Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
На эту черту его личности уже обращено внимание, и он давно уже назван мастером полуправды (1). В этом мы могли убедиться сами, наблюдая, как, не всегда, правда, ловко, писатель манипулирует своими воспоминаниями, создавая разные версии одних и тех же событий в зависимости от того, какая из них нужнее и выгоднее в данный момент (2)
Чтобы получить более наглядное представление, насколько наш герой любит правду, обратимся к конкретным фактам.
Начнем с мелочи.
Выступая 12 декабря 1974 г. на пресс-конференции в Стокгольме и демонстрируя свое отрицательное отношение к той шумихе, которая была поднята вокруг его имени, Александр Исаевич заявил, что после выхода в свет «Одного дня» он «девять лет вообще…не давал ни одного интервью» (3).
Как же так? А интервью, журналисту Виктору Буханову, опубликованное 25 января 1963 г. на страницах «Литературной России»? А описанное самим А.И.Солженицыным интервью японскому корреспонденту Седзе Комото 17 ноябре 1966 г.? А интервью словацкому коммунисту-партизану Павлу Личко, опубликованное 31 марта 1967 г. на страницах братиславской газеты «Литературная жизнь» (4)?
Делая свое заявление Александр Исаевич был уверен, что европейцы ни советских, ни словацких, ни японских газет не читают.
Подобным же образом изображает он и свое литературное творчество. «…долгие годы в России, – заявил он 10 марта 1976 г. в интервью газете «Франс суар», – я должен был большую часть времени где-то работать – и для денег, и для того, чтобы не возбуждать подозрения властей» (5). Это же он утверждал и в телеинтервью с Малколмом Магэриджем для Би-Би-Си 16 мая 1983 г.: «В Советском Союзе я никогда не мог…заниматься только литературой, я должен был все время зарабатывать себе на жизнь чем-нибудь другим» (6).
Можно представить, с каким уважением после этих слов должны были смотреть на него европейцы. Однако, как мы знаем, подобные откровения были далеки от истины. Если взять период с марта 1953 г. до февраля 1974 г., получается 21 год. Об учебной нагрузке Александра Исаевича в ссылке (1953-1956) нам известно только с его собственных слов, учебная нагрузка в Мезиновской школе вообще неизвестна. Что же касается Рязани, то поселившись здесь в 1957 г., А.И.Солженицын взял в школе только 15 часов в неделю – это немногим более 80% ставки, в следующем году оставил себе 12 часов, 67% ставки, затем 9 часов – 50% ставки, а с конца 1962 г. вообще ушел из школы и перешел, как говорится, на “вольные хлеба”, пребывая в таком положении на протяжении одиннадцати лет, вплоть до высылки из Советского Союза в 1974 г.
Мог ли все это забыть Александр Исаевич к 1976 г.? Конечно, нет.
Значит, лгал и со страниц газеты «Франс суар», и перед телекамерой Би-Би-Си.
А вот еще одно его «откровение». Выступая 28 февраля 1977 г. перед жителями Кавендиша, он поведал им: «Мне скоро уже 60 лет, но за всю жизнь у меня никогда не было не только своего дома, но даже и определенного постоянного места, где бы я жил…первый свой дом и свое первое постоянное жительство мне удалось избрать лишь у вас, в Кавендише» (7). Не часто увидишь человека, который почти всю свою жизнь провел бездомным бродягой. Поэтому слушая эти речи, жители маленького американского городка, наверное, представляли своего знаменитого земляка ночующим под заборами и рыдали. Рыдали и гордились: ведь не опустился, не стал вором или убийцей и сумел сохранить гуманные традиции великой русской литературы.
Можно понять почему «бездомный» лауреат дурачил своих американских соседей. Они ведь не знали ни его биографии, ни России, но зачем перепечатывать эту ложь сейчас у себя на родине?
Не жалел Александр Исаевич красок и для характеристики той страны, из которой был выслан. Обращая внимание Запада на существование в Советском Союзе так называемой паспортной системы и характеризуя ее как пережиток крепостного права, А.И.Солженицын так разьяснял это в своем первом крупном зарубежном интервью телекомпании CBS летом 1974 г.: «…паспортный режим. Режим прикрепления к месту. Вы не можете никуда уехать из этого местечка, из этого маленького поселка, или города, или деревни, и вы находись во власти не то, что там центральных властей или советского аппарата, вы находитесь во власти – вот, здешнего начальника. И если вы ему не нравитесь, вы пропали. И уехать никуда нельзя» (8).
