Юрий Оклянский - Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева
Сотрудничество с К. Симоновым для моей биографии и для меня лично было, конечно, немалой удачей. Но для системы Союза писателей, что касается К. Симонова, лишь одним из распространенных случаев и широко практиковавшихся в коммунистическую эпоху феноменов общественно-должностной многосовместимости. Помимо Совета по очерку и публицистике при правлении Союза писателей, К.М. был одновременно и на тех же правах председателем Совета по узбекской литературе, Совета по грузинской литературе, председателем Совета по военно-патриотической литературе, председателем правления Центрального Дома литераторов, а еще и членом нескольких редколлегий печатных органов, председателем бессчетных комиссий по литературному наследию умерших писателей, и т.д.
Боюсь, что называю лишь толику его одновременных тогдашних общественных должностей, обязанностей и попечительств. Что касается сферы публицистики, тем не менее, трудились мы более или менее исправно и, как надеюсь, не без некоторой пользы для документальных жанров. Тем более что Грибачев в деятельность Совета особо не вникал и, довольствуясь титулом и пристальным прищуром холодных голубых глаз, держался в стороне. Но все эти годы меня не покидало внутреннее изумление перед той жаждой разрешенной общественной активности, которая обуревала реального шефа Симонова. Действительно, каких только общественных постов не занимал Константин Михайлович, какие только обязанности он добровольно на себя не взваливал, какие только старые начинания не подхватывал и новые не затевал. Все это отрывало от рабочего стола, в конце концов отнимало самые продуктивные часы жизни. К.М. работал, как машина. Штатным сотрудникам звонить при надобности по делам к нему полагалось (он меня с первых дней предупредил) лишь в точно обозначенное одно и то же время — в 8 часов утра или в 2 часа дня. Только представить себе такое! Выслушивать на свежую голову, едва пробудившись от сна, какие-то административные казусы и организационные неполадки со всех сторон! Да еще в столь пестром ассортименте и неограниченном количестве!
И все это — вместо того чтобы сидеть на даче в Красной Пахре и спокойно писать. Ведь Константин Симонов, как поэт, прозаик и драматург, и без того был достаточно славен и знаменит. Шестикратный лауреат Сталинских премий, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда, избранник всевозможных общественных, партийных и государственных органов и т.д. Зачем же и для чего все это, то есть все остальное?
Тогда еще можно было жить на литературные гонорары. Однажды, поскольку меня давно уже томило, как, наверное, и многих других безответственных молодых эгоистов-индивидуалистов, свербящее намерение об уходе со службы и переходе на «вольные хлеба» (что затем кое-как и удалось осуществить), я решил без обиняков спросить его об этом К.М. в хорошую минуту.
Симонов был демократичен и прост в обращении. Случилось однажды, что мы обедали вдвоем в Доме кино. Оказались мы там в ходе подготовки своего рода этапного расширенного пленума нашего Совета, который должен был обсудить нынешнее состояние документальных жанров в кино, телевидении, радио и печатной публицистике. Долгая совместная подготовка к этому пленуму значительно нас сблизила.
Так получилось, что перед этим мне довелось наблюдать организационные неудачи, которые одна за другой валились на Симонова. Только день или два продержалось организованное им современное повторение предсмертной Выставки В.В. Маяковского «За тридцать лет». Больше месяца, с большими трудами бился Симонов за воссоздание этой уникальной отчетной творческой выставки великого поэта. Лично вникал в подбор экспонатов для полного ее воспроизведения. Его хлопотами и стараниями за неимением другого помещения Выставку расположили наконец в конференц-зале правления Союза писателей СССР на ул. Воровского (ныне со старым именем — Поварская). Но уже через день или два под предлогом, что перекрытия старинного здания могут не выдержать веса людской массы из-за наплыва публики, закрыли и больше уже нигде и никогда не возобновляли. Это был скрытый плевок в лицо, официозная насмешка над энтузиазмом устроителя! Все-таки для реальных чиновных хозяев Союза писателей — Г. Маркова или К. Воронкова Симонов не был своим человеком, как Грибачев, а многие его затеи вызывали в них чувство отталкивания.
