Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
Отец Шуман уверял, что, вопреки распространенному мнению, Общество Иисуса не имеет "светских" членов. Это пустые сплетни: тайных иезуитов не существует. Орден - замкнутая организация. Она не допускает в свои ряды никого, кроме тех, кто целиком и полностью раз и навсегда посвятил себя служению церкви, то есть Ордену, подчинил себя церкви, то есть Ордену. Однако не всякая общественная и тем более политическая работа может вестись людьми в сутанах. Поэтому Рим создал другую организацию, специально предусматривающую членов-мирян, светских солдат воинствующего католицизма. Святой престол создал так называемый Третий орден святого Франциска Ассизского. Этот орден не обязывает своих членов носить монашеское одеяние, жить в монастырях и публично соблюдать обряды Ордена. Утверждая эту единственную в католической церкви организацию, папа Николай IX возложил на нее задачи проникновения во все поры общества, куда закрыт доступ человеку в сутане.
- С тех пор терциары, так именуют этих тайных францисканцев, являются тайной папской гвардией всюду, где нужна секретная работа папизма. - Шуман помолчал, взвешивая, что еще можно сказать. - Существует много светских католических организаций как в составе Католического действия, так и вне его. Но нет второй, столь секретно организованной, связанной таким обетом послушания и молчания, как Третий орден. "Отпущение" - секретное наставление для терциаров - дает представление об их обязанностях. Достаньте эту книгу, и вы все поймете без моего разъяснения.
- Вероятно, ее не так просто получить? - сказал Грачик.
- Да, здесь, это, конечно, трудно, - согласился Шуман. - Наши иерархи не очень-то охотно разглашают свои тайны. Ведь здесь у нас католичество, если можно так выразиться, дышит на ладан. Осуществление апостольской миссии церкви возможно только под покровительством тайны.
- Советская власть не препятствует никому в отправлении любого культа.
- Вот!.. В этом-то и беда: любого! - воскликнул Шуман. - Католиков поставили в одно положение с магометанами или иудеями. Для вас баптист тоже верующий, а наша церковь рассматривает его как еретика, едва ли не более опасного для церкви, чем идолопоклонник.
- Ну, это уж ваше внутреннее дело, - сказал Грачик, - не станем же мы ради защиты одной религии подавлять другую.
- Но именно этого добивается от всякого государства папский католицизм... Я с ужасом думаю о моей судьбе, если епископ узнает, что я открыл вам.
- Гораздо важнее, что говорит по этому поводу ваша совесть.
- Для церкви она не судья. Важно суждение моих начальников, хотя...
Шуман не договорил и сделал жест, означавший, что ему теперь все безразлично. Он рассказал Грачику, что последнее издание устава Третьего ордена, выпущенное папой Львом XIII, является законом для каждого правоверного католика, и прежде всего для духовных лиц. А этот устав предписывает терциарам проникновение в семью, школу, в государственные учреждения, в политические партии. Отсюда - прямой вывод: терциарство требует маскировки.
- Это прямое влияние иезуитов на Третий орден, - сквозь зубы, с неприязнью проговорил Шуман. - Если они в своей миссионерской деятельности не брезговали становиться браминами и париями, носить одежды буддийских священников и языческих жрецов, то что стоит им теперь требовать от своих агентов любого обличия для выполнения очередных политических или... - Шуман запнулся, но, подумав, все же договорил, хотя и понизив голос: - или диверсионных заданий святого престола. Недаром Лев XIII назвал терциаров "святой милицией Иисуса Христа". А Григорий IX именовал их солдатами Христа, новыми макавеями...
- А разве священник в своем деканате не является объединяющей силой для терциаров? - Грачик задал этот вопрос, надеясь, что Шуман наконец расскажет и о собственной роли в организации Третьего ордена. И не ошибся.
- Да, мы, священники, обязаны руководить деятельностью терциаров-мирян, - неохотно ответил Шуман. Грачику пришлось подтолкнуть его на продолжение:
- По примеру того, что делали терциары в Польше, вам следовало направить терциаров на борьбу с коммунистами. Они же, братья Третьего ордена, должны были содействовать распространению и утверждению в Латвии христианского социализма.
- Латышский рабочий, и даже крестьянин, не очень-то был склонен заниматься этой материей, - ответил Шуман. И по тону его вовсе нельзя было заключить, что он доволен такой склонностью латышей. - Рабочие предпочитали социализм без примеси христианства, батракам же было не до политики, а серый барон, как правило, был фашистом.
- И вы работали с ним заодно? - Тут Шуман опустил взгляд, а Грачик улыбнулся. - К счастью, кажется, все это - далекое прошлое.
Несколько мгновений Шуман глядел на него исподлобья, потом также улыбнулся.
