Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека
Иногда зыбкие результаты все же наблюдались 27, но чаще всего попытки образовать, научить речи и письму, счету, этикету — заканчивались ничем.
Воспитательный крах имел место вне зависимости от анатомических особенностей как головного мозга, так и иных параметров организма. Это должно, по идее, удивлять, так как головной мозг «мауглеоидов» в большинстве случаев был сформирован по всем современным представлениям о его совершенстве.
Причина систематических неудач не исследована, даже не определен со всей четкостью «возрастной порог», за которым всякое обучение «мауглеоида» становилось бессмысленно.
А коль скоро нет ни фундаментальных исследований этого парадокса, ни квалифицированных наблюдений28, причину фиаско рассматривать бесполезно, это в любом случае будут только догадки. (Впрочем, если подобный «мауглеоид» обнаруживался в очень раннем возрасте, то обучение, воспитание, образование было вполне возможно, как показывают множественные примеры.)
Здесь, на примере «мауглеоидов», я (мимоходом) хотел бы обратить ваше внимание на то, с каким звоном и грохотом рушатся основные стереотипические теории о тех особенностях головного мозга человека, которые обеспечивают ему доминирование в животном мире и столь блестящую эволюционную карьеру.
Таких теорий три29.
Первая теория — это «феномен» межполушарной асимметрии.
Вторая и третья теории — это особая плотность веретенообразных клеток в lamina multiformis коры головного мозга и особая развитость «лобных долей». Лобным долям я уделил уже достаточно внимания, а вотс полушарной асимметрией вообще все удивительно.
Данная гипотеза, родившаяся совершенно естественным образом, как и сотни иных гипотез, претендующих на разгадку «тайн» мозга, была очень активно популяризирована, хотя никаких доказательств не имела и не имеет. Более того, именно она была наиболее убедительно опровергнута, как теоретически, так и экспериментально.
Достаточно вспомнить хрестоматийные эксперименты профессора Фернандо Ноттеба (Рокфеллеровский университет) по перерезке левого подъязычного нерва у взрослых зябликов и канареек.
В ходе опыта Ноттеб попеременно перерезал то правый, то левый подъязычные нервы, управляющие половинами нижней гортани, т. н. сиринксами, и, фиксируя изменения пения, легко доказывал наличие функциональной асимметрии мозга, т.е. несомненное наличие специализации полушарий у птиц.
Профессор Джеймс Дьюсон (Стэнфордскийуниверситет) серией очень продолжительных и обстоятельных экспериментов доказал наличие полушарной асимметрии у обезьян. (Приводится по: Спрингер С., Дейч Г. Асимметрия мозга, 1983.)
Еще Э. Смит (1934) и Ф. Тильней (1928) фиксировали на эндокранах времен палеолита зримую асимметрию, всегда являвшуюся приметой асимметрии функциональной. Более того, «на слепке мозговой полости черепа из Ла-Шапелль-о-Сен левое полушарие шире правого на 7 мм и несколько выше. Соответственно, в скелете правой руки и плечевая кость из Ла-Шапелль-о-Сен имеет более крупные размеры, чем левая» (НестурхМ. Происхождение человека, 1970).
(Помимо этих хрестоматийных примеров существуют еще более убедительные и исчерпывающие исследования по данному поводу: труд Giorgio Vallortigara о функциональной асимметрии мозга рыб и амфибий, сочинение Питера Маккнейлиджа «Происхождение речи» и блестящая монография Лесли Роджерс (Lesley J. Rogers), в которой доказан принцип латерализации переднего мозга цыплят.)
Продекларированная в свое время как некое уникальное свойство человека, асимметрия полушарий головного мозга присуща практически всем живым существам, а возникла она еще за полмиллиарда лет до появления не только первых людей, но и первых млекопитающих.
Точку в этом вопросе в свое время уже поставил Г. Шеперд, отметив в своем академическом труде «Нейробиология», что «латера- лизация функций была обнаружена у целого ряда животных — не только позвоночных, но и беспозвоночных. Вполне возможно, что тенденция к латерализации присуща всякому животному с двусторонней симметрией тела и мозга» (Shepherd G. Neurobiology, 1983).
Тем не менее слепое отстаивание «уникальности» этого свойства существует и по сей день, ибо сохраняется надежда на то, что человеческий мозг имеет некие чрезвычайные особенности, присущие только мозгу homo.