В другой раз К.М. вернулся из борющегося Вьетнама. Привез оттуда новый сборник стихов. Центром была лирическая поэма под названием «Чужого горя не бывает». Название с самого начала отдавало для меня неуловимым привкусом фальши. Политическая конъюнктура в нем как-то неуловимо присасывалась и подменяла собой общечеловеческие понятия. Действительно ли в нашем перенаселенном мире, где каждую секунду кто-то умирает, — «чужого горя не бывает»? Для этого, наверное, надо быть не просто святым, а самим Господом Богом. Помню, как в кабинете фактического руководителя Союза писателей Г.М. Маркова, восседавшего за председательским столом, покрытым зеленой суконной скатертью, в присутствии трех десятков литераторов, по преимуществу чиновного люда, происходил творческий отчет Симонова об этой вьетнамской поездке. Красивый в ранней своей седине, бравый, в синем джинсовом костюме, слегка картавя, Симонов читал стихи из рукописного сборника. Со своего председательского места на него с прицельным прищуром маленькими карими глазками взглядывал Марков. Стихи были средние, стандартные, с претензией на дежурную общечеловечность. «Чужого горя не бывает»?! Очень уж все выходило просто. Стихотворные трафареты уговаривали, но не убеждали.
Были и другие организационные срывы и неполадки. К тому же К.М. последнее время серьезно болел.
Последний срыв, вроде бы бытовая мелочь, по сути, явился и вовсе конфузом, оскорбительным для человеческого достоинства.
У К.М. был давний друг и приятель еще с молодости, полный его ровесник по возрасту, фронтовик, доктор искусствоведения, профессор и кинокритик Александр Васильевич Караганов. Человек достаточно уклончивый и ловкий, но в пределах порядочности и честности той поры. Более двадцати лет А. В. Караганов с исправной незаменимостью исполнял должность рабочего секретаря Союза кинематографистов СССР. То есть был не последней спицей в колеснице тогдашней системы союзной кинематографии.
Симонов и Караганов дружили, если не ошибаюсь, даже семьями. Во всяком случае, однажды они договорились лечь вместе на месяц в Кунцевскую больницу ЦК КПСС. И сделать это с двойной целью. Вещь сугубо бытовая и оздоровительная. К.М. давно хотел «подремонтировать» зубы и вставить новые протезы. При Кунцевской больнице был хороший лесной массив, можно было отдохнуть, надышаться кислородом. Дело происходило в мае или начале июня. А отдельные просторные палаты больницы позволяли, захватив магнитофон и пишущую машинку — обычные рабочие инструменты Симонова, всласть поработать. Никаких перерывов в трудах Симонов не терпел. И все это, совместив неприятное (медицинскую возню с зубными протезами) с самым что ни на есть приятным, — отдыхом и работой на природе, в тесном дружеском уединении из двух персон. Дело оставалось за формальным разрешением из административного отдела ЦК.
Я оказался по минутной служебной надобности в кабинете рабочего секретаря Союза писателей СССР Ю.Н. Верченко, сменившего к той поре Воронкова. В кресле против него сидел К.М.
Они перекидывались малозначащими словами а, может, лишь коротали время. Мне предстояло подписать у Верченко какую-то спешную бумагу и уйти, когда зазвонила «вертушка».
Законченная картина обрисовалась позже. Разговор касался Симонова. Это был ответ того самого высокого административного начальства ЦК по поводу Кунцевской больницы. Суть дела выяснялась из путаных телефонных настояний и виляний Верченко.
Ответ оказался разрешительным лишь наполовину. Примерно такой. Караганов — рабочий секретарь Союза кинематографистов СССР, он номенклатура ЦК. Ему, пожалуйста, милости просим — он может ехать на месяц в Кунцевскую больницу. А Симонов — секретарь Союза писателей на общественных началах. Он — не номенклатура. И в этом качестве принять его на месяц Кунцевская больница никак не может. Порядок есть порядок. Вот и все. И напрасно Верченко, извиваясь, пыхтя и отдуваясь, вставлял и расписывал, что Симонов — шестикратный лауреат Государственных премий, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда, наконец… Вероятно, трубка урчала в ответ: «Знаем… знаем». Но все упиралось в слова «номенклатура» и «порядок», который изменить нельзя.
В каком-то месте разговора Симонов, в своем джинсовом синем костюме, с седой головой и молодой статью, весь красный, с пылающим лицом, встал. И, не оборачиваясь, вышел из кабинета. В Союзе писателей после этого он целый месяц не появлялся. На своей загородной даче в одиночку исполнял то самое, что по-приятельски весело и дружно хотел осуществить в Кунцеве.
