Николай Леонов - Крестный путь России
Когда в марте 1999 г. НАТО приступило к массированным бомбардировкам Югославии, то Примаков решился на демонстративно протестный маневр: он летел в США на встречу с американским руководством, когда узнал по шифровке, что завтра самолеты Североатлантического альянса обрушат на Югославию ракетно-бомбовый удар. Тогда премьер отдал приказ пилоту развернуть самолет, который уже приближался к побережью США, и взять курс назад, на Родину. Ничего другого Россия тогда сделать не могла, но "разворот" Примакова в какой-то мере спасал честь и достоинство нашего государства, иначе оно становилось прямым пособником НАТО и соучастником агрессии. Этот шаг еще больше повысил авторитет Примакова, а у Ельцина вызвал приступ изжоги. Он сам об этом написал в своих воспоминаниях: "Косовский кризис усилил в обществе антизападные настроения, и Примаков был вполне способен объединить ту часть политиков, которые мечтали о новой изоляции России, о новой "холодной войне". Правда, потом Б. Ельцин сам взял на вооружение подобный прием, когда отдал распоряжение батальону российских десантников из числа миротворческих сил совершить театральный бросок из Боснии в Косово. Толку от этого марш-броска не было, но моральный эффект был впечатляющим и вызвал всплеск патриотических чувств.
Хотя публично президент продолжал заверять общественность, что он не намерен отправлять в отставку правительство Примакова, и однажды даже в телекамеры, четко фиксируя каждое слово, сказал: "...Позиция моя - я работаю до выборов 2000 года. Позиция премьера - он работает до выборов нового президента". Здесь, если смотреть с позиций сегодняшнего дня, что ни слово, то неправда. Оправдание может быть только в том, что Ельцин никогда не говорил о своем намерении говорить народу только правду.
Ближайшее окружение президента активно нашептывало ему о необходимости скорейшего устранения Примакова. Борис Березовский принародно похвалялся: "Свалим Примакова, и не таких убирали!". Олигархическую верхушку пугала личная неподкупность премьер-министра, его готовность дать ход следственным делам против ведущих криминальных авторитетов. Особенно напугала их одна неосторожная фраза, оброненная обычно сдержанным на резкие высказывания премьером. Весной 1999 г. в правительстве обсуждался вопрос о предстоящей в мае амнистии части осужденных, проходящих по "нетяжелым" статьям. Предстояло освободить около 100 тысяч человек. Тогда Примаков сказал, что амнистия необходима и для того, чтобы освободить места для тех, кого сажать будем за экономические преступления. Это заявление вызвало растерянность и страх среди так называемых "новых русских", которые сами неустанно повторяют, что все они сколачивали свои состояния в 90-е годы с нарушением несовершенных законов или при отсутствии таковых. Это их единственное потенциальное оправдание. По этому поводу Б. Ельцин замечает: "В стране происходили... довольно тревожные процессы. Возбуждались непонятные уголовные дела. Под арест попадали невиновные люди. Часть сотрудников спецслужб не скрывала при допросах и обысках бизнесменов, что ждут реванша за прежние годы. Почти весь российский бизнес, деловая элита пребывали в тоске и унынии по поводу своего ближайшего будущего. Эта ситуация грозила настоящим расколом страны в главном вопросе, вопросе экономических реформ". Именно к этому времени относится и отставка руководителя администрации Н. Бордюжи, которого Б. Ельцин заподозрил в излишней близости к премьер-министру.
Ни для кого не было секретом, что отставка премьер-министра не за горами. Лидер коммунистов Г. Зюганов заявлял, что его партия готова организовать массовые выступления и забастовки в поддержку правительства. Я во время неофициальной личной встречи с руководителями КПРФ высказал свое мнение о контрпродуктивности подобных заявлений, потому что у компартии не было, по существу, опыта организации их, да и массы не были готовы к подобному проявлению активности, а ущерб от невыполненных угроз обычно наносится самим себе.
27 апреля 1999 г. Б. Ельцин издал указ об изменении в составе правительства. Министр внутренних дел Сергей Степашин был неожиданно для широкой публики назначен первым вице-премьером правительства, заменив занимавшего эту должность бывшего губернатора Ленинградской области Густова. С. Степашин оказался на редкость незадачливым на посту министра внутренних дел. По всему периметру Чечни нарастали кризисные явления, названные ростом диверсионно-террористической деятельности боевиков. Он лично ездил в те районы Дагестана, где назревали опасные конфликты, провоцировавшиеся ваххабитами, и приехал в самом благодушном настроении, заверив общественность, что они мирные, порядочные люди. У него в ведомстве произошла только что страшная трагедия: сгорело здание Самарского УВД, причем в огне погибли более шестидесяти сотрудников и, разумеется, вся служебная документация. В Москве грохотали взрывы, сначала на Кузнецком Мосту - прямо у приемной ФСБ, потом в гостинице "Интурист". У самых начинающих аналитиков назначение его вице-премьером вызвало подозрение: он готовится к должности премьера.
