Александр Говоров - Византийская тьма
Как он попал сюда? Унесли ли его тайком как заложника? Наоборот, хотели похитить?
Рассуждать об этом было некогда. У пояса гнома Денис нашарил фляжку с молочком и принялся поить ребенка.
На безоблачном ночном небе Византии вдруг появились барашки, восходящее из-за моря светило озарило их брюшка. Над пузатыми куполами, над веретенами кипарисов, над причудливыми колокольнями взошел огромный с острыми рожками серебряный полумесяц.
Глава девятая
ПАЛИМПСЕСТ
1
Прошло три года. Многое изменилось в золотой Византии — царь, министры, фавориты, моды, песенки, но ничуть не изменился любимец цирка наездник Антиппа. Пусть он и облысел изрядно, даже ресницы, кажется, упали, и глаза выцвели, как одуванчики, но он по-прежнему боевой и гордый. Вот он в фускарии Малхаза, где тоже ничего не изменилось. (Увы, если не меняются дворцы и тюрьмы, отчего меняться кабакам?) Там, в фускарии, поклонники поставили его прямо на стол и устраивают ему овацию. Антиппа в лавровом венке принимает поздравления.
Под шум и восторги цирковых завсегдатаев в фускарию вошли еще два гостя, судя по одежде, откуда-то с благословенного Леванта — шелковые кафтаны, тюрбаны с перышком.
Один постарше — толстенный, одноглазый, глаз прикрыт у него черным листочком. Выказывает знаки почтения по отношению к своему молодому спутнику.
— Ну-с, господин синэтер, милости просим. Одолеем хотя бы по чарочке, а то все рыщем, рыщем без предела.
Молодой принимает его иронию, сам усмехается устало.
— Ты поосторожней меня званиями-то именовать. Полиция небось уж на ноги поставлена к нашему прибытию.
— А! — беспечно махнул одноглазый. — Сюда они не суются, в эту фускарию Малхаза… Правда, здесь своих глаз и ушей хватает.
Как бы в подтверждение его слов к ним подбежал прыткий слуга, окидывая гостей отнюдь не профессиональным взглядом.
— Добро пожаловать, с благополучным прибытием, что прикажете?
Слуга предложил им столик в самой глубине залы, у стенки. Там-де спокойно и каждое слово слышно. Но левантийцы предпочли соседство с шумными поклонниками Антиппы.
— Как угодно… — слуга потупил шкодливые очи и помчался исполнять заказ.
— Послушай, Тав… Тар… Нет, Тавроскиф… — начал одноглазый, с наслаждением протянув уставшие ноги. — Так ведь, кажется? О, Господи! Какое же чудное ты себе выбрал имя.
— Почему же? — пожал плечами молодой. — Это имя моего народа. Так у писателя Плиния, ты, наверное, и не слышал о таком.
— Ты скажешь! — обиделся одноглазый. — Мы ведь и в школах обучались. Наш папашенька имел звание императорский мавр, да разорился, сволочь.
Послушайте, послушайте! Вы их еще не узнали? Это же не левантийские купцы, как бы искусно они ни рядились. Это наши знакомые — пират Маврозум, а с ним красавец Денис, тот самый, который прославился как праведник из Львиной ямы.
Он разглядывал низкую и дымную, даже как бы липкую от запахов утробу знаменитого кабака, морщась при этом от шумных восторгов почитателей Антиппы. А говорливый мавр все теребил его:
— Не кажется ли, Тавроскиф, или как там тебя, что мы только впустую тратим время? Никакого мальчика нам не найти.
— Это смотря как искать. А то, действительно, можно только впустую тратить время. Хотя тебе-то оно на что, время?
— Как на что? — мавр даже всплеснул короткими ручками. — На Ионическом море сейчас самый сезон, там, где переправа из Италии…
— Опять за свои разбойничьи штучки! — усмехнулся Тавроскиф. — Ты же клялся никогда больше…
— Э, дорогой, что же делать? Мы на волю оба вырвались, неодеты, необуты… Экипируемся немного, потом опять искать мальчика. Да и Бог нас простит, мы же не бедняков станем курочить!
Примчался слуга, шваркнул кувшин с черным крепким, поставил стаканы, ухитрился одновременно подать и рыбу и чеснок. Сам при этом так и обшаривал лица сидящих. Денису подумалось: говорят, при Исааке Ангеле сыск лучше поставлен, чем при Андронике или Мануиле. После второго стакана мавр разнежился:
— А то знаешь? Махнем-ка мы лучше в Коринф, а? Там такие девочки! Знаешь песню: в Коринфе день светлее, вино всех вин вкуснее, красотки всех милее, так в Коринф!
— А ты забыл, как на той самой каторге, где мы с тобой одной связкой цепей были прикованы, ты каждый день клялся найти когда-нибудь того несчастного мальчишку, которого мы с тобою вместе и потеряли?
— Увы мне! — запечалился Маврозум, кладя курчавую поседевшую голову прямо среди яств. — Это так! Но боюсь, госпоже Врана он уж и не нужен, мальчик-то… Ты слыхал, будто она вторично вышла замуж?
