Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить
На всех Великих соборах шла борьба между великими патриаршими престолами, представлявшие их духовные лица после этого становились либо великими святыми и отцами церкви, либо проклятыми еретиками
Решения по любому богословскому вопросу имели огромные политические последствия. На всех Великих соборах шла борьба между великими патриаршими престолами, представлявшие их духовные лица после этого становились либо великими святыми и отцами церкви, либо проклятыми еретиками. Некоторые из этих вождей церкви представляли также определенные традиции политической власти и монархии. Когда Римская империя начала разрушаться, снова ожили более древние представления о власти, так что александрийские патриархи, такие, как Кирилл, считали себя – в буквальном смысле – чуть ли не древними фараонами или богами-царями из династии Птоломеев и вели себя соответствующим образом. Лев и другие римские папы считали себя преемниками римских императоров, константинопольские патриархи видели себя вождями христианской теократии. За богословскими спорами стояло столкновение таких представлений, здесь прошлые и будущие монархии пытались доказать, что именно они суть законные наследники увядших режимов и потому должны первенствовать среди прочих. В Эфесе и Халкидоне шли бои за политическое будущее, а не только за вечную истину.
Вера и насилие
Епископы на соборах спорили о богословии в наполненных кадильным дымом залах, но их решения влияли на жизнь улицы и селений, где рядовые миряне искренне думали, что сама суть христианской веры оказалась под угрозой. За такие вещи, которые кажутся нам философскими тонкостями, обычные люди убивали, пытали или изгоняли своих соседей. Склонность к насилию и гонениям появилась у христиан намного раньше, чем принято думать, явно еще на раннем этапе развития церкви, до наступления Средневековья. Соборы вызывали ужасающие вспышки насилия во многих частях империи – от народных восстаний и переворотов до массовых убийств и гонений. Силам империи было трудно контролировать то, что происходило на ее огромной территории, особенно в таких процветающих, но недовольных странах, как Египет и Сирия[43].
За такие вещи, которые кажутся нам философскими тонкостями, обычные люди убивали, пытали или изгоняли своих соседей
Христиане применяли насилие не только против других христиан. Историки нередко говорят о том, что церковь стала более нетерпимой после того, как она получила официальное признание в империи, и это проявлялось во враждебном отношении к еретикам, язычникам и иудеям. Но в годы Великих соборов, между 410 и 460-м, уровень нетерпимости стал пугающе высоким. И это было прямым и естественным последствием богословских сражений. Пульхерия, спасшая ортодоксию в 451 году, одновременно возглавляла кампанию по насильственной борьбе с иудеями, которая предвосхищала антисемитские гонения в средневековой Европе. Привкус «Средневековья» во всем этом – в религиозном насилии и нетерпимости, антисемитизме и фанатизме – усиливает тот факт, что правящая династия эпохи Эфеса и Халкидона, включая Пульхерию, имела испанские корни. Разумеется, здесь не следует думать об этническом детерминизме, тем не менее, любопытно отметить, что христианский мир V века во многом походил на эпоху печально известного великого инквизитора Торквемады[44].
Описывая бурные события, последовавшие за Халкидонским собором, историк Эдуард Гиббон недоумевает: как может «метафизический спор» вызвать подобные вспышки насилия? Но современные люди часто не понимают, что в древности насилие казалось законным, и это выходит за рамки метафизики. Кроме того, здесь нет смысла отделять религиозные мотивы от нерелигиозных. Большинство людей того времени, будь они образованными или простыми, верили в господство провидения в мире. По их мнению, дурное поведение или еретические верования вызывали гнев Бога, который мог выражаться во вполне материальных вещах: землетрясениях и пожарах, нашествиях и военных поражениях, голоде и эпидемии. Если не связать руки злодеям и еретикам, общество может просто погибнуть. Активисты, пытаясь уничтожить группы злонамеренных людей, использовали методы, которые кажутся вполне земными, политическими и циничными, но мы не можем отделить эти действия от стоящих за ними мотивов сверхъестественного характера. Хотя историки используют этот термин, никакой «секулярной жизни», не зависящей от церкви и религии, просто не существовало, и Римская империя – и в языческий, и в христианский периоды – никогда не была секулярной в современном смысле слова. Не существовало там и такой вещи, как «просто политика».
