Александр Говоров - Византийская тьма
И неясно было, кого больше боятся — безжалостного Андроника, коварного Агиохристофорита или ревущего Левиафана за стеной.
— А армия Враны? — шелестят божьи коровки. — Не соединится ли она с Пафлагонской фемой? Тогда нам каюк.
— А претор Дионисий с того света? Не захватит ли он власть?
— Претор Дионисий у меня вот здесь, — показывает толстый кулак Агиохристофорит. — Через пару часов я приведу его к вам на веревочке.
Тогда Исаак Ангел понял, что все зависит только от его собственной решительности. Пора уже было выходить к народу и объявлять о низложении Андроника Комнина. Он вскочил и, указывая пальцем, стал раздавать команды.
— Дадиврин, ты начальник ликторов. Отвори немедленно темницы и выпусти всех наших.
— Лахана, ты как финансовый божок. Прикажи выбросить в Золотой Рог все пирожки, заготовленные Андроником для народа.
— Князь флота, обеспечь, чтобы все суда перегнали на ночь на нашу сторону пролива.
— Агиохристофорит, а ты будешь при нашей особе. Будешь скипетр держать при нашей коронации перед народом!
И хохотал рыжий плут Исаак, наблюдая, как вытягивается самодовольная рожа Агиохристофорита. Как тому хотелось бы наблюдать все эти события откуда-нибудь из задних рядов публики!
— Переворачивайте все! — гремит Исаак, он уже не смешон, а просто страшен. — Чем хуже, тем лучше! Больше хаоса, больше беспорядка!
И вот старушка Манефа, сама еще не веря нечаянно свалившейся свободе, бредет по косогору булыжниковой мостовой улочки Сфоракия, что между Святой Софией и складами Большого Рынка. Бережно поддерживает ее заботливый старец Иконом.
— Внучоночка увижу своего, — радуется старушка. — Маленького Вороненочка!
Но дом ее темен, поваленные еще павликианами ворога так и лежат на боку. Самое худшее, что часовых из войска Враны, как было обещано ранее, просто нет. Вместо них стоят ликторы, секироносцы из дворцовой стражи.
А эти, кроме того что они просто наглецы, еще и человеческого языка не понимают, потому что они из варваров, варягов там или русских.
Ликторы стали прогонять их, отталкивать древками копий.
— Ox, — взволновалась Манефа, спеша удалиться вдоль рыночной ограды. — Что же это делается на белом свете?
— Ничего, матушка, — пытается утешить ее Иконом. — Вот когда я был логофетом при кесаре Иеродуле…
Это окончательно раздражает бедную Манефу, выводит из себя.
— Да когда же ты врать перестанешь? И кесаря такого не было совсем!
Впотьмах они спотыкаются о булыжник, валятся оба на мостовую, друг друга поднимают, садятся рядом на обочину и горюют об утраченной навсегда свободе передвижения.
— Что-то рынок пуст, — удивляется высморкавшись Манефа. — Это не к добру, если рынок пуст. Бунт опять, что ли, новый? А то бы я сейчас, Иконом, там тебя бы и продала. На эти деньги я хоть в ночлежку бы, что ли, пошла, пока Теотоки не приедет.
— Матушка! — даже прослезился Иконом. — Ну кто там меня этакого купит? Меня же еще и лечить надо. А вот у меня в складке гиматия, пощупай, деньги зашиты, чувствуешь? Возьми-ка распори. Тут нам и на ночлежку хватит: А завтра, хочешь, я куплю место на паперти Святой Софии и буду там милостыню просить?
12
Денис нашел императора на нижней галерее. Одетый в охотничий костюм василевс чесал гребнем своего любимца леопарда. Сытый зверь чуть ли не мурлыкал от удовольствия, выпускал когти, топорщил усы. Андроник был неразговорчив. Как только с утра получилось известие о мятеже зеленых, дворец опустел. Видно, в народе ждали, что что-то будет, очень уж накопилось всеобщее недовольство. Ушел даже верный ловчий Зой и некому почистить клетку царского леопарда. Ушел вернейший из верных ногарий Евматий Макремволит, заявив, что пойдет искать чернила. Иссякли, мол, золотые чернила и нечем подписывать царские хрисовулы, а без этого никто их не исполняет.
Только могучий Пупака, кипящий от гнева и взлохмаченный, как диавол (вот кто был прямо похож на диавола!), остался на центральной площадке дворцовой лестницы, объявив, что только через его труп… Небо сияло, птички кучковались, собираясь отлетать на зиму, а империя разваливалась на глазах.
— Жив? — не глядя в глаза синэтеру, спросил самодержец.
Денис, когда шел, хотел с возмущением рассказать, как вчера на пристани разоружили его личный конвой, как били и терзали его человека, увидев, что это не Денис, как подвергли разорению его особняк в Дафнах. Но поглядел на сосредоточенное лицо повелителя и понял все.