12 мая 1999 г. то, чего ждала и чего опасалась общественность, случилось. За три дня до голосования по вопросу об импичменте Б. Ельцин своим указом уволил Е. Примакова и отправил в отставку весь состав правительства. Накануне он пригласил Евгения Максимовича и предложил ему написать прощение об отставке, но получил категорический отказ. "Увольняйте, если хотите, это ваше конституционное право, но подавать прошение об этом я не стану. Не вижу оснований!"
Мне пришлось комментировать сложившуюся ситуацию по телевидению. Я сказал примерно следующее: "Ни один серьезный политолог ни в России, ни на Западе не может считать разумным такой вариант развития событий. Он настолько антигосударствен, что не вписывается в политическую логику. Причин, на мой взгляд, две: первая - маниакальное состояние президента, не желающего делить власть ни с кем. Диктаторское отрицание всякой демократии, нетерпимость к любой оппозиции, какой бы разумной она ни была. Об этом психологическом феномене Ельцина десятки раз писали газеты. Он стал фактором нашей несчастной жизни. Когда-то Ленин предупреждал съезд коммунистов относительно такого же феномена у Сталина. Сейчас предупредить оказалось некому. Россия забыла письмо шести руководящих работников Верховного Совета РСФСР, среди которых было несколько заместителей Б. Ельцина, занимавшего тогда пост председателя Верховного Совета, которые также на заре политической карьеры Ельцина предупреждали страну о нетерпимом характере его и диктаторских замашках.
Вторая - кровная заинтересованность ближайшего окружения президента в сокрытии своей воровской жизни, желании не допустить никаких попыток со стороны государства положить ей конец. Главная цель этих людей - продолжить свою "сладкую жизнь" - "дольче вита" - хотя бы до окончания срока президентства Ельцина. Эти лица больше других влияют на него, толкают его на рискованные, даже опасные шаги, активно играют на его болезненном властолюбии".
Самодурство Б. Ельцина в один день обошлось России в миллиарды долларов вследствие падения акций крупнейших российских компаний на мировых фондовых рынках. Курс доллара всего за два дня подскочил с 24 до 27 рублей. Иностранные кредиторы заявили, что они приостанавливают рассмотрение вопросов о выделении новых займов России до выяснения обстановки.
Мне постоянно приходилось одергивать самого себя по части излишне резких оценок: деятельности Б. Ельцина и оглядываться на мнение иностранных источников, чтобы сверять меру собственного отклонения от объективной оценки. В те дни американский политолог, специалист по России, профессор Нью-Йоркского университета Стивен Коэн сказал: "Шаг Ельцина безответствен. Он, видимо, понял, что Примаков уже не сможет защитить его, и назначил новым премьером "человека с ружьем". Господин Степашин не политик, а полицейский".
Другой кремленолог со стажем Дмитрий Саймс, в свое время эмигрировавший из Советского Союза и пользовавшийся в течение многих лет большим уважением в кругах российских демократов, писал: "Уже одна внешность российского президента в момент объявления об отставке Примакова свидетельствовала о его физической и интеллектуальной неспособности выполнять возложенные на него функции главы государства".
Доминирующим мнением в политических кругах Вашингтона было убеждение, что друг Борис нанес удар по другу Биллу, потому что всем ясно показал, что защищает не демократию, а себя лично.
Французская газета "Либерасион" писала: "Можно было надеяться, что Россия, коснувшись в своем погружении дна, начнет потихоньку всплывать. Но вряд ли. Эту разрушенную страну ждут новые испытания".
Испанское телевидение высказалось крайне эмоционально: "Ельцин делает шаги, с каждым разом все более свидетельствующие о его политическом безумии". О Степашине нигде не было слышно ни одного лестного комментария. Самая мягкая форма оценки его звучала примерно так: "У него нет никаких идей, ни во внутренней, ни во внешней политике". Кто-то даже высказал предположение, что в лице Степашина Б. Ельцин подыскивает человека на роль Пиночета и что Россию ожидает длительный период закручивания гаек. Однако опытные российские наблюдатели давно знали, что С. Степашин не обладал личными качествами жесткого администратора. Всегда холеный, упитанный, довольно складно строящий ничего не значащие фразы, он был известен как просто преданный Б. Ельцину человек. В его характере преобладали размытость, мягкость, обтекаемость. Сам президент рассматривал его как "премьерского покера", т. е. переходную фигуру на время подбора "настоящего полковника".
