Алессандро Надзари - MCM
— В условиях, что мы молчим, так пока и не даём точку фокуса?
— Мы обязательно расскажем, когда соберём больше сведений. Надо же с чем-то сопоставить сообщение, которое нам полагалось передать.
— Что ж. Он задаёт любопытные вопросы и ставит нетипичные задачи. Перебрасывает силы с производства потоков и оптимизации сети каналов. Не хочет, но распаляется на локальную рекоммуникацию… Короче, из инженеров — в водопроводчики.
— А что по телу-скриптору?
— Почему-то сконцентрировался на регистрации самой поверхности, а не того, что на ней. Единственный его глобальный шаг. По моим ощущениям, так он проводит оценку риска потери контроля тела города — вот я молодчина, шесть существительных подряд!
— А чем ему поможет топография?
— Ну, поскольку всё уже картировано и зонировано в удовлетворительной степени, то, проведя ряд вычислений, экстраполяций, построений моделей и прочих снотворных алхимических действ, можно в конце концов провести операцию импликации от результата к тому массиву, что регистрируется с поверхности, и понять, где у нас проблемы, где поверхность тела города несоразмерна активности урбматерии. То есть, выявить, что и в каком размере мы не фиксируем и упускаем, а потому вынуждены аврально исправлять и идти на поводу у Великого Плана — заметь, я говорю уже без иронии. И для этого не потребуется качественный анализ самих записей, в котором уже тонут ребята Саржи и над которым надрывается машинерия.
— Так… что ты там говорила про дельфинчика?
— Нет-нет, что ты о нём говорила? Где ты вообще отрыла эту книжку? Ты и Гюго! Я тобой горжусь. Ай!
— Ай!
— Прекращай!
— Нет, ты!
Потирая раскрасневшиеся от щипков места и тихо смеясь, она продолжила:
— Но знаешь, что наиболее ценное я почерпнула из книги? — посерьёзнела она. — Что спрут — или каракатица, или кальмар, здесь все головоногие сливаются воедино — это отрицание. Да, спрут это отрицание. Вернее, познаётся через отрицание, через вычитание того, что у него нет, через понимание того, чем он не является. И через сравнение с другими сущностями, кажущимися сопоставимыми. Позже я могу найти тебе тот абзац в книге, по-моему, где-то во второй части. Он, то есть спрут… Как же это? Ах, да. Он апофатичен.
— Надеюсь, не в богословском ключе, иначе это будет Слишком Великий План… Не смей! Даже не смей! — хохоча увернулась Сёриз. — Мысль, на самом деле, ценная. Я правда тобой горжусь. И нам правда стоит её придерживаться. Этот Совет анархитекторов может мнить себя кем угодно в своём демиургическом представлении, но это же и слабое место. Логика за нами.
— Да. И от чего-то подобного отталкивается папá.
— Ну-у…
— Ладно, не суть, это всё равно не моё. Просто ещё раз для себя закрепим и подытожим, если позволишь, цитатой: «Кровососный аппарат обладает тонкой восприимчивостью клавиатуры».
— У-у, этим надо Саржу подзудить!
— Короче, их поражение зависит от того, что мы им скормим.
— Если брать чуть шире, хм, то от обратной реакции. Они играют и наслаждаются неведением Директората. И наверняка их отдельно удовлетворяет и то, что мы не знаем, что они знают о Директорате. А вот их надстройка — или подстройка? — на основе серебряных побрякушек зато наверняка работает превосходно. И мы опять-таки понятия не имеем, как это работает.
— Я сегодня загляну в полубиблиотеку-полуархив и тихонько выведаю, есть ли упоминания чего-то схожего. При положительном исходе пойдём к руководству, поставив на центральное место не само собрание, а факт обнаружения этой серебряной чепухи… Ну, где-нибудь. Может, проследим за кем-то на очередном собрании.
— Это сработает, если только Корнелия не сообщала о том, что мы заставили девочек побегать по Монмартру и Латинскому кварталу.
