Жан Ролен - …А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками
На следующий день после моего приезда я ранним утром осмотрел Смитвильские склады, расположение которых своей простотой напоминало военные укрепления, утратившие стратегический смысл: у подножия металлической башни-водокачки теснилось с полдесятка бунгало, в том числе то, что принадлежало Тони Мейо, директору складов, оно выделялось чуть большими размерами и наличием маленького садика, — это было нечто вроде автоприцепов, покинутых с тех пор, как здешний персонал обзавелся стационарными жилищами, в ангаре размещались механическая мастерская, топливное хранилище, генератор и пустой контейнер, некогда принадлежавший, судя по эмблеме в виде аллигатора, транспортной компании «Митсуй ОСК лайн». Складской автопарк насчитывал несколько грейдеров, предназначенных в основном для разравнивания дюн, которые неустанно наметает ветром к подножию ограды, вездеходы, снабженные радиосвязью, и мотоциклы, приспособленные для местных непроходимых дорог. Перед домом Тони стоял также пикап его дочери, чье заднее стекло было испещрено наклейками, призывающими пить пиво, посещать такой-то паб, поддерживать такую-то местную команду регбистов, «забыть о корсетах и спасать ковбоев (а не всякую тварь)» Австралии — все, так или иначе связанное с разведением овец и доходящей иногда до одержимости ненавистью к «зеленой швали», к экологам; имелась, наконец, и наклейка с советом использовать «Doggone — яд против диких собак, защищающий скот и австралийскую фауну» (по-моему, упоминание о фауне здесь было не более чем данью приличиям) — на логотипе этого продукта красовалась голова динго, безобразно оскаленная, с громадными клыками, с которых капала слюна.
Внутри складского ограждения, сплетенного из колючей проволоки и защищающего скорее от вторжения скота, чем от собак, росло несколько деревьев, они давали немного тени, и заросли тамариска над болотом, которое по временам пересыхало (засуха месяцами свирепствует над большей частью Австралии), издали напоминали грот с воображаемым фонтаном. В первые утренние часы среди всей этой растительности оглушительно верещали птицы, особенно много было тонкоклювых какаду, больших белых попугаев, и удодов, которые слывут самыми стайными и шумными созданиями на свете. Если, выйдя за складскую ограду, двигаться в западном направлении, почти сразу оказываешься перед пресловутой оградой против динго, двухметровой металлической сеткой на столбах, череда которых теряется за горизонтом. Как и многие другие, это сооружение, «одно из самых длинных, построенных на Земле человеком», ценно в основном теми более или менее романтическими ассоциациями, что с ним связаны, и не в малой мере — своим нелепым видом, непомерными усилиями, приложенными во имя его возведения и для того, чтобы противостоять ответным усилиям природы, на которые она не скупится, стремясь от него избавиться: наводнениям, ветрам и песчаным наносам, время от времени уничтожающим его на протяжении нескольких километров, и, как правило, бесплодным наскокам рвущихся наружу животных. Двенадцать лет назад я некоторое время наблюдал в окрестностях Хангерфорд-Хилл за стаей страусов эму, пытавшихся спастись от засухи: они так бросались на это препятствие, что раздирали в кровь себе грудь (ежегодно так погибают тысячи этих птиц).
Другие животные, кто похитрее или получше оснащен, как вомбаты или ехидны, нередко умудряются проделывать лазы, настолько широкие, что динго (или их метисы, поскольку с некоторых пор чистопородные динго стали редкостью) могут, пользуясь ими, разбегаться по овечьим пастбищам, подтверждая тем самым сентенцию Филиппа Холдена насчет «животных, которые нам обходятся всего дороже, ибо они всегда подрывали производство шерсти в стране». Парадные живописцы — их в Брокен-Хилл обосновалась целая колония, — вот кто хорошо понимает, что образ ограды овеян поэзией и достиг известного величия не иначе как благодаря крайней неуместности своего появления в природной среде. Среди этих художников особенно примечательна некто Роксанна Минчин, чьи творения небольшого формата украшают даже стены номеров мотеля «Хиллтоп». Ее живописи не откажешь в скрупулезности воспроизведения цветовых оттенков. Ограда на ее полотнах лишь едва заметно выделяется среди двух равно пустынных нескончаемых пространств — степи и неба, только первое испещрено кустарниками и хаотическими нагромождениями скал, а по второму проплывают облака, за которыми порой тащится длинный шлейф дождя.
У подножия ограды регулярно скапливаются перекати-поле, предвещающие наступление дюн, коим сами и служат основанием. Гонимые ветром, они грациозно скачут по бесплодной земле, образуя клубки всяких растительных остатков и разрастаясь в пути, будто снежные комья. (В американской литературе и кинематографе часто использовался этот образ, ассоциирующийся с обездоленностью и скитаниями сельских жителей в пору Великой депрессии.)
