Наполеон Бонапарт - Максимы и мысли узника Святой Елены
Быть может, в 1815 г. я вновь должен был начать революцию, тогда мне потребны были те средства, кои предоставляют революции к достижению цели, и все то, что нужно было тогда ради этого.
CCXXVМожно останавливаться лишь при подъеме в гору, но при спуске — никогда.
CCXXVIПервый порыв людей драгоценен, всегда нужно уметь им воспользоваться.
CCXXVIIЗамысел изгнать меня на остров Св. Елены возник давно, я знал о нем еще на острове Эльба, но доверял лояльности Александра [86].
CCXXVIIIИз всех уступок, которых я добился от союзников в 1814 г., особенно любезным моему сердцу было разрешение взять с собою в изгнание тех из старых моих солдат, с коими суждено мне было преодолеть столько превратностей. Средь них нашел я людей, которых несчастие не повергло в отчаяние.
CCXXIXХартии [87] хороши только тогда, когда их пускают в ход; но нет нужды в том, чтобы глава государства становился во главе какой-либо партии.
CCXXXЕвропейский общественный договор был нарушен, вторжением в Польшу. Когда я вышел на политическую арену, практика разделов была не внове. Политическое равновесие — мечта, о которой ныне надобно забыть. Александр сохранит за собой Польшу, как я в свое время сохранил Италию, по праву сильнейшего, вот и весь секрет [88].
CCXXXIЛесть всегда восхваляла правительства слабые духом как осторожные, так же как бунтовщики именуют мощь деспотизмом.
CCXXXIIВ отречении монарха есть своего рода ирония: он отрекается тогда, когда с властью его уже не считаются.
CCXXXIIIВ Москве весь мир уже готовился признать мое превосходство, стихии разрешили этот вопрос.
CCXXXIVРеспублика во Франции невозможна: благоверные республиканцы — идиоты, все остальные — интриганы.
CCXXXVИмперия создана была лишь вчерне; в дальнейшем, ежели бы мне удалось заключить мир на континенте, я непременно расширил бы основу моих установлений.
CCXXXVIНи одна корона со времен Карла Великого не возлагалась с таковою торжественностью, как та, что получил я от французского народа.
CCXXXVIIЯ питаю отвращение к иллюзиям; вот почему я принимаю мир таким, каков он есть.
CCXXXVIIIЕвреи поставляли съестные припасы моей армии в Польше; у меня к тому времени уже явилась мысль даровать им существование политическое как нации и как гражданам; но встретил в них готовность лишь к тому, чтобы продать свои старые одежды. Я вынужден был оставить в силе законы против ростовщичества; эльзасские крестьяне были признательны мне за это [89].
CCXXXIXЯ нашел превосходство русской армии только в том, что касается регулярной кавалерии, казаков же легко рассеять. Пруссаки — плохие солдаты; напротив того, английская пехота изумительным образом проявила себя при Ватерлоо.
CCXLВ довершение тех великих событий, причиною коих был я, всего удивительнее было видеть Фуше, цареубийцу и закоренелого революционера, министром Людовика XVIII и депутатом Бесподобной палаты [90].
CCXLIЯ всегда придерживался того мнения, что для европейских держав постыдно терпеть существование варварийских государств. Еще при Консульстве я сносился по этому поводу с английским правительством и предлагал свои войска, ежели б оно захотело дать корабли и припасы [91].
CCXLIIФердинанд VII царствовал не благодаря собственному мужеству или милостию Божией, но лишь по чистой случайности [92].
CCXLIIIШпионами в моих кампаниях я пользовался редко; я делал все по вдохновению: точно все предугадывал, продвигался с быстротою молнии — остальное было делом удачи.
CCXLIVЯ знал немало людей, которые находили мои приказы неосуществимыми; впоследствии я иногда объяснял им, какие средства служили мне к достижению цели, и они соглашались с тем, что и впрямь не было ничего легче.
CCXLVНыне в Европе существует только два сословия: требующее привилегий и отклоняющее эти требования.
CCXLVIЕсли бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков.
