Мишель Ламарш Маррезе - Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Ряд споров, дошедших до Сената, показывает, как трудно было законодателям определить, могут ли женщины требовать фиксированную долю семейной собственности или им следует уповать на щедрость отца или матери. Несколько десятков лет после аннинского царствования суды считали, что, приняв приданое, женщина тем самым отказывалась от наследования в будущем. Типичен пример 1731 г., когда Вотчинная коллегия отказала в прошении дочери князя Шаховского, Авдотье, настаивавшей на том, что как старшая из трех дочерей она должна унаследовать имение своего отца, умершего в период действия Указа о единонаследии. Вотчинная коллегия отклонила просьбу Авдотьи не только на том основании, что сразу по кончине отца она не ходатайствовала о наследстве, хотя была не замужем, но и потому, что впоследствии она отказалась от дальнейших претензий, взяв приданое при выходе замуж. «Оставя то отца своего недвижимое имение с помянутым своим движимаго имения награждением вышла замуж, — гласило резюме по делу, — и тем награждением и замужеством своем от недвижимаго имения мнитца сама себя отрешила»{91}. Через год Вотчинная коллегия пересмотрела свое толкование этого дела, согласившись, что в указе 1731 г. не содержится прямого исключения замужних дочерей из раздела родительских имений{92}. Напротив, ближе к концу XVIII в. Сенат все чаще настаивал на наделении замужних дочерей законной четырнадцатой частью в полном объеме. Наконец, сенаторы выработали новую формулировку, согласно которой дочери, получившие приданое, более не отстранялись автоматически от наследования, если только по получении приданого они не подписывали отказ от прав на свою часть наследства. Однако прошло несколько десятилетий, прежде чем сенаторы сошлись на этом толковании.
В царствование Екатерины Великой законодатели колебались между буквальным прочтением указа 1731 г. (размер приданого зависит от усмотрения дающего) и своим собственным (выраженным в сенатских решениях) глубоким убеждением в том, что семьям нельзя позволять обсчитывать дочерей. Итогом стала серия постановлений, на первый взгляд весьма противоречивых, но на самом деле основанных на последовательных рассуждениях сенаторов. Два постановления 70-х гг. XVIII в. были вынесены в поддержку права замужних женщин на установленную долю отцовских владений. Согласившись в 1770 г. с Анной Сомовой, требовавшей свою долю в полном размере, сенаторы отметили, что ей положена одна четырнадцатая часть земель ее отца, поскольку она вышла замуж еще в период действия Указа о единонаследии и получила тогда приданое только в форме движимости{93}. Далее, в 1772 г. Сенат постановил, что Дарье Лавровой также причитается четырнадцатая часть имения ее покойного отца, так как при вступлении в брак в 1712 г. ее приданое составляли одни дворовые люди{94}. Оба решения говорили о том, что замужние дочери должны рассматривать приданое лишь как аванс наследства, если его размер не достигает четырнадцатой части земельных владений их родителей либо ее эквивалента в виде движимости.
Однако в 1789 г. Сенат внезапно изменил это мнение на противоположное и показал дамам, недовольным своим приданым, что теперь власти иначе смотрят на эту проблему. После смерти статского советника Молчанова его дочь, княгиня Авдотья Вадбольская, обратилась в Сенат с заявлением о том, что за ней дали в приданое «весьма мало», и потребовала себе четырнадцатую часть внушительных отцовских земельных владений. Мачеха, братья и сестры Вадбольской воспротивились этому, указав, что она получила приданого на 2378 руб., а также 2000 руб. наличными, на которые купила деревни и 102 души крепостных. И хотя Вотчинная коллегия решила дело в пользу Вадбольской, Сенат пересмотрел это решение на том основании, что если указом 1731 г. велено было давать дочерям приданое, то не установлен его точный размер. Как заявили сенаторы, наделение приданым зависело от воли родителей и от согласия жениха. Поэтому Сенат заключил, что Вадбольская не имеет законных прав на долю в наследстве, и отклонил ее иск[43].