— Дурашка ты, дурашка черномазенькая… — посочувствовал Денис, даже провел ладонью по седым завиткам на его затылке. — Тем более мы скорее должны найти мальчика, ведь он двойной сирота.
— Ой, как хорошо ты говоришь! — сентиментальничал старый пират. — Дурашка я, дурашка! Меня еще в жизни никто так не называл, все либо заискивали, либо боялись… Какой ты оказался славный и смелый, так и не хочется с тобою расставаться.
— Зачем расставаться? И не будем мы расставаться. Только никакого разбойничества, ни-ни!
— Да-а! — как ребенок, протянул его собеседник. — Легко тебе говорить! Ты и на тот свет летаешь, и царей ты исцеляешь, и, извини, человеческим задом на священном троне сиживаешь… А мы? Мы — рабы удачи!
— Ладно! — Тавроскиф резко положил ладонь плашмя и встал. — Между тем время идет. Слышишь, бьют к поздней заутрени?
Мавр тоже встал, развязывая кошелек и зевая прямо в нос кланяющемуся слуге.
И левантийцы пошли к выходу мимо неукротимых завсегдатаев цирка, а Тавроскиф напоминал:
— Так зачем ты вел меня в эту фускарию? Ну-ка, ну-ка, ты, помнится, говорил, что поблизости находится место, где ты в последний раз видел Вороненка?
— Помню, помню, — насупился Маврозум. Его эмоциональная душа сотрясалась воспоминаньями былого. Они не обратили внимания, как на них, выходящих из фускарии, украдкой смотрел из-за занавески некто с благоприятным личиком и в камилавке лопушком.
— Ты полагаешь, это именно они? — переспрашивал он у слуги.
— Да, да, всещедрейший, кому же еще быть? Однако это ничуть не купцы, левантинцев я знаю как облупленных… Точно, это они, как в указе василевса (да хранит его Господь!). Бежавшие с каторги — синэтер безумца Андроника и отставной мореход…
— Да, да, это они. Вот тебе золотой за верную службу.
— О-о! Ваша милость!
— Лишь бы не потерять их след.
— Здесь везде расставлены наши люди.
А наши знакомцы вышли на эспланаду, где ветер гулял между дворцами и гнул толстенные пальмы.
Присели в тенек, на виду у синего, покрытого блестками моря. Мавр шаг за шагом стал вспоминать, как он провел целые годы, какой был хмуреж и грабиловка, затем как он встретил Теотоки — Блистающую Звезду.
— Говори дело, — торопил его Тавроскиф.
— А это не дело? Только любовь это дело, — отвечал мудрый пират, — остальное — тьфу!
— Ладно, — смягчился его спутник. — Все-таки рассказывай дело, времени, ей-Богу, нет.
И мавр рассказал, как в тот злосчастный день, когда был низвергнут великий Андроник, он, ничтожный мавр, знать никого не зная, шел себе возле рынка…
— Тысячу раз ты это рассказывал…
— Постой, постой! Налетаешь тут откуда-то ты, то есть Тавроскиф, суешь мне в руки ребенка, спящего, лет двух-трех.
— Ну да, за мною уже гнались! И просил тебя я — возьми мальчика, спаси мальчика…
— Ну да! Но за мною также гнались! Недаром же мы с тобою в одну цепь попали. Я тогда тебе сказал: послушай, как же мне тебя не узнать? Это на моей фелюге ты квасился в гнилой рыбе, после чего львы тебя кушать не стали…
— Но кому же…
— Погоди! Тут шел инок, старец — высоченный, брови такие (он приставил оба кулака ко лбу). Я: отче, примешь ли младенца, Христа ради?
— И он взял. Это было у меня на глазах.
— Да, да! А он спрашивает в ответ: а ты, раб Божий, знаешь, кому человека отдаешь? А я отвечаю: знаю, что раб Божий, другого же знать не надо. Бери скорее, отец святой!
Помолчали, щурясь на сверкающее море. Мавр пустился рассуждать, почему ребенок спал все время, гном его, что ли, зельем каким опоил? Тавроскиф его прервал:
— А тебе не кажется, что гнались-то тогда не за тобою, не за мной, гнались за ним!
— За мальчиком?
— За сыном Враны Комнина, узурпатора.
— Что ж не взяли его?
— Да просто не успели. Пока мы с тобой сопротивлялись, старик с ребенком исчез. Знать бы теперь, кто был этот инок.
— Ба! А ты разве не знаешь, кто это был?
— Честно — не знаю.
— Господин синэтер… Ой, прости, прости! Просто ты меня поражаешь. Значит, не знаешь?
— Уже сказал, я не имею привычки повторять.
— Судьбы царей предсказывать берешься, а простейшего не видишь. Это же Феодосий, бывший патриарх был, с бровями своими, с носом! — Мавр все это живо показал на своем людоедском лице. — С голосом зычным, как у циркового глашатая… Он!