Монополия на насилие
Даже когда верующих глубоко возмущают те или иные чужеродные религиозные представления, это само по себе не обязательно порождает насилие – это касается и тогдашнего, и нынешнего мира. Насилие возникает тогда, когда у государства нет желания или возможности обуздать деятельность частных групп с сильной мотивацией. Такое бывает при слабости государства и падении общественных институтов или тогда, когда государство сознательно заключает союз с частными группами. В любом случае государство здесь утрачивает монополию на насилие (знаменитый термин социолога Макса Вебера), вследствие чего политическая стабильность оказывается под угрозой. Насилие порождает насилие, если его не сдерживает какая-либо внешняя сила.
Именно это произошло в V веке, когда церковь и государство все еще плохо понимали, где лежат пределы их власти. Разумеется, империя стала христианской и руководители церкви обладали высоким статусом и пользовались привилегиями. Но где кончалась их власть в сфере борьбы с язычеством или религиозными соперниками? К 400 году императоры все еще плохо понимали, что можно позволить церковным властям, которые служили агентами правительства и потому получали от него право использовать принуждение и грубую силу. Как ни старались благонамеренные государственные чиновники сохранить мир на соборах, они не смогли выполнить своей задачи, когда императорский двор отказался поддерживать их решения[45].
Тем временем новые религиозные течения изменили представления об основах власти, благодаря чему неимоверно возрос авторитет харизматических религиозных вождей. Среди христиан стала популярной идея о том, что избранные верующие, отказавшиеся от сексуальности и материального мира, получают от Бога сверхъестественную власть, особые дары, которые проявляются в видениях и чудесных исцелениях. Эта сила по своей природе превосходит любые силы светского мира. Тысячи монахов и отшельников, покинувших этот мир, стали героями, а их поступки – ролевыми моделями для тех, кто не мог во всей полноте принести такие жертвы. И мирские лидеры не ставили под вопрос этот особый мир духовной власти, но скорее пытались его имитировать. Даже императорская семья теперь вдохновлялась идеями об отвержении мира и целомудрии и прислушивалась к предсказаниям святых и визионеров.
К V веку создалось такое положение, когда епископы и другие христианские вожди могли поднять на защиту своих интересов великую силу, и это делало их важными политическими игроками. Церковь стала не государством внутри государства, но скорее параллельным государственным аппаратом. Епископы требовали абсолютной лояльности от своих клириков и последователей, подобно земным владыкам и аристократам, которые могли рассчитывать на преданность своих клиентов. Монахи играли особую роль частной армии и священных боевиков, которые по приказу харизматического епископа могли громить языческие храмы, избивать или убивать оппонентов и запугивать соперничающих богословов. Это были не какие-то мерзавцы, совершавшие злоупотребления, но преданные церкви монахи и клирики, которые делали именно то, что от них ожидалось, кроме их практики молитвы, размышления и исцелений. Когда город или какой-то край разделялся вокруг богословского вопроса, враждующие епископы и монахи в буквальном смысле сражались за истину на холмах и на улицах[46].
Разжигали экстремизм представления о чести. На протяжении многих веков вопрос о чести был неизбежным компонентом религиозных конфликтов, в том числе и в христианстве. Некоторые церковные институты того времени, по иронии судьбы, чем-то напоминают нам современные преступные или террористические организации – временами александрийский патриархат вел себя как члены клана Сопрано. И это сравнение более весомо, чем может показаться, поскольку и в древние, и в нынешние времена в средиземноморских сообществах действуют одни и те же культурные феномены: отношения патрона и клиента, честь и месть, преданность своей семье или клану. В различных регионах Римской империи социальные отношения определяли семья и честь, а в экстремальных условиях люди защищали эти ценности с помощью силы. Повседневная жизнь людей во многом представляла собой непрерывный цикл событий, в которых честь ставилась под вопрос, защитник чести совершал ответный ход и добивался победы над соперниками. Люди стояли за честь своей группы и, что не менее важно, старались покрыть бесчестием противников. Если нам трудно понять ритуалы кровной мести и родовой вражды, мы никогда не поймем жизнь средиземноморских и ближневосточных сообществ ни в V, ни в XXI веках.