- Вы еще очень молоды, но когда-нибудь из вас выработается отличный психолог, - сказал он, - Впрочем, вы и сейчас уже сущий чародей!
- Пока только ученик чародея. От души советую вам увереннее идти по тому пути, на который встали: с народом, а не против него. За свою свободную Советскую Латвию.
Священник вздохнул и посмотрел в сторону на только что посаженную им березку. Ее листочки блестели от дождя. Капли медленно собирались на их острых зубчиках и не спеша, словно в задумчивости, скатывались на подставленную отцом Шуманом широкую розовую ладонь, как неторопливые последние слезы уже выплаканного горя.
- Вы помните, - продолжал, между тем, Грачик, - как один из организаторов Третьего ордена на советской земле епископ Цепляк советовал своим ксендзам: "Пусть священник исполняет скорее роль советчика, инспиратора, опекуна, а исполнение всего и управление терциарами оставляет в руках выбранного им из среды светских членов Ордена". Вы так и делали?
Не отрывая взгляда от березки, Шуман негромко сказал:
- Делал. - Он сокрушенно покачал головой, потом медленно проговорил: Вероятно, того, что я сказал, достаточно, чтобы предстать не только перед церковным судом... достаточно, чтобы с меня сняли сан, но... я не боюсь... нет! - И он решительно мотнул головой. Это вышло очень энергично. - Суд церкви - не суд народа, только такой суд страшен мне теперь... Суд моего народа!
- На справедливость этого суда вы могли бы положиться, но тут, я думаю, ему нечего делать.
При этих словах Грачика Шуман обеими руками взялся за тоненький ствол березки. Словно теперь не он ее должен был поддерживать, а искал в ней поддержки сам.
Грачик взял со скамейки и развернул плащ - он был совсем сухой. Дождь шел уже вовсю, и Грачик надел плащ поверх уже промокшей рубашки. Шуман, как стоял, прижавшись лбом к стволу деревца, так и остался. Грачик вышел из садика и тихонько притворил за собой калитку. Дойдя до поворота дороги, поглядел назад: Шуман стоял все так же, прижавшись лицом к деревцу. Его могучая спина была согнута, и широкие плечи опустились в бессилии.
91. ПАТЕНТОВАННАЯ ПЕТЛЯ КВЭПА
Рухнула последняя надежда Квэпа избежать возмездия. Старания сойти за шизофреника ни к чему не привели. Следствие было закончено, обвинительное заключение вручено вторично. Глядя на слезы, стекавшие по желтым, оплывшим, как подтаявший сыр, щекам Квэпа, адвокат тщетно искал начало и конец своей речи на суде. Пункт за пунктом они вместе в десятый раз прочитывали обвинительное заключение. Безнадежность глядела в глаза Квэпу с каждой страницы, из каждой строки.
Отросшие волосы падали Квэпу на лоб. Концы их сохранили следы темной краски, но из-за того, что она не подновлялась, волосы отливали теперь зеленым. Там и тут появились седые пряди - животный страх съедал даже окрашивающий пигмент волос, как съел остатки румянца на обрюзгшем лице, как погасил жадный блеск глаз обжоры и сластолюбца, как превратил когда-то крепкое тело в дряблый мешок с тяжелыми костями мясника. Страх до краев заполнил мозг Квэпа, налил холодом сердце, разложил отвратительной слабостью мышцы, заставил дрожать скелет. Это был всепоглощающий страх, о каком Квэп до тех пор не имел представления. Но и теперь у Квэпа ни разу не шевельнулась мысль о том, не испытывали ли подобного же страха его жертвы в прошлом? Он не думал об этом теперь так же, как не думал тогда, когда одетый в мундир айзсарга посылал пулю в голову жертвы или когда вывязывал узел удавки на глазах приговоренного к повешению. Все было обыкновенно и просто в "Саласпилсе", - здесь все казалось невероятным, словно одна его драгоценная жизнь, противопоставленная жизням сотен замученных им, была несоразмерно высокой ценой.
Так устроена ущербная часть человечества: представление о ценности жизни бывает до абсурда противоречиво. Закоренелому преступнику, ни в грош не ставящему чужую жизнь, его собственное жалкое существование кажется самым ценным, ради чего стоит пожертвовать миром. До последней минуты Геринг, Заукель, Кальтенбруннер не могли себе представить, что в обмен на воздвигнутые ими пирамиды черепов народы смели потребовать хотя бы такую ничтожную плату, как головы убийц. Когда-то и им, как теперь Квэпу, цена казалась недопустимой, невероятной. Квэп почти не спал. Он день и ночь метался по камере. Иногда останавливался перед глухой стеной и упирался в нее лбом, как бык, намеревающийся пробить каменную кладку тюрьмы. Он стонал и плакал так, что надзиратели вызывали врачей, и те давали Квэпу снотворное.
