Сергей Щепотьев - Краткий конспект истории английской литературы и литературы США
Для создания романа «Ромола» (1863) из жизни Савонаролы и Флоренции XV века Элиот и Льюис выехали в Италию. Книга страдала перевесом фактографии над жизненностью характеров, но была интересна широтой философских и историко-культурных идей.
По возвращении с континента Льюис в 1865 г. начал издавать журнал «Fortnight Review» Его жена создает роман «Радикал Феликс Холт» (1866), остро разоблачавший парламентскую систему и ставивший вопросы нравственного самосовершенствования, стихотворную драму «Испанская цыганка» (1868), стихотворные сборники, очерки.
«Мидлмарч», (1871) — еще один роман о провинции. Профессор английского языка и литературы Лондонского университета Барбара Харди писала в. 1967 г., что «его сложная драма имеет необычайную широту и глубину, он силён непосредственной привлекательностью романа о семейной жизни и местных политиках» и легко читается, потому что «его идеи облачены в живую плоть и кровь и приглашают нас вращаться в мире, в котором мы легко ориентируемся. Это замечательный роман о повседневности, и его мир — это мир нашего собственного, знакомого опыта, объяснимого, живого, понятного и трогательного». Другие критики, в частности, русские, полагали, что «Мидлмарч» растянут, но содержит несколько ярких образов. Имя старого педанта мастера Кэзобона стало нарицательным в английской литературе.
Через три года после выхода этой книги Льюис написал издателю жены Джону Блэквуду, что Джордж Элиот «закипает» — так сама писательница называла свои размышления о будущих книгах. Льюис просил Блэквуда поощрить её к этой работе. Блэквуд, воплощение такта, интеллигентности и дружелюбия, откликнулся на этот призыв и написал Элиот письмо, расспросив о новой книге. Она ответила неохотно и пессимистически, но через несколько месяцев Льюис писал, что уже уверен: эта книга будет великолепной. К концу года появилось название — «Даниэл Деронда». Блэквуд и его семья читали рукопись и корректуру, с нетерпением ожидая продолжения. Уже после первых двухсот пятидесяти страниц они были уверены, что новая книга превзойдет «Мидлмарч». Новый роман был завершен к 1876 г. Писательница обращается в нем к еврейскому вопросу. Фанатик идеи иудейского царства Мардохей и его выученик еврейский народник Деронда вызвали горячие симпатии одних и резкое осуждение других. «Именно потому, что отношение христиан к евреям так бессмысленно и так противоречит принципам нашей религии, я чувствовала потребность написать о евреях с той симпатией и тем пониманием, на какие я была способна», — писала она Гарриет Бичер-Стоу, автору знаменитой «Хижины дяди Тома». В этом письме она называет антисемитизм национальным позором[9].
Прохладное отношение к «Даниэлу Деронде» английского читателя компенсировали отзывы еврейских критиков, один из которых посвятил роману целую брошюру, утверждая, что только евреи могут до конца понять значение книги Элиот. «Это едва ли было справедливо и едва ли было комплиментом, — писала Б. Харди, — хотя зерно истины в этой оценке несомненно».
Джордж Элиот глубоко обижал тот факт, что даже некоторые близкие друзья «совершенно, глухи» к «еврейским» главам романа, хотя, как отмечала Б. Харди, отзывы о Деронде как о «самонадеянном фате» или о его наставнике Мардохее как о «тени» вовсе не обязательно носят антисемитский характер: скорее, они свидетельствуют о том, что эти образы романа подчинены более идее, чем психологической правде персонажа, что они в известной степени схематичны. Однако, по справедливому мнению Б. Харди, считать их вовсе «деревянными» было бы ошибочно: «Джордж Элиот намеревалась показать качества политического лидера — или то, что она рассматривала как эти качества. Но природа политической карьеры сама по себе была вне её компетенции», — полагает критик — Джордж Элиот пытается показать новые аспекты жизни, одновременно психологические и социальные, которых прежде она только едва касалась в более ранних опытах. <...> Даниэл Деронда — персонаж, о котором все сказано единым духом в экспозиции. <...> Всесторонний образ, по моему убеждению, это образ, который мы можем осмотреть со всех сторон. Вместо того чтобы осмотреть Даниэла Деронду со всех сторон, мы смотрим сквозь него, к тому же очень быстро. <...> Автор не может быть ироничным к этому персонажу, что свидетельствует о безжизненности последнего. Если бы мы могли улыбнуться Даниэлу или отнестись к нему с иронией, это было бы вопреки автору. <...> Её симпатия и восхищение эстетически срабатывали, как срабатывает наша классовая симпатия. Все мы знаем по себе и другим, как автоматическая симпатия к «бедным», «пожилым», «детям», неграм или евреям отвлекает наше внимание от индивидуальности представителей таких «классов». <...> В литературе такая отзывчивость может породить блестящую сатиру, забавных второстепенных персонажей или безжизненных героев.
