Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
Следует отметить, что некоторые современники А.И.Солженицына сразу достаточно скромно оценивали его литературный талант. Так, в 1962 г. Н.Грибачев написал стихотворенение «Метеорит», в котором говорилось:
«Отнюдь не многотонной глыбой
Но на сто верст Раскинув хвост,
Он из глубин вселенских прибыл
Затмил на миг Сиянье звезд.
Ударил светом в телескопы,
Явил Стремительность и пыл.
И по газетам Всей Европы
Почтительно отмечен был.
Когда ж Без предисловий вычурных
Вкатилось утро на порог.
Он стал обычной И привычной
Пыльцой в пыли земных дорог.
Лишь астроном в таблицах сводных,
Спеша к семье под выходной,
Его среди других подобных
Отметил строчкою одной» (4)
Я не поклонник Н.Грибачева, однако в данном случае он во многом оказался прав.
Но даже тем, кто с самого начала скромно оценивал литературные способности А.И.Солженицына, его личность казалась безупречной: «Личность С. выше и сильнее его литературного таланта, в целом подражательного, натужного, исчерпывающегося содержанием и сегодняшним», – писал, например, поэт Давид Самойлов (5).
Но дело не только в том, что А.И.Солженицын оказался не настолько велик, как представлялось до этого. Неожиданно стало открываться, что он совсем не тот, каким его все считали и за кого долгое время он выдавал себя сам. И тогда из толпы его почитателей раздались первые «детские» голоса: «А король-то гол» (6). Одним из таких «мальчиков» был писатель В.Н.Войнович, опубликовавший в 1986 г. сатирический роман «Москва. 2042 год», в герое которого писателе Карновалове современники без труда узнали Великого писателя земли русской (7). А затем в 2002 г. Н.В.Войнович издал книгу «Портрет на фоне мифа», в которой все вещи были названы своими именами (8).
Наше знакомство с жизнью «великого писателя» свидетельствует, что расхождение между его образом и действительностью еще более поразительно, чем показал В.Н.Войнович.
«Подайте милостыню ей»
Читатели «Архипелага», наверное, знают фотографию А.И.Солженицына в одежде зэка с номерами на шапке, куртке и брюках: сутулая фигура, голова, вобранная в плечи, угрюмое лицо (фото). Известна и другое его фотографическое изображение в подобной же одежде с разведенными в сторону руками: он в лагере, во время обыска (фото).
Когда я впервые увидел эти снимки, был поражен: неужели в каторжных лагерях не только фотографировали заключенных, но и выдавали им фотографии при освобождении?
Оказывается, снимки были сделаны позднее, уже в ссылке. А.И. Солженицын просто позировал перед объективом (1).
И тогда я стал перебирать другие его фотографии: вот, он с автоматом на груди рядом с командиром артиллерийского дивизиона Е.Ф.Пшеченко: и не понятно, кто командир, кто подчиненный и откуда у командира батареи звуковой разведки автомат? (фото). Вот, он в погонах старшего лейтенанта с орденом Красной звезды задумался над рукописью (фото). Другой снимок – он за столом в майке снова над рукописью и снова в глубом раздумье (фото). А вот он обнимает Наталью Алексеевну и весь его взгляд излучает любовь (фото). Перед нами роман-газета с повестью “Один день Ивана Денисовича”, на обложке изображение А.И.Солженицына (фото). Комментируя его, он пишет: “…то, что мне нужно было, выражение замученное и печальное, мы изобразили” (2). Прошло три года и когда последовал провал части его литературного архива, несмотря на возникшую угрозу, Александр Исаевич снова оказался перед обьективом, чтобы запечатлеть для потомков охватившую его тогда тревогу (фото).
Он играл и позировал не только перед фотообъективом и телекамерами. Открываем его воспоминания и читаем: «Моя жизнь в Рязани идет во всем… по-старому (в лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова…)» (3). Можно было бы допустить, что Александр Исаевич привез из Казахстана «лагерную телогрейку» и сохранил её как реликвию. Но присмотритесь к его фотографии 1954 г. (фото). Неужели этот интеллигентный мужчина в выглаженной рубашке, с галстуком и в шляпе летом 1956 г. через полстраны вез изношенную «лагерную телогрейку» потому, что не желал ее выбрасывать и собирался носить дальше?
