Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения - фон Икскюль Якоб

Таким образом, роль, которую играет природа как объект в разных окружающих мирах естествоиспытателей, глубоко противоречива. Если мы попытаемся охарактеризовать ее объективные свойства, получится хаос. И всё же общей опорой всех этих многочисленных окружающих миров служит нечто, вечно сокрытое от каждого из них. За всеми этими мирами, порожденными им, скрывается один и тот же вечно сущий субъект — природа.

Теория значения

1. Носитель значения [53]

Созерцание легкого полета таких насекомых, как пчелы, шмели и стрекозы, роящихся над цветущей поляной, всегда порождает впечатление, будто для этих благословенных созданий нет никаких преград.

Может показаться, что и такие привязанные к земле существа, как лягушки, мыши, улитки и черви, не стеснены в своих передвижениях в природе.

Но это впечатление обманчиво. В действительности всякое свободно перемещающееся животное прикреплено к определенному миру обитания, изучение границ которого относится к задачам эколога.

У нас не может быть никаких сомнений в существовании простирающегося перед нашим взором обширного мира, в котором каждое животное выделяет свой мир обитания. Мы можем наблюдать, как каждое животное сталкивается в пределах своего мира обитания с некоторым количеством предметов, поддерживая с ними более или менее тесные связи. Такое положение дел само собой должно подтолкнуть биолога, занимающегося экспериментами, к тому, чтобы рассмотреть, как разные животные будут вести себя вблизи одного и того же предмета, и исследовать связи между ним и животным, взяв конкретный предмет за точку отсчета в опытах со всеми животными.

Так американские ученые провели тысячи экспериментов, неутомимо предпринимая попытки исследовать поведение в лабиринте самых разных животных, начиная с белых крыс.

Неудовлетворительные результаты этих работ, проводившихся с использованием самых точных методов измерения и кропотливых расчетов, могли быть предсказаны любым, кто осознал ошибочность принимаемого за данность представления, будто бы предмет всегда остается для взаимодействующего с ним животного одним и тем же.

Доказательство этого на первый взгляд неожиданного утверждения можно легко привести, опираясь на простой пример. Допустим, что на меня на улице залаяла разъяренная собака. Чтобы избавиться от нее, я поднимаю камень с дороги и прогоняю нападающую собаку, ловко бросив в нее камень, — и тот, кто наблюдал происходящее, а затем поднял этот камень с земли, никогда не усомнится, что предмет, который вначале лежал на дороге, а потом был брошен в собаку, — один и тот же.

Ни форма, ни вес, ни какие-либо иные физические или химические свойства камня не поменялись. Остались прежними его цвет, твердость, его кристаллическая структура — и всё же он подвергся принципиальному изменению: он поменял свое значение.

До тех пор, пока камень был частью улицы, он служил опорой идущему по ней путнику. Его значение определялось его принадлежностью к дороге и ее функцией. Он обладал, если так можно выразиться, дорожной тональностью.

Но всё коренным образом поменялось, когда я поднял камень, чтобы бросить его в собаку. Он превратился в метательный снаряд — ему было присвоено новое значение. Он приобрел метательную тональность.

Камень, лежащий как отстраненный предмет на ладони наблюдателя, становится носителем значения в тот момент, когда он вступает во взаимодействие с субъектом. Поскольку животное никогда не выступает в роли наблюдателя, мы вправе утверждать, что оно никогда не выстраивает никаких связей с «предметом». Лишь посредством самих связей предмет превращается в носитель значения, которым его наделяет субъект.

Два следующих примера дают ясное представление о влиянии, которое изменение значения оказывает на свойства предмета. Я беру в руку полусферическую стеклянную плошку, которая может восприниматься как обычный предмет, поскольку на данный момент она не служит никаким задачам, связанным с человеческой деятельностью. Но вот я вставляю эту плошку в стену своего дома, и благодаря этому она превращается в окошко, которое пропускает солнечный свет, но ослепляет играющими на ней бликами прохожих. Я также могу поставить плошку на стол, наполнить ее водой и использовать как вазу для цветов.

Свойства предмета при этом не меняются. Но после того как он превратился в носитель значения «окно» или «ваза», становится заметным различие свойств в соответствии с их статусом. «Ведущим» свойством окна является прозрачность, в то время как сферичность представляет собой сопроводительное свойство. У вазы, напротив, сферичность является ведущим свойством, а прозрачность — сопроводительным.

Этот пример позволяет нам понять, почему схоластики подразделяли свойства объектов на essentia и accidentia. При этом они всегда имели в виду лишь носитель значения, в то время как свойства ни с чем не связанных предметов никак не классифицировались. Лишь более или менее крепкая связь носителя значения с субъектом позволяет подразделить свойства на ведущие (существенные = essentia) и сопроводительные (несущественные = accidentia).

В качестве третьего примера мы возьмем предмет, который состоит из двух длинных жердей и множества коротких, скрепляющих обе длинные жерди и приколоченных на одинаковом расстоянии друг от друга. Я могу придать этому предмету тональность лазанья, типичную для лестницы, если прислоню под наклоном длинные жерди к стене. Однако я также могу придать ему целевую тональность изгороди, если горизонтально укреплю одну из длинных жердей на земле.

Вскоре станет очевидно, что для забора расстояние между поперечными жердями играет второстепенную роль, у лестницы же оно должно соответствовать ширине шага. Таким образом, в носителе значения «лестница» можно различить примитивную схему пространственного построения, благодаря которой можно осуществить восхождение или нисхождение.

Используя неточное понятие, мы обобщенно называем все вещи нашего обихода предметами (хотя все они без исключения являются носителями значения для человека), как будто они представляют собой некие отстраненные объекты. Действительно, мы нередко говорим о доме со всеми находящимися в нем вещами как об объективно существующем, совершенно не принимая во внимание людей — жильцов этого дома и владельцев этих вещей.

Насколько искаженной является такая точка зрения, станет очевидным сразу, как только мы поставим на место человека в качестве жильца дома собаку и понаблюдаем за ее отношением к вещам.

Благодаря опытам Эммануила Георга Сарриса [54] мы знаем, что собака, научившаяся по команде «стул» садиться на него, после того как стул убирают, выискивает другие варианты для сидения, и притом подходящие именно для собаки, а не для человека.

Все варианты, подходящие для того, чтобы сесть, являясь носителями значения, связанного с этим действием, окрашены одной и той же тональностью сидения, ибо каждый из них может быть замещен другим, и по команде «стул» собака может одинаково ими воспользоваться.

И потому, если мы будем рассматривать собаку как обитателя дома, мы обнаружим множество предметов, наделенных тональностью сидения. Равным образом мы найдем множество предметов, которые в восприятии собаки окажутся окрашены тональностью еды и питья. Лестница, без сомнения, будет иметь тональность лазанья. Но многие из предметов мебели для собаки имеют лишь тональность препятствия — прежде всего двери и шкафы, будь они книжные или бельевые.

Вся мелкая домашняя утварь, например ложки, вилки, спички и так далее, за ненадобностью теряет всякое значение для собаки.

Никто не станет спорить с тем, что впечатление, остающееся от дома с вещами, которые пригодны лишь для собаки, весьма неполноценно и совершенно точно не соответствует его истинному назначению.