Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее
В нашей культуре все маленькие дети переживают, пусть и краткие, периоды отсутствия материнской фигуры. Это исходный источник горя и разочарования. И самые первые идеи смерти обычно активизируют тревогу сепарации, хотя в целом процесс концептуального развития ее снижает.
Лидделл в исследованиях на овцах и козах продемонстрировал глубину биологического стресса, вызываемого сепарацией матери и младенца. У взрослых животных продуцировались экспериментальные неврозы; при всей своей поразительной устойчивости, они не влияли на продолжительность жизни. После двадцатилетней работы исследовательская команда «ощущала себя как перед глухой стеной. Затем тяжелая дверь медленно повернулась на своих петлях, и мы обнаружили себя в новом помещении, звериной детской. Благодаря исследованиям Рене Шпица, который наблюдал госпитализм у младенцев, лишенных адекватной материнской заботы, мы переместили фокус своего внимания на новорожденных ягнят и козлят и на защитное функционирование матерей, ограждавших свое потомство от воздействия психологического стресса» [245] . Детеныши животных, некоторые сопутствуемые матерями, а некоторые разлученные с ними, были подвергнуты стрессу. Выяснилось, что на первых тест не оказал никакого вредного воздействия, в то время как у вторых развился экспериментальный невроз, поначалу характеризующийся, как у взрослого животного, диффузным возбуждением, но потом приводящий к пассивности и отсутствию каких-либо видимых реакций. Как правило, подвергнутые стрессу изолированные от матерей ягнята и козлята умирали в пределах года. Еще более поразительным было наблюдение, что разлука ягненка или козленка с матерью на час непосредственно после рождения, даже безо всякого стресса, также обычно приводила к смерти в раннем возрасте. Д-р Лидделл пишет: «Мы должны расширить нашу концепцию обусловливания [246] с тем, чтобы она включала взаимное обусловливание между матерью и новорожденным, благодаря которому присутствие матери становится условным сигналом безопасности для ее потомства». Когда молодое животное в одиночестве, у него вызывает тревогу почти любое событие, – которое, находясь с матерью, он воспринял бы с полной невозмутимостью.
Конечно, результаты экспериментов на животных нельзя применить к человеку без модификации. Например, у людей совершенно другая временная шкала. К тому возрасту, когда у человеческого детеныша сепарационная тревога достигает максимума (согласно данным Боулби), у молодого животного, если оно выросло в нормальном контакте с матерью, уже сформировались стрессовые реакции, характерные для взрослого представителя его вида. Однако потребность в присутствии материнской фигуры в течение раннего детства для предупреждения тревоги, которая грозила бы при переживании незнакомых событий в одиночестве, представляется общей для человека и животного. Когда ребенок овладевает концепцией, включающей идею ухода, исчезновения, прекращения человеческого контакта, он, вероятно, прежде всего прилагает ее к отношениям, наиболее для него важным, и мысль о сепарации от материнской фигуры должна вызвать глубокую тревогу.
Таким образом, для Джейн было вполне нормально при первом же возбуждении сильной тревоги приложить концепцию смерти к няне, ухаживавшей за ней с рождения. Реакция Джереми была аналогичной. В той мере, в какой тревога по поводу смерти исходно наполняется эмоциональным содержанием сепарационной тревоги, общей у человека с другими живыми существами, она, по-видимому, легко смещается на заместителей матери, то есть на людей, выполнявших для ребенка интимную материнскую функцию в течение значительного предшествующего времени. Это можно рассматривать как защитную меру, важную для сохранения психического здоровья.
Так что в этом отношении Джейн была обычным ребенком. Необычной была быстрота, с которой она достигла следующей стадии концептуального развития, поскольку она тут же спросила: «Я тоже умру, все умирают?» Именно утвердительный ответ на эти вопросы вызвал самую сильную реакцию, горькие рыдания. Ход мысли нормальный, но обычно он занимает гораздо более долгое время.
