Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
О том, что самые «беспристрастные исследования» ученые публикуют только в газетах, это всем известно. Но вот какая получается неувязка. Если верить С.Максудову, то содержащая приведенные данные статья И.Курганова «Три цифры» появилась на страницах газеты «Новое русское слово» не в 1964, а в 1981 г. (33). К сожалению, отсутствие полных комплектов этой газеты за указаные годы в наших отечественных библиотеках не позволяет установить, кто же в данном случае прав.
В любом случае есть основания утверждать, что А.И.Солженицын заимствовал данные И.А.Курганова на слух. Прием для обоснования такого серьезного обвинения как стомиллионных геноцид, осторожно говоря, рискованный. Во всяком случае он свидетельствует, что рисуя картину ужасов (а они, к сожалению, были), автор «Архипелага» не заботился о проверке используемых им сведений. Ведь он же писал не научное, а художественное исследование.
Поскольку цифра 66 миллионов вызвала противоречивые отклики, при переиздании «Архипелага» Александр Исаевич счел необходимым уточнить, что она характеризует количество погибших «с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами» (34) и была получена «профессором Кургановым» «косвенным путем» (35). Однако, что это за путь, Александр Исаевич до сих пор умалчивает.
Между тем, методика расчетов, использованных И.А.Кургановым, была невероятно проста. Используя коэффицент прироста населения накануне Первой мировой войны, он прежде всего определил ту численность населения, которую мог иметь Советский Союз при таком приросте к началу 1959 г., сопоставив затем полученный показатель с данными 1959 г., он обнаружил разницу в 110 миллионов. Таким же способом были определены потери советского населения за 1941-1945 гг. – 44 млн. чел. Расхождение между этими цифрами и составило 66 млн. (36).
Используя подобную методику, А.И. Солженицын идет дальше: «По расчетам, сделанным до 1917 года, по тогдашнему состоянию рождаемости – наша страна должна была иметь к 1985 г. – 400 миллионов человек, а имеет только 266, таковы потери от коммунизма» (37) – 134 миллиона человек.
Чтобы вы могли оценить совершенство подобных расчетов, достаточно привести только один пример. На январь 1990 г. численность населения Российской Федерации достигала 148 млн. чел. Если исходить из темпов его прироста в предшествовавшее десятилетие, то к январю 2000 г. она должна была бы составить не менее 158 млн. чел, между тем она не превысила 146 млн. чел., из которых, как минимум, 2 млн. приходилось на переселенцев из бывших советских республик (38). Следовательно за десять лет численность коренного населения России не увеличилась, а сократилась в лучшем случае до 144 млн. чел. Расхождение 14 млн. Неужели это убитые и замученные ельцынским режимом?
Использовать для определения масштабов советского террора предложенную И.А.Кургановым методику расчетов, это значит ничего не понимать не только в демографии, но и в математике.
Что же мы видим? В изображении А.И. Солженицына Советский Союз выглядел страной, в которой все население было прикреплено к месту проживания, питалось оно одним картофелем, которого хватало лишь на восемь месяцев в году, за использование ксерокса давали десять лет, людей, получивших инвалидность, за это ссылали в отдаленные места. Он, мастер пера, являлся бездомным и для того, чтобы не умереть с голода, чтобы иметь возможность писать, вынужден был заниматься совершенно другими делами. Но и это было хорошо, потому, что еще совсем недавно в стране расстреливали по одному миллиону в год, за колючей проволокой находилось до 20 миллионов человек, некоторые группы населения (дворяне, купцы, духовенство, зажиточные крестьяне, казаки) были уничтожены полностью. А всего от советского террора погибло 66 миллионов человек, более чем во Второй мировой войне.
Картина страшная. Но совершенно далекая от действительности.
Получается, что выступая против одной лжи, А.И.Солженицын под видом правды предлагает нам другую ложь.
И это неслучайно. Вспомним, как живописуя в «Теленке» свою беседу с П.Н.Демичевым, Александр Исаевич самодовольно признается: «Это был – исконный привычный стиль, лагерная “раскидка чернухи”» (39).
Но может ли любитель «чернухи» быть борцом за правду и глашатаем нравственной революции? Конечно, нет.
Получается, что и призыв «жить не по лжи» – это тоже «раскидка чернухи».
