Ольга Мехти - Монарх и Узник
Сейчас в Туркменистане почти нет интеллигентных дам в шляпках, которые прежде собирались на художественных выставках, брали классиков в библиотеках и заполняли маленький зал Русского театра. Кстати, Пушкинский театр, это место, куда с удовольствием идут зрители всех национальностей, теперь ютится в бывшем клубе шелкомотальной фабрики, а на концерты в беломраморные дворцы зрителей насильно сгоняют. Уже мало и русских бабулек в ситцевых платочках, которые на Пасху заполняли церковь. Они давно уехали «умирать на родине». Хотя где теперь их родина? Они ведь не члены правительства, которых туркменские коллеги провожали в аэропорту с цветами и напускной грустью. У тех давно была готова квартира в Москве да еще особняк в пригороде. Простым туркменским русским удавалось купить жилье лишь в захолустье.
По сути, их никто насильно не выгонял. Наоборот, турк мены относятся к русским очень сочувственно, о пожилых людях заботятся, их уважают, опекают. Мне ни разу не приходилось наблюдать иного. В автобусе молодые парни и девушки поднимаются мгновенно, если увидят любого постарше их, они не смотрят на национальность. Такое мусульманское воспитание. А русское слово «бабуля» у туркменской молодежи самое любимое, так обращаются (о ужас!) даже к сорокалетним русским женщинам. Но русские уезжают, конечно, не только чтобы умереть, а чтобы жить, как им кажется, в европейских условиях, чтобы дети получили достойное образование на русском языке — причин важных было много. Как выкорчевывают «русские», то есть лиственные породы деревьев, так же методично выкорчевывают память о русских, армянах, грузинах, с кем так сроднились турк мены за долгие годы. В прессе и по телевидению величают только деятелей с туркменскими фамилиями. Русские теперь на самых незначительных ролях. Мне могут возразить, припоминая какие-то положительные факты, но я говорю сейчас о векторе местной политики. Действительно, выдают туркменские паспорта нетуркменам, и при этом их не заставляют писать диктанты на государственном языке, уверена, что до этого не дойдут. Тем не менее потомки первых русских переселенцев, старожилы Ашхабада, Мары, Красноводска, Чарджоу, Керки, вынуждены возвращаться в Россию. Самолеты увозят туркменских русских. А миграционная служба предлагает переселенцам из Туркменистана те же области, откуда перебрались в Закаспий их предки, — Самарскую, Тамбовскую и Пензенскую. Российский круг завершается… Русские, очень нужные, несомненно, и сейчас Туркменистану, уезжают и уезжают. Остаются без присмотра кладбища почти во всех туркменских городах и поселках, кладбища русских воинов, кладбища мирных горожан и поселян. Нельзя забывать, что это могилы тех людей, кто открывал туркменскую дверь в новый мир, во взаимное благополучие. Теперь обе стороны пытаются зачем-то громко захлопнуть эту дверь. Россияне возмущаются: «Понаехали!» И еще раз хочу уточнить, что туркмены, наверное, единственные азиаты, которые не ищут работу в России. Прежде всего потому, что не так легко преодолеть туркменские визовые преграды, а второе, в стране не прекращается строительный бум, требующий много рабочей силы. Мраморной плиткой облицованы все здания. Опять же, для Книги Гиннесса, но против экологии, и мало кому по нраву. На «газдоллары» стали наряжать Ашхабад. Белый город оживляют «танцующие» струи бесчисленных фонтанов, украшают ожерелья тысяч фонарей. Во всем чувствуется пафос богатеющей страны, привыкающей все делать с размахом, со швырянием денег на непонятные побрякушки. Но, наверное, стоит закрыть глаза на многие несуразности вкуса богатеев и лучше обратить внимание на другое. Например, отметить, что пока другие страны воевали, оспаривая свои национальные интересы, в Туркменистане прилагали максимум усилий для преображения страны. Жители моего дома выбрасывают старые кошмы, раскупают запасы строительных рынков и мебельных магазинов. «Евроремонт» сейчас на повестке дня всей страны. Откидываю еще одну костяшку на счет Туркменистана, вспоминая с болью пустые глазницы замороженных строек в других городах других стран. Кризис заставил лучшие строительные фирмы мира бороться за туркменские заказы. Однако в современном Ашхабаде крушат все «колониальные» строения. Сохранилась канцелярия начальника Закаспийской области, а потом дом Союза туркменских писателей, сейчас в нем обосновались дипломаты Украины. Живы в центре старого города несколько кирпичных построек дореволюционного квартала. Жестокое землетрясение? Да, и к тому же необузданное желание властей избавиться от прошлого — и советского, и русского, и туркменского — снесли же в самом центре туркменскую «горку», холмик от старинной крепости и русскую «горку» в первом парке, где при «колонизаторах», а потом и при Советах играл духовой оркестр. Избавлялись от прошлого, как говорится, на корню. Но корни-то остались, хотя это только лишь корни мощных, в три обхвата, деревьев в центре старого города. Еще год-другой, и кто вспомнит былой облик города, кстати, очень уютного и зеленого, — разве что ностальгирующие старожилы да архивные фото. Забудем эту часть своей истории, потомки забудут что-то важное в будущем. Тогда чистая река памяти помутнеет.
