Говард Зинн - Народная история США: с 1492 года до наших дней
На самом деле именно потому, что африканские негры являлись представителями устоявшейся культуры с ее племенными обычаями и семейными узами, общинной жизнью и традиционными ритуалами, эти люди чувствовали себя особенно беспомощными, оказавшись вне этой культурной среды. Их захватывали во внутренних районах (часто этим занимались сами африканцы, вовлеченные в работорговлю), продавали на побережье, затем бросали в загоны вместе с представителями других племен, часто говорившими на разных языках.
Условия захвата и продажи были убедительным подтверждением беззащитности чернокожего африканца перед лицом превосходящей силы. Перемещение к побережью рабов, скованных между собой цепями на шее, под свист кнута и под угрозой оружия, зачастую на расстояние 1 тыс. миль, представляло собой «марш смерти», во время которого погибали двое из каждых пяти человек. По прибытии на место захваченных людей держали в клетках до момента осмотра и продажи. В конце XVII в. некто Джон Барбот так описывал эти сооружения на Золотом Берегу:
Когда рабов приводят из внутренних районов в Фиду, их помещают в клетку или тюрьму… рядом с берегом, а когда европейцы приходят за ними, их выводят на большой пустырь, где этих людей подробно обследуют судовые врачи, разглядывая каждого, от ребенка до мужчин и женщин, стоящих обнаженными… Тех, кого сочли подходящими и здоровыми, отводят в одну сторону…. ставя на грудь раскаленными железными клеймами знаки французских, английских или голландских компаний… После этого клейменых рабов загоняют обратно в клетки, где они ожидают отправки, иногда в течение 10–15 дней…
Затем их группами размещали на борту невольничьих судов, в пространстве не больше гроба, прикованными друг к другу, в темноте, в сырой слизи корабельного трюма, задыхающимися в зловонии собственных экскрементов. Документы того времени так описывают эти условия:
Иногда высота между палубами составляла лишь восемнадцать дюймов; поэтому несчастные не могли повернуться, даже по бокам высота была меньше ширины плеч; они обычно были прикованы к палубе за шею и ноги. В таком месте ощущение страдания и удушье столь велико, что доводило негров… до безумия.
Однажды, услышав сильный шум из трюма, где находились скованные чернокожие, матросы открыли люки и обнаружили рабов на разных стадиях удушья, много мертвых; некоторые из них убили друг друга в отчаянной попытке ухватить глоток воздуха. Часто невольники прыгали за борт, предпочитая утонуть, чтобы прекратить страдания. По словам одного наблюдателя, палуба, где находились рабы, «была настолько покрыта кровью и слизью, что напоминала скотобойню».
В этих условиях умирал примерно каждый третий чернокожий, перевозимый через океан, но огромные прибыли (часто вдвое превышавшие затраты на один рейс) делали это предприятие выгодным для работорговца, и поэтому трюмы, как рыбой, были набиты неграми.
Ведущую роль в работорговле играли поначалу голландцы, затем англичане. (К 1795 г. свыше ста судов, занимавшихся перевозкой невольников, было приписано к Ливерпулю, что составляло около половины всей европейской работорговли.) Занялись этим бизнесом и некоторые американцы из Новой Англии, и в 1637 г. первый американский невольничий корабль под названием «Желание», отплыл из порта Марблхед. Его трюмы были поделены на отсеки каждый площадью 2x6 футов с ножными кандалами и решетками.
К 1800 г. в Северную и Южную Америку было перевезено от 10 до 15 млн чернокожих или около трети захваченных в Африке людей. По приблизительным подсчетами, в течение столетий, которые мы считаем началом современной западной цивилизации, от рук западноевропейских и американских работорговцев и плантаторов, т. е. представителей стран, считающихся самыми прогрессивными в мире, Африка потеряла убитыми и угнанными в рабство 50 млн человек.
В 1610 г. католический священник, служивший на американском континенте, некто отец Сандоваль, написал церковному функционеру в Европу, задав вопрос, соответствуют ли захват, перевозка и само порабощение африканцев церковной доктрине. В письме от брата Луиса Брандаона, датируемом 12 марта 1610 г., дается такой ответ:
Ваше преподобие пишете мне, что Вы хотели бы знать, законно ли захвачены негры, которых отправляют в Ваши края. На это могу ответить, что полагаю, что Вашему преподобию не стоит проявлять колебания по этому поводу, поскольку этот вопрос рассматривался на Соборе Совести в Лиссабоне, а все его члены — ученые и совестливые мужи. Ничего плохого в этом не нашли и епископы Сан-Томе, Кабо-Верде и здесь, в Луанду, — все это ученые и добродетельные мужи.