Это был совсем не случайный шаг. Сенат поступил в соответствии с принципом справедливости, который согласовывался, с одной стороны, с традицией раздельного наследования, обеспечивавшего как сыновей, так и дочерей, а с другой стороны, отражал второстепенное положение женщины в имущественном праве. В первых двух рассмотренных выше случаях женщины либо вышли замуж во время действия Указа о единонаследии (которому дворянство отчаянно сопротивлялось), либо явно были лишены солидной части семейного состояния. Зато иск Вадбольской, напротив, привлек внимание к неясности указа 1731 г., но не предоставил сенаторам никакого основания оспорить или пересмотреть правила, по которым давалось приданое. Вадбольскую не обидели, выдавая замуж, хотя ей и не пришлось воспользоваться отцовским богатством в полной мере. Словом, сенаторы признали, что родные Вадбольской не нарушили ни писаного закона, ни принятого обычая, отказавшись допустить ее к участию в дележе отцовского наследства.
К концу столетия в принятии сенатских решений стал учитываться новый элемент — сенаторы начали придавать большую важность письменным соглашениям между теми, кто давал и получал приданое. В тех случаях, когда женщины, получая приданое, не подписывали документ об отказе от наследства, они могли быть уверены, что суд защитит их права. Такого рода соглашения в XVIII в. не были неслыханным делом: например, в 1739 г. Наталья Яковлева отказалась от наследства, получив от своей матери приданое на сумму в 50 руб.{95} Однако до конца столетия они являлись редким исключением. Как показывает дело, рассмотренное Сенатом в 1797 г., со временем законодатели стали применять такие отказы от наследства к имуществу каждого из родителей отдельно. Истица, жена лейтенанта Ахлестышева, подала в суд на свою мачеху и единокровных братьев и сестер. Она потребовала, чтобы последние отдали ей приданое ее матери, составлявшее 10 762 руб. в движимом имуществе, а также 6 тыс. руб. на покупку имения.
Конечно, мачеха Анны Ахлестышевой отказалась уступить на том основании, что Ахлестышева получила достаточное приданое. При пересмотре дела Сенат установил, что Ахлестышева и в самом деле подписала документ, в котором ее отец указал, что приданое далеко превосходит положенную дочери часть и является ее полным наследством. И тем не менее Сенат без колебаний вынес решение в пользу Ахлестышевой, сочтя, что, хотя она и отказалась от своих прав на наследство после отца, никаких соглашений такого рода с матерью она не заключала, а потому имеет полное право на собственность последней{96}.
Важно отметить, что и проблема «довольного» приданого, и тема неопределенности наследственных прав замужних дочерей исчезают в первые десятилетия XIX в. Дворянки подавали иски против своих братьев, если те не выделяли им положенную часть имущества{97}, но вопрос о правах дочерей на установленную часть семейных владений и о необходимости их подписи под брачным контрактом больше не поднимался. Свод законов Российской империи, первое издание которого состоялось в 1832 г., определил приданое просто как имущество, выделяемое дочерям или другим родственницам по случаю вступления в брак. В нем предусматривалось, что женщины, получившие приданое, могли исключаться из наследования лишь в том случае, если отказались от своих прав на законную долю добровольно и в письменной форме; при отсутствии письменного отказа дочери должны были участвовать в разделе семейной собственности{98}. Впоследствии суды выносили решения о том, что даже при выделении дочери имущества не в виде приданого, а как «отдельной записи», если молодая женщина не отказывалась письменно от своих прав, она не могла быть отстранена от дальнейшего наследования{99}. Свод законов также подтвердил право женщин на четырнадцатую часть недвижимого имущества, кроме тех случаев, когда дочерей было так много, что их братьям досталась бы еще меньшая часть наследства{100}.
Протоколы дел, рассмотренных в Сенате, показывают, что должностные лица относились к наследственным правам дочерей серьезно, а при необходимости недвусмысленно приказывали родственникам-мужчинам отдать им положенную долю семейного состояния. В самом деле, самой удивительной чертой споров о наследстве между братьями и сестрами в первой половине XIX в. было само отсутствие дел, касающихся приданого. Братья и сестры вступали в пререкания из-за правильности раздела имущества{101}, из-за нежелания брата отдать сестре землю с крестьянами после того, как была достигнута соответствующая договоренность{102}. Бывало, что брат возражал, когда сестра получала в наследство больше, чем ей полагалось по закону, даже если недвижимость, о которой шла речь, была купленной и передавалась дочери согласно ясно выраженной воле умершего отца. Другие пытались помешать своим сестрам продавать родовые земли{103}. И все же для дворянок, готовых защищать свои права, «недовольное награждение» осталось в прошлом. Несмотря на то что разногласия между братьями и сестрами существовали по-прежнему, в начале XIX в. право замужних дочерей на семейную собственность было уже твердо закреплено законом.
