Лев Выготский (Выгодский) - Мышление и речь (сборник)
Но гораздо важнее то, почти не знающее исключений правило, согласно которому эти преждевременно созревшие вундеркинды, которые, если бы развивались нормально, должны были бы превзойти всех известных в истории человечества гениев, обычно по мере своего созревания утрачивают свой талант, и творчество их не создает и до сих пор не создало в истории искусства ни одного сколько-нибудь ценного произведения. Типичные особенности детского творчества выясняются лучше всего не на вундеркиндах, а на обычных нормальных детях. Это, конечно, не значит, что одаренность или талантливость не проявляется в раннем возрасте. Из биографий великих людей мы узнаем, что часто задатки этой гениальности проявлялись у некоторых в раннем возрасте.
«Как примеры скороспелости можно привести трехлетнего Моцарта, пятилетнего Мендельсона, четырехлетнего Гайдна; Гендель выступил композитором в двенадцать лет, Вебер в двенадцать лет, Шуберт в одиннадцать лет, Керубини в тринадцать лет. В пластических искусствах призвание и способность к творчеству проявляются заметно позже – средним числом около четырнадцати лет; у Джотто они обнаруживались в десять лет, Ван-Дейка – в десять, Рафаэля – в восемь, Греза – в восемь, Микеланджело – в тринадцать, Дюрера – в пятнадцать, Бернини – в двенадцать лет, Рубенс и Иорданс – также развились рано. В поэзии не встречается произведения, имеющего некоторое неличное значение раньше шестнадцати лет».
Но от этих следов будущей гениальности еще очень далеко до подлинного великого творчества, они лишь, как зарницы, задолго предвещающие грозу, являются указаниями на будущий расцвет этой деятельности.Глава V «Муки творчества»
Творчество несет человеку большие радости. Есть у него и свои страдания, получившие крылатое обозначение – муки творчества. Творить трудно, потребность в творчестве не всегда совпадает с возможностями творчества, и отсюда возникает мучительное чувство страдания, что мысль не пошла в слова, как говорит Достоевский. Поэты называют это страдание муками слова:
«Нет на свете мук сильнее муки слова, тщетно с уст порой безумный рвется крик: тщетно душу сжечь любовь порой готова, холоден и жалок нищий наш язык».
Это желание передать в слове владеющее нами чувство или мысль, желание заразить этим чувством другого человека и вместе с тем чувство невозможности сделать это – очень сильно бывают выражены в литературном творчестве молодежи. Лермонтов в ранних стихах говорит об этом так:
Холодной буквой трудно объяснить
Боренье дум. Нет звуков у людей
Довольно сильных, чтоб изобразить
Желание блаженства. Пыл страстей
Возвышенных я чувствую; но слов
Не нахожу, и в этот миг готов
Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь
Хоть тень их перелить в другую грудь.
А. Горнфельд в статье, посвященной мукам слова, вспоминает эпизодического героя Успенского. Это – ходок в «Наблюдениях одного лентяя». «Сцена, где несчастный, не находя слова для выражения огромной мысли, владеющей им, бессильно терзается и уходит молиться угоднику, “чтобы бог дал понятие”, оставляет невыразимо тягостное ощущение. И однако по существу то, что переживает этот бедный, пришибленный ум, ничем не разнится от такой же “муки слова” в поэте или мыслителе. Он и говорит почти теми же словами. “Я бы тебе, друг ты мой, сказал вот как, столького вот не утаил бы, да языка-то нет у нашего брата Вот что я скажу! Будто как по мыслям-то и выходит, а с языка-то не слезает. То-то и горе-то наше дурацкое!” По временам мрак сменяется мимолетными светлыми промежутками; мысль уясняется для несчастного, и ему – как поэту – “кажется, вот-вот приемлет тайна лик знакомый”. Он приступает к ее объяснению.
– Ежели я, к примеру, пойду в землю, потому я из земли вышел, из земли. Ежели я пойду в землю, например, обратно; каким же, стало быть, родом можно с меня брать выкупные за землю?
– А-а, – радостно произнесли мы.
– Погоди. Тут надо еще бы слово, видите, господа, как надо-то.
Ходок поднялся и стал посреди комнаты, приготовляясь отложить на руке еще один палец.
– Тут самого-то настоящего-то еще нисколько не сказано. А вот как надо: почему, например – но здесь он остановился и живо произнес: – душу кто тебе дал?
– Бог.
– Верно. Хорошо. Теперь гляди сюда.
Мы было приготовились «глядеть», но ходок снова запнулся, потеряв энергию, и, ударив руками о бедра, почти в отчаянии воскликнул:
– Нет. Ничего не сделаешь. Все не туды, ах, боже мой. Да тут я тебе скажу, нешто столько. Тут надо говорить вона откудова. Тут о душе-то надо – это сколько. Нет, нету».