Еще со времен Декарта, который полагал, что эпифиз является «вместилищем сознания» и достоянием лишь человека, сохраняется забавная вера в то, что такой «особенный человеческий» отдел мозга все же существует.
(Я уже приводил пример с Ричардом Оуэном и гиппокампом, с лобными долями коры, с Broca's area, а чуть позже вынужден буду разъяснить
«феномен» веретенообразных нейронов в lamina multiformis.)
Secundum naturam, без всякого ответа остается вопрос: отчего в анатомически совершенном мозгу человека, где асимметрия четко (и многократно) констатирована и возведена в ранг «феномена», не «сработала» эта «феноменальная» особенность в тех случаях, когда мы говорим о «мауглеоидах»?
И где же, opportune, чудотворные возможности веретенообразных клеток и лобных долей?
Почему человеческий разум, несмотря на наличие этих параметров мозга, во всем своем блеске не сформировался у тех людей, что всего-навсего были изолированы от человеческого социума и инсталлированы в дикую среду?
Opportune, на слепках эндокраниумов мы можем убедиться, что и головной мозг людей палеолита имел все внешние приметы «межполушарной асимметрии», однако, интеллекта в сегодняшнем смысле слова — никак не генерировал.
Ergo, круг замкнулся.
Мы имели возможность убедиться, что анатомическое совершенство головного мозга (или его «анатомическая современность») не гарантирует возникновение и функционирование интеллекта.
Мы также могли убедиться, что абсолютное несовершенство мозга (его миниатюризация) не гарантирует отсутствие этого же интеллекта.
Мы знаем несостоятельность теорий об «индексе массы мозга — массы тела» и «второй сигнальной системы».
Мы понимаем, до какой степени условен и, возможно, ошибочен «мозговой рубикон» Анри Валлуа.
Мы имеем загадку размером в два миллиона лет существования человека в качестве обычного животного и его «внезапную» (по историческим меркам) метаморфозу.
В довершение всего мы имеем почти астрологические бормотания генетиков об очередном открытии, типа нового гена DTNBP1, «мутации в котором приводят либо к гениальности, либо к шизофрении», но имеем и параллельное этой очередной победной реляции признание в невозможности «передачи интеллекта» на уровне генома.
(Opportune, удивительно, сколь генетиками блестяще театрализована и облечена в форму собственного открытия простая и давно понятная нейрофизиологическая истина.)
Если бы интеллект был бы передающимся, закрепляющимся, наследуемым качеством, то все мы были бы лишены необходимости учить алфавит. Мы знали бы очень многие языки, с рождения умели бы писать и читать и хранили бы в памяти все подробности жизни (включая самые секретные и интимные) по крайней мере двухсот поколений, и все те знания, которыми располагала породившая нас династическая цепочка.
(Т. е. достаточно было бы иметь бабушку-астрофизика, чтобы обладать глубокими познаниями в данной науке. Или прапрапраде- да — парасхита, чтобы владеть ремеслом древнеегипетской мумификации. А с учетом того, что вышеупомянутые двести поколений (если считать с Месопотамии) мигрировали, странствовали, расселялись по миру, то передаваемость «интеллекта» гарантировала бы нам и знание практически всех языков мира, и секреты древних ремесел.)
Не следует забывать и то, что большая часть интеллектуальных познаний имеет либо эмоциональную подоплеку, либо напрямую порождена эмоциональностью.
Igitur, наследование интеллекта обеспечило бы человека верой во всех богов, что были почитаемы в его династической цепочке от Озириса, Аримана, Митры, Тора, Иеговы-Иисуса, Велеса, Зевса et cetera.
Более того, это было бы очень любопытным наслоением одного культа на другой, и все бы они неизбежно соседствовали в наследованном интеллекте вне зависимости от желания или убеждений последнего носителя этого интеллекта.
Но этого нет.
Вырванный из социального контекста человеческий младенец, лишенный доступа к коллективному интеллекту, с рекордной скоростью возвращается в дикарское состояние.
Т. е. сакрализованная «традиция развития» легко может быть прервана и разрушена под воздействием неких внешних, далеко не чрезвычайных обстоятельств: всего лишь возвращением человека в его естественную среду обитания, на его незавидное место в природной иерархии.
Очень не случайно, очень глубоко прочувствованно Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803) называет человека «недоразумением»30.
«Чтобы выжить, это существо должно было сотворить себе “вторую природу” — искусственно разработанный, адаптированный, дополнительный мир» (HerderJ. G.)-
