тем тяжелее, чем долее затягивалась война. Болгария имела небольшую армию, всецело зависевшую от поставок техники и событий на главных театрах военных действий. Даже поражение Румынии, позволив Германии и ее союзникам пополнить скудные запасы продовольствия, ухудшило оперативное положение Центральных держав, лишившихся последних резервов, размазанных по громадным в своей протяженности фронтам. Фактически в строю оставалась только Германия, но и ее людские ресурсы подошли к концу: один удачный прорыв позиционной обороны на любом из фронтов превращал отступление в катастрофу.

В то же время внутреннее состояние Российской империи, где вместо гражданского мира, наблюдаемого почти во всех воюющих странах, царило открытое противостояние государственной власти и общества, было близко к кризисному. Победа осознавалась всеми общественными группами, но вот практический результат войны для страны виделся по-разному. Этот результат напрямую зависел от расстановки политических сил внутри империи к моменту победы, так как именно от воли той силы, что будет диктовать продолжение предвоенного реформирования на рельсах становления в России гражданского общества, зависел конечный итог реформ.

Пора было думать о будущем, послевоенном развитии страны, чья модернизация на путях капитализма была прервана Первой мировой войной. Темпы, характер, условия, результаты возобновленной модернизации – вот тот камень, о который споткнулось сотрудничество монархической государственности и буржуазно-либерального капитала. В связи с этим интересно мнение С.Б. Переслегина: «Страна попала в положение, из которого не было выхода. Время для промышленной реформы было безнадежно упущено и провести ее сколько-нибудь разумным образом нет никакой возможности. Ожидаемая победа (к концу 1916 года военное положение Центральных держав было бесперспективным) лишь законсервировала бы российские проблемы еще на одно поколение» [328]. Точка зрения на возможности российской монархии к реформам спорна. Но факт, что она стала детонатором Февральской революции, организовавшим оппозиционные структуры, несомненен.

Как указывали современники, оппозиция перешла в открытое наступление против правительства осенью 1916 года, когда выявились такие явления, как:

1) неудача использования стратегического преимущества на фронте после Луцкого (Брусиловского) прорыва;

2) огромные потери Действующей армии без видимых результатов скорой и неизбежной победы;

3) надлом настроений в рядах Действующей армии и тылу к концу года, вылившийся в убеждение бесцельности продолжения войны и возобновления военных усилий под руководством существующей власти.

Борьба с государственной властью проводилась сразу по нескольким направлениям. Во-первых, обвинения продолжали преследовать военное ведомство и его руководителей. Высшие военные круги обвинялись в намеренном углублении кризиса вооружений и в стремлении увеличивать потери войск.

Во-вторых, основным объектом для нападок стало правительство и лично премьер-министр Б. В. Штюрмер, а также императрица Александра Федоровна. Иначе говоря, те люди, что на всех перекрестках называли себя монархистами (пусть даже и конституционными), не стеснялись в открытую клеветать на царицу: о каком же тогда монархизме здесь может быть речь? С ударом оппозиционной пропаганды по царице положение вещей менялось кардинальным образом. Теперь косвенно под удар попадал сам император – единственная в силу своего статуса фигура, долженствовавшая обладать в глазах народа незыблемым авторитетом и сакральным основанием своей власти. Именно этот момент в психологическом плане сыграл главную роль в падении монархии: Царь был виноват в том, что не был «настоящим царем»; фигура Николая II перестала соответствовать народному, патриархальному идеалу самодержца [329].

Обвинения императрицы в «измене» усиленно распространялись в Действующей армии и гарнизонах военных округов, где, не стесняясь, стали говорить о возможности сепаратного мира, умышленных поражениях и невозможности выиграть войну в любом случае. А. И. Деникин вспоминает, что эпитет «измена» к осени 1916 года стал уверенно ассоциироваться с императрицей Александрой Федоровной: «В армии громко, не стесняясь ни местом, ни временем, шли разговоры о настойчивом требовании императрицей сепаратного мира, о предательстве ее в отношении фельдмаршала Китченера [330], о поездке которого она якобы сообщила немцам и т.д. Переживая памятью минувшее, учитывая то впечатление, которые произвел в армии слух об измене императрицы, я считаю, что это обстоятельство сыграло огромную роль в настроении армии, в ее отношении и к династии, и к революции» [331].

В придворных кругах открыто говорили о готовящемся дворцовом перевороте, а те из гвардейских офицеров, что отлынивали в столице от фронта (в конце 1916 года гвардия находилась на Юго-Западном фронте), распространяли слухи о готовности гвардии поддержать этот переворот. С.В. Куликов говорит даже, что «едва ли не в первую очередь победа Февральской революции в столице стала результатом оппозиционных настроений столичного офицерства. Именно эти настроения предопределили его поведение накануне и в дни переворота, когда большинство офицеров сознательно устранились от вооруженного подавления демонстраций и восстания, и склоняли к этому солдат» [332]. Представляется, что критиковать высшие сферы куда приятнее и удобнее, нежели готовить вверенных солдат к боям.

Не в последнюю очередь гвардия понесла громадные потери на Стоходе и при штурме Ковельского укрепленного района летом-осенью 1916 года, что войска полагались на отважную атаку, нежели на хладнокровную подготовку удара. Русское офицерство всегда было готово доблестно умереть, но вопрос о поражении врага при этом оставался открытым. Соответственно виновным во всем оказался император, который еще в начале войны, благословляя на фронт офицеров, указал, что нужно победить, а не умереть.

Бесспорно, наиболее удобным жупелом, связанным с критикой существующего режима, являлась распутиниана. Даже самые нелепые обвинения воспринимались на веру, ибо ложь, связанная с именем Г. Е. Распутина и легко воспринимаемая массой, окончательно деформировала монархическое сознание. Нежелание императора идти на уступки либералам во время войны, связанное с осознанием того факта, что уступками дело не ограничится, наряду с лживой пропагандой оппозиции к февралю 1917 года оставило Николая II без поддержки даже и со стороны дворянства, которым лишь после крушения монархии предстояло понять ее ценность как гаранта существования своего сословия. Вышло, что «многие дворяне оказались в открытой оппозиции царскому правительству, критиковали его некомпетентность, раболепность. В то же время они осознавали, что сложное политическое положение усугубляется мировой войной. Желание найти причины социального и политического кризиса выливалось в поиски немецких шпионов в правительственных сферах, обвинения правительства в бездарности. Особое негодование вызывало всемогущество Распутина, который, по мнению дворянства, обладал огромным влиянием на царскую семью» [333].