Мы остановились на этом вопросе не потому, чтобы мучительные переживания, связанные с творчеством, имели какое-нибудь серьезное влияние на будущую судьбу развивающегося подростка; не потому даже, чтобы муки эти обычно переживались довольно сильно или трагично, но потому, что это явление открывает нам последнюю и самую важную черту воображения, без которой картина, нарисованная нами, была бы неполна в самом существенном. Эта черта – стремление воображения к воплощению, это и есть подлинная основа и движущее начало творчества. Всякое построение воображения, исходя из реальности, стремится описать полный круг и воплотиться в реальность.
Возникая в ответ на наше стремление и побуждение, построение воображения имеет тенденцию воплотиться в жизнь. Воображение стремится в силу заложенных в нем импульсов стать творческим, т. е. действенным, активным, преображающим то, на что направлена его деятельность. В этом смысле Рибо со всей справедливостью сравнивает мечтательность и безволие. Для этого автора эта неудачная форма творческого воображения совершенно аналогична бессилию воли. Для него «воображение в интеллектуальной сфере соответствует воле в сфере движений. Люди всегда чего-нибудь хотят – будет ли это нечто пустое или важное; изобретают также всегда для известной цели – будет ли то Наполеон, придумывающий план битвы, или повар, составляющий новое блюдо.
При своей нормальной и полной форме воля кончается действием, но у людей нерешительных и безвольных колебания не кончаются никогда или же решение остается без исполнения, неспособным осуществиться и подтвердиться практически. Творческое воображение в одной своей форме стремится внешним образом подтвердить себя таким делом, которое существует не только для самого творца, но и для всех других. Напротив, у чистых мечтателей воображение остается во внутренней их сфере в плохо обработанном состоянии и не воплощается в художественном или практическом изобретении. Мечтательность представляет эквивалент слабоволия, и мечтатели неспособны проявить творческое воображение». Идеал является построением творческого воображения, и он тогда только является действительной жизненной силой, когда он руководит действиями и поступками человека, стремясь к воплощению и реализации. Если так разделить мечтательность и творческое воображение, как две крайних и по существу различных формы фантазии, станет ясно, что во всем воспитании ребенка формирование воображения имеет не только частное значение упражнения и развития какой-нибудь отдельной функции, но имеет значение общее, отражающееся на всем поведении человека. В этом смысле роль воображения в будущем едва ли сделается меньше, чем его роль в настоящем.
«Роль комбинирующей фантазии, – говорит Луначарский, – в будущем будет отнюдь не меньше, чем ныне. Очень вероятно, что она примет характер своеобразный, сочетающий научные элементы эксперимента с самыми головокружительными полетами интеллектуальной и образной фантазии».
Если принять во внимание то, что указано выше, именно, что воображение есть импульс к творчеству, можно согласиться с положением Рибо, которым он закрепляет свое исследование.
«Созидающее воображение проникает своим творчеством всю жизнь личную и общественную, умозрительную и практическую во всех ее видах; оно вездесуще».
Глава VI Литературное творчество в школьном возрасте
Из всех форм творчества литературное, словесное творчество является самым характерным для школьного возраста. Хорошо известно, что в раннем возрасте все дети проходят через несколько стадий рисования. Рисование и является типичным творчеством раннего возраста, особенно дошкольного. В эту пору дети рисуют охотно, иногда не побуждаемые никем из взрослых; иногда достаточно бывает самого легкого стимула для того, чтобы ребенок принялся за рисование.
Наблюдения показали, что рисуют все дети, и стадии, через которые проходит их рисование, более или менее являются общими для детей одного возраста. В эту пору рисование – любимое занятие детей. К началу школьного возраста любовь и интерес детей к рисованию начинают ослабевать. У очень многих, даже у большинства наших детей, сколько-нибудь самостоятельное тяготение к рисованию пропадает вовсе. Сохраняется эта привязанность только у одиночек, наиболее одаренных в этом отношении, да еще у таких детских групп, у которых условия воспитания дома или в школе стимулируют занятия рисованием и побуждают его развиваться. Очевидно, существует какая-то внутренняя связь между личностью ребенка в этом возрасте и между его любовью к рисованию. Очевидно, творческие силы ребенка сосредоточиваются на рисовании не случайно, но потому, что именно рисование предоставляет ребенку этого возраста возможность наиболее легко выразить то, что им владеет. С переходом в другую фазу развития ребенок подымается на высшую возрастную ступень; он изменяется, а вместе с тем меняется и характер его творчества.