Можно было бы допустить, что перед нами авторская фантазия, если бы не воспоминания Г.П.Вишневской. Описывая, как осенью 1969 г., А.И.Солженицын поселился у них на даче, она отмечает: «…в шесть часов утра приехал Александр Исаевич, оставил свои вещи, а сам уехал в Москву поездом…Заходим в дом, и я хозяйским глазом вижу, что ничего не изменилось, никакого нового имущества нет. Лишь на кровати в спальне узел какой-то лежит…Что же за узел такой? Оказывается, это старый черный ватник, стеганый, как лагерный, до дыр заношенный. Им обернута тощая подушка в залатанной наволочке, причем видно, что заплаты поставлены мужской рукой, так же, как и на ватнике, такими же большими стежками…Все это аккуратно связано веревочкой, и на ней висит аллюминевый мятый чайник. Вот это да. Будто бы человек из концентрационного лагеря только что явился и опять туда же собирается. У меня внутри точно ножом полоснуло» (4).
Неужели Александр Исаевич собирался ходить в «до дыр заношенном ватнике» в Жуковке, в элитном, закрытом для обычных людей поселке, в котором жили правительственные чиновники и представители высшего слоя столичной интеллигенции?
А в том, что Александр Исаевич был способен на это, мы можем убедиться, читая его воспоминания. В декабре 1962 г. он, простой рязанский учитель, начинающий автор, по вызову Цека на обкомовской машине едет в Москву на встречу руководителей партии и правительства с деятелями культуры: ”…Я, – пишет Александр Исаевич, – нарочно поехал в своем школьном костюме, купленном в “Рабочей одежде”. В чиненных-перечиненных ботинках с латками из красной кожи по черной, и сильно нестриженный…Таким зачуханным провинциалом я привезен был во мраморно-шёлковый Дворец Встреч…В раздевалке ливрейные молодцы приняли мое тертое унылое длинное провинциальное пальто” (5)
Видимо, “в чиненных-перечиненных ботинках с латками” он появляся и в других местах, свидетельством чего может служить разговор Натальи Алексеевны с К.И.Чуковским 19 июля 1966 г. Передавая ее слова о своем муже Корней Иванович записал: “Говорю ему: тебе нужны ботинки. А он: еще не прошло десяти лет, как я купил эти” (6).
Подобным же образом Александр Исаевич любил показаться и на рязанских улицах. “Когда Солженицын приезжал в Рязань из Давыдова, – вспоминала А.М.Гарасева, – у него был вид старого колхозника из глухой деревни: куртка-стеганка (видимо, обыкновенный ватник, который называли фуфайкой или телогрейкой -А.О.), шапка с ушами, и весь он выглядел каким-то усталым и измученным” (7).
В таком виде застал его бывший генерал П.Г.Григоренко, побывавший у него зимой 1968-1969 гг. в Давыдове: на плачах “фуфайка”, на ногах “огромные зэковские бахилы” (8). Весьма скромным был и ужин: “по кусочку свиного сала, черный хлеб, луковица, перловая каша-концентрат”, “флакон из-под духов, в нем на 1/3 спирт”, завтрак: “картофель”, “снова по кусочку сала, луковица, соль, растительнео масло”, “снова накапали в рюмки спирта” (9).
Образ неприхотливого, бедствующего писателя А.И.Солженицын начал внедрять в сознание окружающих, как только стал выходить в люди. Рассказывая о своем первом появлении в редакции “Нового мира”, он пишет: “Распрашивали о моей жизни, прошлой и настоящей, и все смущенно смолкли, когда я бодро ответил, что зарабатываю преподаванием шестьдесят рублей в месяц, и мне этого хватает” (10). В те годы за 60 руб. в месяц один человек прожить мог, но очень скромно. Чтобы это было понятнее, приведу следующий факт. Тогда в высших учебных заведениях студент получал стипендию только в том случае, если доход семьи составлял менее 100 руб. в месяц на человека.
Можно представить как смотрели на Александра Исаевича сотрудники редакции «Нового мира». «Все были в восторге от того, – вспоминает В.Н.Войнович, – как он пишет, как держится и что говорит. Говорит, например, что писатель должен жить скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать» (11).
Эти обыкновенные яйца по девяность копеек нашли отражение и в
воспоминаниях самого А.И.Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 г. он возвращался из Москвы в Борзовку, Александр Исаевич пишет: «Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках, шестью десятками дешевых яиц» (12). Видимо, этот эпизод нашел отражение в дневнике А.И. Кондратовича. 16 июня 1967 г. после одной из встреч с А.И. Солженицыным он записал: «…живет стестенно. Уезжал в прошлый раз в Рязань. «Шесть десятков яиц увез» – сказал мне. «А разве в Рязани нет их?» – «По девяносто копеек нет. Есть по рублю сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет» (13). Подсчитать разницу нетрудно. Три рубля.