…Первая и последняя квартира, которую я получила, оказалась в доме, заселенном семьями рабочих из разных аулов, то есть представителями многих туркменских племен. Мои подруги удивлялись, как я без хорошего знания языка с ними общаюсь. И зачем общаюсь? Но только тогда я начала узнавать настоящую жизнь туркмен. Оказывается, и сельские хорошо говорили по-русски. Я все же где-то тоже русофилка, если удивлялась, что туркменки живут теми же заботами, как и мы, переживают за детей и страдают от измен мужей. Я узнавала их обычаи, традиции, кулинарные рецепты, стала различать племена по колыбельным, какими усыпляли малышей. Я писала им письма. Тогда казалось, что начальник, даже туркмен, скорее поймет смысл просьбы, если она на русском языке. Наверное, так и было, в девяностые, когда круто взялись наводить порядки, мои письма от имени матерей и отцов за детей, посаженных «ни за что», имели положительный резонанс. Сейчас же я прошу соседей написать мне письмо чиновнику, ведь теперь принимают бумаги только на туркменском.
Зато теперь, проезжая по улицам Ашхабада, гости удивляются обилию свадебных салонов и детских магазинов. Растет население. Скажу, совсем не преувеличивая, что в конце почти каждой недели кто-то из соседей выдает замуж дочь или женит сына, — дети выросли. Так же регулярно причаливают к подъездам авто, украшенные мягкими игрушками, которые вместо аиста приво зят новорожденных малышей. Бабушки тут же начинают печь в масле традиционные пишме — кусочки теста и раздавать соседям, устраивают праздник-той, зовут соседей в ресторан, не различая национальностей. Вот так и живем в радости от соседских взаимоотношений и в нерадости от правительственных решений по «улучшению» нашей жизни, зачастую очень дурно влияющих на настроение жителей, и тоже, невзирая на национальности.
В пору работы в СМИ я начала знакомиться с туркменским селом вплотную. И опять появилось уже забытое детское чувство жалости к туркменкам, не знающим иной жизни, кроме изматывающей работы. Потом, со временем, после перестройки, все изменилось. Сейчас в Туркменистане почти матриархат. Даже на автобусной остановке запахло французскими духами. Туркменки оделись в роскошные бархатные платья, в туфли на высоких каблуках. В девяностых годах, когда манекенщицы из Ашхабда впервые показались на подиумах Парижа, европейцы взрывали аплодисментами залы, поражаясь их грациозности и особой царственности. Туркменки похожи и на итальянок и на француженок, на изящных японок и миниатюрных китаянок, и даже на шоколадных африканок. Массагеты, дахи, парфяне, маргианцы, аланы, асы, огузы, персы, арабы — это далеко не полный перечень слагаемых, из которых в историческом процессе переплавки возник туркменский народ. Потом нашим «королевам» добираться до работы на автобусе стало очень-очень неприлично. Они сели за рули роскошных авто. Но больше всего изменились туркменские мужчины. Смельчаки и дерзкие храбрецы, мускулистые богатыри с широкими плечами, как описывали заезжие иностранцы и восхищались их воинскими доблестями, а в мирные дни, это тоже отмечали все, джигиты больше отлеживались в тени своих кибиток, попивая чаек и наблюдая, как жены проворно справляются с хозяйством. Мне же приходилось видеть туркменских мужчин и в поту на хлопковом поле или за станком на заводе, и за ватманом в конструкторском бюро. Сегодня же с удивлением вижу их секретарями в ведомствах и министерствах и в прочих присутственных местах. Сидячие должности кассиров и прочих заняли джигиты. Даже дамское белье «джигиты» показывают… Объясняют это тем, что туркменской женщине неприлично сидеть на виду у всех. Ну что ж, если из уважения, то можно сказать только одно, что профессия действительно накладывает отпечаток на человека. Джигиты, давно отученные от лошади, теперь на «лексусах» стали даже… несколько женственными. На текинском базаре сегодня торговые ряды мужского парфюма гораздо длиннее и богаче, чем для дамских штучек. Впрочем, происходит что-то непонятное и пугающее с мужским населением всей планеты. Неужели настоящие джигиты останутся только в воспоминаниях давних путешественников…