Некоторая безжизненность героя этого романа компенсируется жизненной достоверностью героини. Гвендолен — яркая индивидуальность: «Она из тех великих образов в литературе, которые дышат жизнью и сходят со страниц книг», — считает Б. Харди. По её мнению, это самый живой женский образ, созданный Элиот, и, возможно, именно потому его трудно анализировать.
«Испорченный ребенок» (как называет автор Гвендолен в первой книге романа) появляется перед нами и Даниэлом на первой же странице в обстановке игорного дома на заграничном курорте. Деронда издали рассматривает красивую девушку, пытаясь догадаться о её внутренней сути. Ей немного не по себе, но лишь самую малость: она привыкла, что привлекает внимание мужчин, что они восхищаются ею; обычно она знает заранее, что скажет любой молодой человек. Но и Деронда заинтересовал её, хотя это против её правил. Она сама расспрашивает о нем и даже просит познакомить её с англичанином, носящим столь необычное имя. Однако Даниэл успел скрыться, а Гвендолен, возвратившись в отель, из письма матери узнает, что ей следует возвращаться домой: они разорены и вынуждены переехать в скромное жилище, которое сняли для них родственники. Накануне беззаботная богачка проиграла все деньги. Чтобы вернуться домой, она закладывает дорогое колье.
Здесь Элиот возвращает нас в прошлое, чтобы рассказать о своей героине (прием ретроспекции был в то время формальным новшеством).
«Она с радостью чувствовала свою исключительность; но её горизонт ограничивался миленькими романами, где героиня изливает в дневнике свою душу, полную смутной силы, оригинальности и всяческого бунтарства, тогда как её жизнь проходит исключительно в сфере моды, и если она бродит по грязи, пафос её скитаний помещается, так сказать, в её атласных туфельках», — пишет автор.
Гвендолен вращается в обществе, прекрасно поет на званых вечерах, участвует в живых картинах[10], ездит верхом и стреляет из лука, флиртует и даже разбивает сердца молодых людей, к которым она «не питает ни малейшего интереса: её интересует лишь их благоговение, которого она не могла ожидать от женщин».
Клесмер, пианист и композитор (предполагают, что его прототипом был Ференц Лист, творчеством которого занимался в своих работах Дж. Льюис), критически отзывается о пении Гвендолен, исполнявшей Беллини — вероятно, потому, что сам он — поклонник Вагнера. Это задевает её самолюбие. И лишь его положительный отзыв о пластике Гвендолен в «живой картине» примиряет её с «опасно умным» музыкантом.
О Гвендолен говорят, что она «не успокоится, пока весь мир не будет лежать у её ног». Автор характеризует свою героиню как человека с сильной решимостью любой ценой получать то, что может доставить удовольствие. Безусловно, она, как и Доротея в «Мидлмарче», продукт определенного образования и воспитания, прививших ей набор определенных жизненных взглядов и устремлений. Она не танцует вальса и польки — парных танцев, которые считаются неприличными. Она не возражает, когда её сравнивают с самой Дженни Линд[11], тешит свое тщеславие знакомством матери с великой Рашель[12], но выдает свой неосознанный антисемитизм размышлениями о том, что фигура у неё лучше, чем «у этой тощей еврейки».
Завидный жених — тридцатипятилетний богатый наследник лорд Гранкур, прямолинейный, надменный и скучный любитель лошадей и собак — разочаровывает Гвендолен своим холодным тоном и бесстрастным взглядом, но и интригует, когда во время танцев старается быть в поле её зрения.
«Гранкур монолитен и прост, как многие образы викторианских романов, но до ужаса реален», — писала о нем Б. Харди.
Он быстро и твердо решил жениться на Гвендолен и делает ей предложение в своей обычной сухой и лаконичной манере: «Он никак не мог представить себе, что Гвендолен может ему отказать». Она же в случае согласия на его предложение рассчитывала «дать ему понять, что не собирается отказываться от свободы, или, в соответствии с её излюбленной формулировкой, не намерена поступать так, как поступают все другие женщины». Своенравие Гвендолен раздражает Гранкура, у него срывается с уст проклятие (Damn — весьма «крепкое» для литературы того времени слово, у Теккерея оно заменялось многоточием). Но «в разговорах с ним она была менее дерзкой и игривой, чем с другими вздыхателями», раздумья приводят Гвендолен к выводу, что брак с Гранкуром был бы не так уж плох: он обеспечил бы ей «положение, роскошь, свободу делать, главным образом, то, что ей нравится», да и сам Гранкур казался ей «восхитительно спокойным и свободным от всяческого вздора <...>, и чем меньше у него было личных вкусов и желаний, тем свободнее во вкусах и желаниях должна была бы стать его жена». Свою мать, которая надеется, что Гвендолен «будет счастлива в этом браке не менее, чем все другие женщины», девушка уверяет, что сможет сделать из Гранкура «собачонку для будуара». Да и дядя Гвендолен, Гаскуань — некогда капитан Гаскин, изменивший имя с принятием сана священника — уверяет племянницу, что «каждая здравомыслящая женщина была бы счастлива с Гранкуром» и предостерегает её от возможности стать «жертвой собственного кокетства и безрассудства».
