Борис Ковалев - Повседневная жизнь в период оккупации
Отношение к православию у Гитлера и его ближайших сподвижников было еще более агрессивным. Не отрицая необходимости активного использования в пропагандистских целях открытие храмов, он возражал против единой православной церкви в России. В одной из своих застольных бесед он заявил: «Церковь — это всегда государственная объединительная идея. В наших же интересах лучше всего было бы, если бы в каждой русской деревне была своя собственная секта со своим собственным представлением о Боге. Если у них там начнут возникать всякие колдовские или сатанинские культы, как у негров или у индейцев, то это будет заслуживать всяческой поддержки. Чем больше моментов, разрывающих на части СССР, тем лучше».[534]
С позиций воинствующего антисемитизма Гитлер и национал-социалистическая идеология видели в евреях связующее звено между христианством и большевизмом. А оба эти движения, по мнению нацистов, отличаются уравнительным характером и направлены против исключительной расы и отдельных личностей. Они возбуждают в массах брожение и недовольство, уничтожают все великое и выдающееся именем жалости и равенства. «Самый тяжелый удар прогрессу человечества нанесло христианство. Большевизм — это незаконнорожденное дитя христианства. У истоков обоих этих движений стояли евреи», — заявил Гитлер в июле 1941 года.[535]
Руководство пропагандистских служб фашистской Германии признавало, что использование религиозных христианских лозунгов со стороны нацистов звучит несколько фальшиво. Так, Йозеф Геббельс писал в своем дневнике 23 июня 1941 года: «В Европе распространяется нечто вроде атмосферы крестового похода. Мы сможем хорошо это использовать. Но не слишком напирая на лозунг: «За христианство». Это было бы все-таки чересчур лицемерно…»[536] Летом 1941 года в вермахте были запрещены христианские издания для солдат. Геббельс по этому поводу заявил: «Это бесхребетное учение самым худшим образом может повлиять на наших солдат».[537]
Но, несмотря на это, при нападении на СССР фашисты активно использовали религиозную пропаганду в своих целях. Они уже имели богатый опыт проведения подобной политики как в Германии, так и на оккупированных ими территориях. В системе Главного управления имперской безопасности (СД) имелся специальный церковный отдел. В его задачи входили контроль и наблюдение за деятельностью религиозных организаций всех конфессий, изучение настроений духовенства и прихожан, внедрение агентуры в церковные управленческие структуры и вербовка агентов из среды священнослужителей. Практически во всех странах Европы действовала разветвленная агентурная сеть этого отдела. Он также обеспечивал продвижение «своих» людей на различные должности.[538]
В циркуляре Главного управления имперской безопасности от 16 августа 1941 года «О церковном вопросе в оккупированных областях Советского Союза» перед нацистскими спецслужбами ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму), дробление его на отдельные течения во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях.
Более долгосрочные цели религиозной политики фашистской Германии в случае поражения Советского Союза указывались в другой директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 1941 года: «Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что в особенности относится к старшему поколению… Поэтому крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого, обучения толковать населению свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение «избранного Богом народа» в гетто и искоренение этого народа не должно нарушаться духовенством».
Ничем не прикрытый расизм этой директивы откровенно характеризует подлинное отношение нацистов к православию, из которого они собирались выхолостить многие христианские догматы.
Большое внимание со стороны оккупационных властей уделялось использованию религиозной темы в своей идеологической и пропагандистской работе. В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Настойчиво рекомендовалось в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к Гитлеру и Третьему рейху. Активно распространялась соответствующая литература, к примеру, такая листовка-молитва: «Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да придет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле…».[539]
Многие русские священники-эмигранты, проживавшие в Германии, с радостью восприняли сообщение о начале войны рейха против Советского Союза. Протоиерей Александр Киселев (будущий духовник генерала Власова и его окружения), вспоминая 1941 год, писал: «Сколько новых страданий принесет эта война… и как встречная волна моего сознания: но ведь только этой кровью может прийти освобождение от того моря крови и мук, которые претерпевал народ наш под безбожной коммунистической властью».[540]
Стихийное массовое открытие церквей на оккупированных территориях, иногда с финансовой поддержкой со стороны военных властей, религиозный подъем среди широких слоев русского населения заставили Розенберга как министра Восточных областей пересмотреть свое отношение к православной церкви. Розенберг составил в июне 1942 года эдикт о терпимости, в котором определялась немецкая церковная политика в оккупированных областях. Из-за вмешательства Мартина Бормана этот эдикт в России так и не вышел, а Кох (Украина) и Лозе (Прибалтика) опубликовали его сокращенные версии. В опубликованных распоряжениях провозглашались религиозная свобода и право верующих организовывать религиозные объединения. Но в то же время, как и в советском законодательстве, подчеркивалось, что отдельные религиозные объединения являются автономными, чем ограничивалась административная власть епископов. Это было направлено на недопущение возрождения сильной единой Русской православной церкви.[541]
В условиях подготовки к войне немецкие разведывательные и пропагандистские службы определили тот круг лиц, который, по их мнению, мог бы стать потенциальным союзником вермахта в условиях начавшихся боевых действий. К ним они, безусловно, относили верующих. В популярном немецком солдатском журнале «Сигнал» публиковались фотографии германских военных священников, совершающих обряд крещения русских женщин и детей. Капелланы, кроме совершения религиозных обрядов, раздавали населению нательные кресты и листовки с текстами православных молитв.
Немецкие пропагандистские службы объясняли солдатам вермахта, что «православие — есть религия покорности властям», поэтому им со священниками нужно обращаться вежливо.
Немецкие плакаты и листовки на церковную тему, выпущенные в первые дни оккупации, строились в основном на контрасте, с активным использованием фотоматериалов. На одном листе изображались красноармейцы, «выносящие по приказу Е. Ярославского церковную утварь из храма», и «германские солдаты, помогающие жителям тушить их подожженные дома». На всех уровнях населению внушалась мысль, что религия, нравственность и советская власть — понятия несовместимые. Торжества по поводу открытия новых храмов начинались следующими словами священников: «Или есть Бог, тогда должны быть уничтожены злодеи-большевики, или есть большевики, и будут уничтожены храмы».[542] На всех мероприятиях такого рода обязательно присутствовали представители немецких пропагандистских служб.
Особенно сильное впечатление в этих условиях на русское население произвел факт открытия кафедрального собора в Псковском кремле, где до этого размещался музей безбожников. Если верить официальному сообщению немецких пропагандистских служб, солдаты германской армии во время трудного боя вынесли с риском для жизни из церкви Вознесения Богоматери в Тихвинском монастыре знаменитую икону Тихвинской Богородицы. 22 марта 1942 года эта икона при огромном стечении народа была торжественно (с вполне определенными пропагандистскими целями) передана в Пскове православной церкви. После этого основным местонахождением этой иконы стала хорошо охраняемая оружейная комната псковской военной комендатуры. Ежедневно в 9 часов икону отвозили в Троицкий собор, а в 18 часов возвращали оттуда назад.[543]