Нам не известно, проходила ли Джейн в своем развитии тревоги о смерти стадию, которую переживают многие дети. Важность рта в перцептивной активности младенца очевидна любому наблюдателю. В психоанализе есть теория оральной фазы психического развития. Завершение «чистой» оральной фазы, видимо, приходится на возраст примерно 2 года, к которому ребенок в достаточной мере овладевает двигательными и хватательными навыками. Таким образом, расцвет оральной фазы для большинства детей остается позади к тому моменту, когда они начинают формировать концепцию смерти. Тем не менее, у многих детей незрелые концепции смерти принимают форму оральной фантазии. Клиффорд Сали (3 г. 2 м.) воображал мертвую птицу на дереве, которую «змея съела, а потом выплюнула обратно» [247] . [ПИ 36]. Патриция К. рассказала историю о ребенке, которого мать потеряла, потому что «ее проглотила большая рыба». Оральных фантазий о смерти, которая на самом деле не смерть, полны волшебные сказки: бабушку Красной Шапочки съел волк, но позже она в целости выбралась из волчьего живота; Гензель и Гретель съедают часть дома ведьмы, она приветствует их внутри, но при этом намеревается приготовить и съесть их. Фрейд говорит, что каннибализм на оральной стадии имеет сексуальную цель, и Мелани Кляйн развила эту тему. Оральная смерть не воспринимается как окончательная. Проглатывание составляет этап фантазийного жизненного цикла, следующая фаза которого – рождение, или выплевывание, или извержение со рвотой, или род кесарева сечения, какое было произведено волку, съевшему бабушку. Смерть как финальный процесс не играет здесь никакой роли, отсутствует как понятие.
То, что Джейн (насколько мы знаем) не прошла через стадию оральной концептуализации смерти, не означает аномалию, поскольку нормальные дети в этом отношении очень различаются. Еще одна фантазия о человеческой судьбе, также, по-видимому, свободная от тревоги и также необязательно присутствующая, основана на идее, что по мере того, как ребенок становится больше, родитель становится меньше, пока в конце концов они не поменяются размерами и функциями. Ричард (3 г. 11 м.), когда м. раздевала его для купания, сказал: когда он был мужчиной, она была маленьким мальчиком или девочкой, и он (Р.) купал ее и укладывал в постель. [ДЗ 39].
Сали приводит несколько сходных примеров [248] . Эрнест Джонс говорит об этой вере в обращение ролей ребенка и родителя в эссе, озаглавленном «Значение дедушки» [249] , как об одном из источников веры в реинкарнацию, соединенном с инцестуозными желаниями и служащем выражению враждебности по отношению к родителям. Я сомневаюсь, что интерпретации д-ром Джонсом психологических процессов, лежащих в основе этой фантазии, валидны для всех ее форм. В случаях Ричарда и детей, которых приводит в качестве примеров Сали, воображаемые функции ребенка в перевернутой ситуации – женские, а не мужские, будь то родитель или родитель родителя. Что касается реинкарнации, – известно, что Ричарду эту идея не нравилась. Его познакомил с ней старший брат, для которого она была вполне знакомой и приемлемой.
По мере того, как ребенок взрослеет, его сепарационная тревога принимает рациональную или рационализированную форму. Соня Расмуссен, видимо, страдала от тревоги по поводу потери родителей как кормильцев, ответом на которую явилось предложенное ею счастливое решение: «Если бы у меня не было мамы и если бы у меня не было папы, думаю, какая-нибудь одна или другая леди дала бы мне шесть пенсов» [250] . [ПИ 37]. Психологические защитные операции могут ставить тревогу под контроль, но совершенно не обязательно устраняют ее. Два года спустя у Сони и ее сестры была беседа с матерью, начатая старшей сестрой, которая сказала: «Как люди любят своих отцов и матерей! Ты не должна умирать, пока я не вырасту!» Соня отозвалась: «Конечно, я буду с тобой. Ты не должна умирать, пока я не умру» [251] . [ПИ 38]. Ее защита от тревоги о смерти как о сепарации от матери заключалась в отрицании этой сепарации, выразившемся в решении, что они должны быть похоронены вместе.
Идея совместных похорон – разумеется, очень распространенная фантазия, да и распространенная практика. У нас есть две домашних записи на эту тему:
...[ДЗ 40] Джуди (7 л. 2 м.), когда мать ее матери была серьезно больна, стала бояться за собственную мать, а затем начала думать о собственной смерти: «В следующем году мне будет восемь, но я могу умереть до своего дня рождения; я могу умереть до Рождества и не получить никаких подарков; я могу умереть в следующем месяце – или на следующей неделе – или в следующую минуту, но я не хочу. Я хочу подождать и умереть тогда, когда ты и папа умрете. Так хорошо было бы умереть всем вместе!»
