Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
О характере и степени воздействия германского элемента на славянскую среду свидетельствуют примеры из истории кровно близких Руси народов. В XIII в. в Чехию и Польшу устремился поток немецких феодалов, купцов, ремесленников, крестьян, монахов, приведший к появлению на их землях чисто немецких или полунемецких городов, власть в которых находилась в руках немецкого патрициата. В Чехии немецкий язык широко использовался в городах в деловой и правовой сфере, при написании грамот, употреблялся в повседневном общении, что привело к проникновению в разговорную речь, равно как и литературный язык, большое количество германизмов (разговорная речь нередко носила смешанный характер, с пестрой комбинацией элементов чешского и немецкого языков). В Польшу переселенцы принесли немецкое право, получившее повсеместное распространение как в сельской местности, так и в городах. На немецком языке был составлен во второй половине XIII или начале XIV в. свод обычного польского права - т.н. Эльблонгская книга, или Польская правда . По мнению норманистов, двинувшиеся на Русь скандинавы принадлежали к практически тем же слоям (воины, купцы, ремесленники, крестьяне), что и представители немецкого общества, действовавшие в Чехии и Польше. Но если пребывание последних наложило на историю этих стран весьма значимые отпечатки, видимые и ныне, и в какой-то мере даже онемечили Чехию и Польшу, то шведы, которых в огромном количестве выводят в Восточную Европу, да еще причисляют к ним всю верхушку русского общества ІХ-Х вв., в истории Древнерусского государства не оставили, констатировал С.А. Гедеонов, «ни единого следа своего двухсотлетнего мнимого господства над восточными славянами ни в истории, нм в языке, ни в жизни народа».
Этот факт, говорящий о полной несостоятельности норманизма, его сторонники активно нейтрализуют разговорами об ассимиляции скандинавов в восточнославянском обществе, что позволяет закрывать тему об отсутствии их следов в многогранной жизни древнерусского общества, в которой отразилось участие многих народов, но только не норманнов. Начало тому положил А.Л. Шлецер. Не обнаружив в реалиях Руси IX-XI вв. того, что он доказывал, ученый все свел к тому, что «победители и побежденные скоро смешались друг с другом...». Н.М. Карамзин, развивая эту мысль, утверждал, что «скандинавы приходили в Россию большею частию без семейств, и женились на славянках; дети, воспитываемые матерями, должны были знать лучше язык их, нежели отцевский, которому надлежало совсем исчезнуть в третьем или четвертом колене». Точно такую же картину рисовал и СМ. Соловьев. Сюжет о стремительной ассимиляции скандинавов в восточнославянской среде стал одним из самых распространенных в советской и современной норманис-тике, в зарубежной литературе. Но, говоря так, норманисты не замечают, что, как сказал Гедеонов, «при новой теории о быстром слиянии обоих начал норманская школа теряет свои... надежнейшие точки опоры».
Действительно, невозможно, например, вообразить ситуацию, при которой викинги, так дорожившие памятью предков, не сохранили бы память о них (как ее живое воплощение) в совместных со славянками по-томствах. Немецкий ученый К. Вейнхолд в 1856 г. показал, что у скандинавов существовала традиция давать своим детям имя деда или первую половину его имени. Затем русский исследователь И.М. Ивакин обращал внимание на явление, характерное, например, для норманнов: первенцу мальчику и первой девочке при крещении давали имена соответственно дедушки и бабушки по отцовской линии. Второго мальчика и вторую девочку нарекали именами дедушки и бабушки по материнской имени. Сегодня норманист А.А. Молчанов поясняет, что «наследование имен своих предков, причем по мужской и по женской линии, являлось для хёвдингов как бы одной из привычных форм публичного предъявления неотъемлемых законных прав, приобретенных по рождению» .
Поэтому, если даже и согласиться с норманистами о скорой и полной ассимиляции скандинавов, то все равно, согласно тому закону, о котором говорят Вейнхолд, Ивакин и Молчанов, конечно, все бы наши князья и их наследники по мужской линии непременно бы являлись обладателями скандинавских имен. Но таких случаев в эпоху Древнерусского государства не наблюдается. Выше уже рассматривался вопрос о древнерусских именах, и пример с княжескими именами Рюрика, Олега, Ольги убеждает, что летописный именослов не был связан со скандинавами. Не имеет отношения к последним и имя Игорь. Так, Ивакин доказал, что в древности имена Ингвар и Игорь различались и не смешивались. «Будь они одинаковы, - задавался он резонным вопросом, - зачем бы князю Игорю Глебовичу давать сыну своему имя не Игорь, а Ингвар? Однако же сын у него не Игорь Игоревич, а Ингвар Игоревич» (Речь идет об Ингваре Игоревиче, княжившем в Рязани с 1195 г.). Ученый также указал, что если имя Игорь известно с X в., то имя Ингвар появилось на Руси «довольно поздно - в конце 12-го и в начале 13-го века» в результате брака рязанского князя Игоря Глебовича (ум. 1195) с норманкой.