Мы здесь находимся уже сорок лет, и среди нас были и есть очень просвещенные мужи… никогда они не считали торговлю недозволенной. Поэтому мы и святые отцы из Бразилии покупаем этих рабов для своих нужд без всяких колебаний…
Учитывая все это: отчаянную нужду джеймстаунских поселенцев в рабочей силе, невозможность использования индейцев и сложности с привлечением к работе белых, доступность чернокожих рабов, выставлявшихся на продажу во все возрастающих количествах алчущими прибыли торговцами человеческой плотью, а также возможность держать африканцев под контролем, поскольку они только что пережили такие ужасы, которые если и не убили их, то привели в состояние психической и физической беспомощности, — стоит ли удивляться тому, что пришло время для порабощения негров?
А в этих условиях, даже если некоторых чернокожих можно было считать сервентами, относились бы к ним так же, как к белым законтрактованным слугам?
Из материалов судебных архивов колониальной Виргинии, например, следует, что в 1630 г. некий белый по имени Хью Дэвис был приговорен к «суровому бичеванию… за то, что надругался над самим собой… осквернив свое тело тем, что прилег рядом с негром».
Десять лет спустя шестеро сервентов и «негр мистера Рейнолдса» предприняли попытку побега. При том что белые получили более легкие наказания, «негр Эмануэль подвергся тридцати ударам, на щеке его была выжжена буква R[12], и он должен был проработать закованным в цепи один год или более, на усмотрение своего хозяина».
Хотя в эти первые годы рабство еще не было упорядочено или легализовано, в списках сервентов чернокожие перечислены отдельно. Закон, принятый в 1639 г., предписывал «всем лицам, кроме негров» обзавестись оружием и боеприпасами (скорее всего, для защиты от индейцев). Когда в 1640 г. трое сервентов попытались бежать, двух белых наказали, продлив срок действия их контрактов. Но, как постановил суд, «третий [беглец], негр по имени Джон Панч, должен служить своему хозяину или его правопреемникам до конца своего земного бытия». В том же, 1640 г. имело место дело чернокожей служанки, которая родила ребенка от белого Роберта Суита. Суд постановил, что «указанная негритянка должна быть подвергнута наказанию кнутом у позорного столба, а указанный Суит должен завтра до полудня публично покаяться в своем преступлении в городской церкви Иакова…».
Было ли такое неравное отношение, представлявшее собой сочетание презрения и угнетения, чувства и действия, которое мы называем «расизмом», результатом «естественной» антипатии белых к черным? Вопрос этот важен не только в целях установления исторической точности, но и потому, что любое подчеркивание «естественности» расизма облегчает ответственность социальной системы за него. Ведь если нельзя показать естественный характер расизма, то он является результатом определенных условий, а значит их можно устранить.
У нас нет возможности проверить, как белые и черные относились бы друг к другу при благоприятной ситуации, когда бы в истории не существовали подчинение, денежные мотивы для эксплуатации и порабощения, отчаянное стремление к выживанию, требовавшее подневольной рабочей силы. Однако жизнь белых и чернокожих в Америке XVII в. была как раз прямо противоположной такому ходу событий, и все условия сильно способствовали возникновению антагонизма и жестокого обращения. При этом даже малейшее проявление независимой от расы гуманности могло бы восприниматься как основное человеческое стремление к общности.
Иногда отмечается, что даже до XVII в., когда только началась работорговля, в буквальном и переносном смысле заклеймившая африканцев, черный цвет считался признаком безвкусицы. До 1600 г. в Англии, согласно Оксфордскому словарю английского языка, он имел следующее значение: «Глубоко въевшиеся пятна грязи; запачканный, замаранный, грязный; имеющий темные или смертельно опасные цели, зловредный; относящийся к смерти или подразумевающий смерть, смертоносный; губительный, бедственный, злополучный; бесчестный, несправедливый, ужасный, ужасно порочный; относящийся к бесчестью, осуждению, ответственности в форме наказания и т. п.». А в поэзии Елизаветинской эпохи белый цвет часто символизировал красоту.