CCXLVIIНичто так численно не умножает батальоны, как успех.
CCXLVIIIВ тех, кто себя обесславил, напрасно искать людей неустрашимых.
CCXLIXНе однажды в течение моей кампании 1814 г. я задумывался о том, что для моих солдат нет ничего невозможного, они снискали себе бессмертное имя. В превратностях же судьбы меня повсюду сопровождала слава.
CCLМеня свергли не роялисты или недовольные, а иностранные штыки.
CCLIИстория моего царствования прославит когда-нибудь имя какого-нибудь нового Фукидида [93].
CCLIIЧеловеческий дух не созрел еще для того, чтобы управляющие делали то, что должны делать, а управляемые — то, что хотят.
CCLIIIКогда целый свет устраивается посредством штыков, это вполне логично! Здравый смысл тогда не в справедливости, а в силе.
CCLIVПридет время, и общественное мнение опровергнет софизмы моих клеветников.
CCLVЯ сделал Бенжамена Констана членом Трибуната, я удалил его, когда он пустился в болтовню; это называлось устранить — удачно найденное слово. Ум Бенжамена сродни уму геометров со всеми их теоремами и короллариями, а сам он так и остался великим делателем брошюр [94].
CCLVIВ Париже после 13 вандемьера [95] республиканские убеждения, кои я исповедовал, оставались в ходу всего лишь двадцать четыре часа; говорю это в назидание братьям из сообщества Бабёфа и миссионерам, исповедующим религию фрюктидора.
CCLVIIТалейран и де Прадт похвалялись, что это они — восстановители дома Бурбонов; пустое бахвальство: сие восстановление престола явилось неизбежным следствием стечения обстоятельств.
CCLVIIIЯ — не более как сторонний наблюдатель, но мне лучше, нежели кому бы то ни было другому, известно, в чьи руки попала ныне Европа.
CCIXНыне, кроме камней, заложенных в основание Франции, я не вижу ничего другого.
CCLXГруши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом [96].
CCLXIНеисправимая чернь повсюду обнаруживает все тот же дух безрассудства.
CCLXIIСреди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.
ССLXIIIЕсли общественное мнение столь настойчиво высказывалось против предложенной в 1814 г. Сенатом хартии, то лишь потому, что все воочию узрели среди сенаторов одних выскочек, кои заботились только о собственных своих выгодах.
CCLXIV Правда, что я переступил границы острова Эльба, но союзники сами не выполнили условий моего там пребывания [97]. CCLXVВ Европе более нет и речи о правах человека, а коли так, то людям только и остается, что убивать друг друга, как бешеных собак.
CCLXVIЯ вижу, что во Франции свобода заключается в хартии, а рабство — в законе.
CCLXVIIАвторы "Цензора" сродни тем мечтателям, коих надобно помещать в Шарантон, поелику оные, говоря по совести, сеют недоверие и ненависть. Они — из числа тех напыщенных фразеров, которых нужно держать под надзором и время от времени одергивать [98].
CCLXVIIIГосударь всегда должен обещать только то, что он намеревается исполнить.
CCLXIXНаилучшее разделение властей таково: избирательная, законодательная, исполнительная, судебная. Я строго следовал сему принципу в иерархии моей Империи.
CCLXXГерцог Фельтрский [99] выказал себя реакционером и притеснителем, поелику пригоден он только для этого. Ему весьма хотелось бы попасть в анналы нашей истории, но он отнюдь не преуспел в этом. Мне не надобна была еще одна светлая голова, чтобы вести войну, — у меня своя была на плечах, вот почему я и выбрал его.
CCLXXIКогда я объявил войну кортесам, то ожидал всего, но никак не предвидел, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков [100].
CCLXXIIТеология для религии все равно что отрава в еде.
CCLXXIIIЯ сделал Париж более благоустроенным, более чистым и здоровым, прекраснее, нежели он был до меня, и все это посреди войн, которые я принужден был вести; парижане принимали все эти благодеяния и восхваляли меня; в сущности, они суть не что иное, как исправные поставщики канатных плясунов, кондитеров и моды на всю Европу.