За свои родовые имена, как свидетельствует история, очень прочно держались династии, подвергшиеся процессу ассимиляции. Так, например, княжеская династия руян (ругов, русских) на Южной Балтике к началу XIV в. уже совсем онемечилась. И одно лишь только напоминало о ее славянском происхождении - славянские имена, которые существовали до самого прекращения этого рода. И поморские князья, онемечившиеся уже во второй половине ХШ в., употребляли славянские имена до своего прекращения (1637), т. е. еще почти четыреста лет после того, как стали немцами. А.Л. Шлецер, говоря о скорой ассимиляции скандинавов в восточнославянской среде, вместе с тем отметил одно обстоятельство, которое никак не согласовывалось с его же заключениями. Он указывал, что «германские завоеватели Италии, Галлии, Испании, Бургундии, Карфагена и пр. всегда в роде своем удерживали германские имена, означавшие их происхождение». Р.Ю. Виппер также отмечал, что в Западной Европе норманны «долго сохраняли свои народные черты, обычаи...», в то время как у варягов на Руси была иная судьба: они «быстро утрачивают свои скандинавские черты, ославяниваются».
В отношении разных судеб норманнов и варягов очень тонко подмечено. Исследователи, в том числе норманисты, давно обратили внимание на принципиальную разницу в поведении норманнов в Западной Европе и в поведении варягов в Восточной Европе, означающую, что речь о совершенно разных народах. Абсолютно был прав А.Васильев, сказав в 1858 г., что «скандинавы нигде не облагали данью побежденных, а всегда грабили и жгли, уничтожали все». Затем С.А. Гедеонов в ответ на утверждения, что после призвания норманны вследствие дружеских и родственных отношений между обоими народами будто бы не нападали на восточнославянские земли, с иронией заметил, что «викинги никогда не отличались сентиментальностью...». И.Н. Сугорский заострял внимание на всеизвестном факте, что викинги «вбивают кровавый след» в жизнь Западной Европы, но «ничего подобного не было у нас». В.А. Пархоменко ставил вопрос, почему норманны везде в Западной Европе пираты, береговые разбойники, а на Руси - «вооруженные купцы, культурные государственники, творцы русской государственности?». С.Лесной говорил, что на Руси купцами не могли быть скандинавы, в духе которых «было только грабить подобных купцов».
И нынешние норманисты отмечают кардинальную разницу в поведении викингов и варягов, не придавая тому абсолютно никакого значения. Так, Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, специально задавшись вопросом, каково было восприятие норманнов на Западе и варягов на Востоке, констатируют, что если для Запада «типичен образ викинга-грабителя», то «в образе варяга на Востоке отсутствуют основные стереотипные характеристики норманна-врага...». Затем Мельникова еще раз отметила, что в археологических материалах «следы борьбы местного населения» с варягами практически не прослеживаются, они «скорее рисуют картину мирного существования...». По заключению А.С. Кана, русская народная традиция сохранила образ варяга, «но отнюдь не врага». То же самое говорит В.В.Мурашова, добавляя, что процесс освоения варягами отдельных частей Руси «в основном был, видимо, мирным...». Д.А. Мачинский также признает, что действия варягов «были, повидимому, менее кровавыми», чем действия норманнов на Западе. А.Н. Кирпичников утверждает, что первые норманны-правители принесли не потрясения, «а мир нескольким поколениям жителей Северной Руси». Но такого рода слова нисколько не вяжутся с кровавой историей норманских завоеваний на Западе, где норманны захватывали земли, строили на них крепости и откуда начинали подчинять себе окрестные территории, порабощая его население. Варяги же не ставили крепости на землях славян и не превращали их в своих рабов, а воздвигали крепости лишь по пограничью и защищали Русь от внешнего врага. И в середине IX в., когда норманны, живя грабежом и насилием, наводили ужас на Западную Европу и не играли там «созидательной роли», в Восточной Европе варяжская русь мирно включилась в дело создания Древнерусского государства. Это принципиальное различие в поведенческом типе викингов и варягов, как показывает история, весьма устойчивом во времени, не позволяет их смешивать.