Существовавшая до середины 70-х годов паспортная система действительно имела черты крепостничества. С 1932 по начало 1970-х годов паспорта выдавались только горожанам, сельские жители их, как правило, не имели. Между тем существовало требование, по которому на работу в городах брали только при наличии паспорта. Этим самым правительство сдерживало переселение из деревни в город. Однако остановить его оно не могла. Если в 1940 г. в городах проживало 33 процента населения, то в 1961 г. – уже 50, а в 1981 г. 57 (9). Что же касается переселений из деревни в деревню и, тем более, из города в город, то на них паспортная система не имела никакого влияния и все сказанное А.И.Солженицыным на этот счет – чистая и заведомая ложь.
К числу подобных же «открытий», которыми писатель порожал своих западных читателей и зрителей, относится и следующее его утверждение. Полемизируя на страницах журнала «Foreign Affers» с бывшим меньшевиком Д.Ю.Далиным, Александр Исаевич в статье под названием «Иметь мужество видеть» напомнил ему «о советской провинции, где не хватает картофеля до весны, а других продуктов вообще не знают (и это, мистер Далин, никак не гипербола, вам только трудно это вообразить)» (10).
Вдумаемся в эти слова и попрбуем «вообразить» то, к чему призывал А.И.Солженицын «мистера Далина». Из приведенных слов явствует, что к началу 80-х годов советская провинция жила только за счет картофеля, которого, оказывается, не хватало даже до весны. Это означает, что провинция была обеспечена продуктом питания только восемь месяцев в году. Как же она жила весной и в начале лета? Неужели бедные провинциалы на протяжении четырех месяцев питались травой и корой деревьев?
Теперь «вообразим» самое лучше время в году, когда на столе появлялась долгожданная картошка. Поскольку ничего другого не было, ее приходилось есть каждый день. Вероятнее всего, картофель варили, так как в сыром виде мы его почему-то не любим, а для жаренного нужны жиры. Между тем других продуктов, по утверждению нашего правдолюба, провинция не знала. Не знала ни соли, ни масла, ни мяса, ни молока, ни яиц, ни овощей, ни фруктов. Не знала даже хлеба. Это покруче, чем в ленинградскую блокаду. И ведь как умели дурачить: никто, кроме А.И.Солженицына, полного отсутствия «других продуктов» в нашей стране не замечал.
Да, в советские времена провинция испытывала острую нехватку многих видов продовольствия. Я сам, родившийся и выросший в деревне, больше тридцати лет стоял в очередях за хлебом, мясом, сахаром и так далее. Но я не только голодал, но и не видел, чтобы в послевоенные годы кто-нибудь умирал от голода. Зачем же доводить эту проблему до абсурда?
А вот другой перл, с помощью которых лауреат Нобелевыской премии создавал себе за рубежом славу отважного правдолюбца: «У нас инвалидов Отечественной войны убирают из общества, чтоб их никто не видел, ссылают на отдаленные северные острова, – инвалидов, тех, кто потерял здоровье в защите родины. Инвалидов преследуют, притесняют…» (11).
Я не был сторонником прежней политической системы, но как современник А.И.Солженицына утверждаю: мне неизвестно ни одного случая, чтобы в советском обществе человека преследовали и тем более ссылали «на отдаленные северные острова» только за то, что он инвалид, а вот то, что система социальной помощи инвалидам в те времена хотя и являлась очень несовершенной, но существовала и была во много раз гуманнее и эффективнее чем сейчас – это можно доказать без труда.
Есть ли у А.И.Солженицына хоть какие-либо материалы о преследовании советских инвалидов? Нет. Ни одного. Иначе бы он их обязательно привел. Значит, опять перед нами сознательная ложь.
И уж совсем об анекдотичных фактах поведал писатель в 1976 г. в Испании: «Я смотрю как у вас работают ксерокопии. Человек может подойти, заплатить 5 песет и получить копию любого документа. У нас это недоступно ни одному гражданину Советского Союза. Человек, который воспользуется ксерокопией не для служебных целей, не для начальства, а для самого себя, получает тюремный срок, как за контрреволюционную деятельность» (12). Этого Александру Исаевичу показалось недостаточным и в другом интервью он уточнил: «В Советском Союзе за то, что в Испании стоит 5 печет – цена одной ксерокопии, – дают десять лет тюрьмы или запирают в сумасшедший дом» (13).