Если и от складов отойти, и к стене повернуться спиной, то, пройдя несколько сотен метров, натыкаешься на загон, где хрюкает и совокупляется множество полудиких свиней. Но что в окрестностях склада всего любопытнее, так это кладбище всякой колесной техники, конторской мебели и прочих нетленных отходов, сваленных во впадине, которая выглядит как русло периодически пересыхающего потока. Если, как полагают многие, австралийская пустыня населена привидениями, то немалое число призраков должно было облюбовать сии обломки крушений в качестве места своего обитания; особенно привлекателен в этом смысле старый пикап «додж», его кабина все еще пригодна, чтобы укрываться от дождя — ведь когда тот хлынет, что хоть и случается весьма редко, зато почти всегда неожиданно, он льет, словно во дни потопа, а капот этого «доджа» при малейшем дуновении ветра вибрирует, постанывая, будто эолова арфа местной выделки. Разбросанные там и сям по руслу высохшего потока чахлые кустики, кажется, тоже хотят превратиться в «перекати-поле». Рядом с пикапом два металлических буксира смахивают на ящики какого-то великанского шкафа, один из них служит местом упокоения чьему-то хрупкому скелету (наверное, злополучное сумчатое туда запрыгнуло, а выбраться не смогло), между тем как в другом — сотни пустых бутылок одинакового янтарного цвета и одного калибра, притом расставленных так ровненько, с таким тщанием, будто эту инсталляцию создавали, руководствуясь некими высшими соображениями.
28
В намеченный день, когда должна была состояться охота на динго — с самого начала моего пребывания здесь я ждал его, как законченный лицемер, вроде бы со страхом, но и с надеждой, колеблясь между желанием поучаствовать в такой охоте и опасением, как бы самому не пришлось убивать динго, — утро выдалось дождливым, что грозило испортить наши планы. Потом Тони Мейо усадил меня в свой пикап и повез инспектировать ограду. Дождь перестал, небо прояснилось, но всякий раз, когда машина взбиралась на дюну, а это происходило снова и снова, с вершины песчаной гряды были видны грозовые тучи, они копились над местностью, которую Тони называл пустыней Стшелецкого. После часа пути, не обнаружив ни одного лаза — по-видимому, климат этого региона слишком суров для вомбатов и ехидн, — зато убедившись, что скоплений перекати-поля и формирующихся дюн предостаточно, мы остановились там, где команда механиков билась над вышедшим из строя грейдером. Основная задача состояла в том, чтобы снять с него несколько гигантских колес, взгромоздить их на грузовик и доставить на склад. Поскольку в ходе такой операции от меня не было ни малейшей пользы, я, пытаясь сохранить хорошую мину, начал собирать гайки по мере того, как механик их отвинчивал. Раскладывая их на капоте пикапа, я суетился так деловито, производил столько лишних движений, что под конец мне стало казаться, будто таким манером удастся скрыть свою некомпетентность. Предаваясь бесполезной деятельности, я вдруг заметил, что спины всех этих людей, толпящихся вокруг сломанной машины, покрыты густым слоем, настоящим ковром мух, причем текстура ковра была не менее плотной, чем шерстяная ткань, с безукоризненной синхронностью повторявшая каждое их движение, — это обстоятельство показалось мне настолько забавным, чтобы не сказать уморительным, что мастера, демонтирующие колеса, утратили в моих глазах часть ауры, какую придавала им сноровка в физической работе, хотя я мог быть совершенно уверен, что наблюдаемый природный феномен не обошел стороной и мою персону.
Когда ремонтные работы подошли к концу, дефектные колеса были погружены на машину и отправились на склад, а механики, лишенные возможности избавиться от своей мушиной шали, так и сели завтракать, нас посетил «обходчик», обязанный надзирать за состоянием ограды в том ее секторе, где мы как раз находились, то есть в Уайткетч-Гейт. Неподалеку, совершенно затерявшись в дикой местности, находилось бунгало, где он жил. Его охраняла сука породы австралийский келпи (в этой части Австралии почти все домашние собаки принадлежат к этой породе), она только что произвела на свет семерых щенков. Учитывая изолированность бунгало, их неизвестный родитель не мог быть никем, кроме динго, впрочем, это становилось очевидно при первом же взгляде на помет: три желтых и четыре черных щенка. Ленни, смотритель ограды, достал их из разрезанного вдоль бочонка, куда собака поместила свое потомство, и показал нам. Отец-динго наверняка был родом из Национального парка Стёрта, западная граница которого проходит по соседству с Уайткетч-Гейт. Весь персонал «Бюро по уничтожению собак» поголовно считает те места чем-то вроде фабрики динго, в насмешку сводящей на нет все их труды. Но и сами они, со своей стороны, без стеснения расставляют капканы и раскладывают отравленную подкормку если не в самом парке, то, по крайней мере, как можно ближе к нему. С точки зрения закона на всей западной части территории Нового Южного Уэльса разведение метисов такого рода строго запрещается, и Ленни лучше, чем кто бы то ни было, знает, какие меры здесь уместны, однако похоже, что он не очень-то склонен истребить весь помет, задумал обманом вывезти отсюда нескольких щенков, чтобы отдать их любителям домашних собак в той части штата, где здешние запреты не действуют. Мне также показалось, что, прежде чем допустить подобное правонарушение, он хотел бы заручиться одобрением Тони Мейо, но тот воздержался от подобного попустительства в моем присутствии.