— Агиохристофорит! — усмехнулся император, пытался скормить леопарду сочный кусок мяса, но зверь только играл с пищей, и царь со стуком сбросил мясо в ларь, обтер ладони и еще шлепнул игруна по лбу.
— Агиохристофорит этот еще вчера изволил кушать у меня, только нектар и амвросию я ему не подавал. Правда, он предупреждал насчет сочетания инициалов «И» и «А», но кто бы на этакого шута подумал! Короче, в настоящий момент Агиохристофорит держит регалии у узурпатора Исаака, которого ренегат Каматир венчает в Святой Софии.
— Но, государь, надо что-то делать! Что-то предпринимать!
— А что предпринимать? Я сегодня пережил одно видение… Как тебе рассказать… Там были все, которые отправились на тот свет при моей помощи, даже моя бедная Ира со своим Ангелочком…
Андроник стоял словно оцепеневший, глаза потухли, знаменитые усы обвисли.
— А тут еще Сикидит…
— Что, что — Сикидит? Он где-нибудь объявился?
— Нет, это еще из прежних времен. Он предупреждал меня про Симеона.
— Что, что про Симеона? Это все глупости!
— Это не глупости. Сегодня Симеон Столпник, помнишь?
— Помню, Симеон Столпник, ну и что?
— Поставят, говорит, в день Симеона тебя на столп и будешь стоять на нем всю остальную вечность.
— Глупости!
— Да не глупости же! Все вы какие-нибудь чудеса сулите или прорицаете, так тогда это не глупости, а теперь — глупости? Не ты ли, например, по твоим же рассказам, якобы на том свете книжки какие-то исторические читал? Или это все-таки вранье? Сколько там у тебя лет моему правлению?
— Два года, — смущенно ответил Денис. — Действительно, как я мог это забыть? Да, да, именно сегодня, на Симеона Столпника твоя коронация… Ровно два года!
— Вот видишь! — сказал Андроник, он словно убеждал ребенка. — Давай лучше я стихотворение прочту.
Жизнь коротка, а может быть короче,
Но ты ее позиций не сдавай.
Пусть бой идет лишь за остаток ночи,
Ты и мгновенья в нем не уступай!
— Кассия? — не к месту спросил Денис и поразился фатальному, бесконечно равнодушному лицу повелителя.
— Бежим! — предложил он. — На южном причале мы найдем судно… Слышишь? Зачем же ты тогда мне Кассию читаешь? У нас есть Врана, у нас есть пафлагонцы…
Но Андроник, смежив веки, покачивал головой отрицательно, раздувал усы и вообще, будто не рад был, что к нему на помощь явился верный клятве синэтер.
— К нам на север! — настаивал Денис. — К тавроскифам, в нашу страну!
— Какая там ваша страна? — улыбнулся василевс и поблекшим, морщинистым лицом, старческими глазами уже похож был не на восточного деспота и вождя народов, а просто на семейного дедушку. — Какая страна? Не ты ли сам, со своим Сикидитом, мне красочно расписывали, как удалось вам раздвинуть совершенно бесплотное божественное время и в образовавшуюся щель втянуть очеловеченную субстанцию… Или все это были все-таки враки? Где теперь она, эта твоя страна?
Денису до боли не хотелось отдавать этого старика на расправу неминучую, он просто не знал, как вдохнуть в него искру, волю к сопротивлению, чего раньше было у него так много!
— Государь! — продолжал убеждать он. — Впоследствии эту страну назовут Россией. Я же о той точке пространства, там я родился, там я рожусь когда-нибудь… Там луговые речки — Зуша и Мцна, там простор и бесконечная воля!
— Зусса и Метсна… — как зачарованный повторял император, вновь опустив веки и вновь безнадежно покачивая головой. Денис думал о том, что Симеон Столпник поразил его и парализовал все.
Вдруг Андроник ожил, светлые глаза вновь засияли, он даже руку положил Денису на локоть.
— Слушай, а если уж тебе не удалось возвратиться домой, в твой мир, ты не пробовал туда весточку послать, письмо?
— Каким образом, государь?
— Слушай, ты же мне рассказывал сам, что в тот день, когда ты там исчез, или на следующий день, вы должны были раскапывать что-то — кладовку, горн кузнеца в эргастирии чародея?
— Да, да, предположительно горн кузнеца.
— Так напиши записку, письмо, грамотку, что ли, поезжай туда, положи на то самое место… Спустя восемьсот лет они станут рыть и найдут!
«Боже, — подумал Денис. — О чем он способен еще думать, когда все горит и все рушится!» И было его все-таки жаль невыносимо, хотя на нем кровь и слезы невинных.