О «чистоте» его имени
Раскрывая секрет своего общественного влияния, А.И.Солженицын пишет, что сила его «положения была в чистоте имени от сделок » (1). Не каждый может похвастаться этим. Но имеет ли на это право автор приведенных слов? Разве не он, будучи сталинским стипендиатом, стремился уклониться от военной службы? Да, еще таким способом, на который отважится не всякий. Или это не сделка с совестью? И разве не он, называющий себя патриотом, пытался пересидеть войну в обозе? Может быть, и это не сделка? А пребывание в лагере? Мы ведь помним, что свое хождение по мукам он начал с «придурков». Но ведь, по его же собственным словам, трудно, очень трудно «придурку» иметь неомраченную совесть? Простите, а разве не он в лагере на Калужской заставе согласился быть осведомителем?
Допустим, что впервые шевеления добра он испытал только на тюремной соломке, что только за колючей проволокой, пройдя все круги ада, стал настоящим человеком, готовым к бекомпромиссной борьбе с ненавистным советским режимом.
Но вот он встречает в ссылке Георгия Степановича Митровича. “…отбывший на Колмые десятку по КРТД, уже пожилой больной серб, неуёмно боролся за местную справедливость в Кок-Терке” (2). Как же смотрел на эту борьбу закалившийся в лагерях А.И.Солженицын? Послушает его самого: “Однако – я нисколько ему не помогал…Я таил свою задачу, я писал и писал, я берег себя для другой борьбы позднейшей” (3). И далее Александр Исаевич задается вопросом: “Но…права ли? Нужна ли такая борьба Митровича. Ведь бой его был заведомо безнадежен”. Правда, при этом А.И.Солженицын отмечает, что если бы все были такие, как Г.С.Митрович, мир был бы иным (4). Но это если бы все. А поскольку не все, то, получается, что и бороться не нужно.
Не изменился Александр Исаевич и на воле. Описывая свою рязанскую жизнь, он признается: «Безопасность приходилось усиливать всем образом жизни:…на каждом жизненном шагу сталкиваясь с чванством, грубостью, дуростью и корыстью начальства…, не выделяться ни на плечо в сторону бунта, борьбы, быть образцовым советским гражданином, то есть всегда быть послушным любому помыканию, всегда довольным любой глупостью» (5). А это разве не примирение с существующим строем? Разве это не сделка? Конечно, она оправдывается благородной целью. Ведь Александр Исаевич писатель. У него историческая миссия.
Может быть, он стал другим позднее? Открываем «Теленка» и читаем: «Стыдно быть историческим романистом, когда душат людей на твоих глазах. Хорош бы я был автор «Архипелага», если б о продолжении его сегодняшнем – молчал дипломатично» (6). А ведь молчал, когда в 1964 г. его призывали выступить в защиту И.А.Бродского. И в 1966 г. отказался поставить свою подпись под письмом в защиту Ю.М.Даниэля и А.Д.Синявского. И в августе 1968 г. он, осудивший редакцию “Нового мира” за беспринципность, сам не решился на публичный протест. И в 1970 г. не откликнулся на призыв А.Д.Сахарова поддержать арестованных П.Г.Григоренко и А.Марченко. И летом 1973 г. не возвысил свой голос лаурета Нобелевской премии в защиту исключенного из Союза писателй РСФСР В.Е. Максимова (7). Не поддержал его даже морально, когда тот лично обратился к нему с письмом (8). Лишь позднее в «Теленке» выразил сожаление: «В начале лета исключили из Союза писателей Максимова, в июле он прислал справедливо-горькое письмо: где же «мировая писательская солидарность», которую я так расхваливал в нобелевской лекции, почему же его, Максимова, не защищаю я?» (9). А действительно, почему? Объяснение – был занят романом о революции – не выдерживает критики (10).
Более того, Александр Исаевич продемонстрировал в отношении власти гораздо более уязвимый конформизм. «После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле и после Вашей речи, Никита Сергеевич – докладывал Н.С. Хрущеву его помощник В.С. Лебедев 22 марта 1963 г., -, мне позвонил по телефону писатель А.И.Солженицын и сказал следующее: “Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наша литература и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные жирные мухи”» (11).