— Она не могла не доложить, что Селестина, то есть я, поднапрягла кого-то найти каких-то людей. Да и я о том же когда-то просила. Но дословно она никому не пересказывала сказанное нам в ресторане, так что для папá и других это всё ещё связано с поисками той троицы в ночи. Из-за отсутствия доклада по теме — безрезультатными.
— «Моя неугомонная С-с-селес-с-стина»…
— Бр-р. Но на то и расчёт. Никто не в курсе, что мы обнаружили кое-кого другого.
— Иными словами, мы теперь твёрдо уверены, что о тех шпионах можно забыть, и никакого отношения к происходящему они не имеют?
— Именно так. Промышленный шпионаж и анархизм — или как там лучше описать их революционность с низвержением Зверя — понятия идиосинкразические.
— Разве что записать параметры всех устройств, выкрасть патенты, в подпольных типографиях размножить и забросать все улицы листовками, чтобы первый встречный предприниматель попытался воспроизвести хоть что-то и тем порушить глиняные ноги капиталистического колосса.
— Стало быть, террор верхов вполне возможно устроить и бесконтрольным распространением гражданских, мирных технологий? Выбирай страну и её изобретателей — и лишай их достатка, гандикапа, а заодно и воли к творчеству.
Обе задумались.
— Ладно, дальние перспективы открываются жуткие, но в текущих условиях они не наша забота. Будь всё тише и как обычно, я бы непременно продолжила поиск, но ныне мне хватит и того, что папá действительно подбросит письмишко в дирекцию Выставки.
— В общем, всё — тотально всё! — происходящее, по сути, результат того, что, абстрактно и плоско, все видят четвёрку, но не задумываются, результатом какой операции для двойки и ещё двойки она является: сложения или умножения. Фокус-покус.
— Хм. Ты сказала, что Совет наслаждается и играет.
— Это нормальное состояние для подобных типов, как и болезненный смех.
— Но что, если это и в самом деле игра?
— А?
— Ну, если это спектакль. То, что мы видим, — это представление. Постановка, если хочешь, из раза в раз претерпевающая изменения образа согласно задачам и присутствующим зрителям.
— Сели. Похоже, это был не мел. Ты гениальна.
— Ой, ну перестань. Лучше всего то, что это не отменяет наших прошлых выводов и решений, а только укрепляет.
— Да. Они будут ждать реакцию зрителей, вовлекать их в игру на роли мнимых акторов, а на деле — массовки, дающей ложное представление о размахе предприятия.
— И ломать четвёртую стену.
— Итак, можно предположить, что если мы расскажем папá всё как есть, с отменой твоего похода в архив, и ворвёмся в их гнездо с зачисткой, то обнаружим там примерно ничего. Это только одна из сцен.
— Как не обнаружили и тогда, да. Лишь дополнение к образу одного из ведущих актёров; максимум — его гримёрную.
— Выходит, подобного разоблачения они не боятся.
— Нет, у них заготовлены маски.
— Серии масок и серии декораций.
— Но декораций не вполне пустых. Тот особняк был более чем интересным.
— По крайней мере это позволяет утверждать, что кто-то из них действительно сведущ в вопросах течения.
— И усердно остаётся за ширмой.
— Мы можем предполагать, что у них существует если не иерархия, то распределение обязанностей. Хм, обязанностей-ролей?
— Давай пока считать, что этого дополнительного уровня нет, иначе совсем запутаемся, а цепочка рассуждений сплетётся в нераспутываемый клубок. Совмещение должностей ввиду широты таланта — ладно, допустимо.
— И также придётся принять во внимание, что они норовят сцену сдвинуть всё дальше в зал, срастить их, поэтому актёрский состав также может сидеть и в партере, играть роль зрителей.
— Кажется, это называется клака.
— Клака из клоаки.
— Хи, да. Их задача — задавать тон и придавать действу убедительности. Уж в этом на социальном дне недостатка нет, да и выходцам из аристократии, имейся таковые, определённые навыки прививаются с детства.
— Итак, с одной категорией разобрались. — Сёриз предупредила Селестину, потянувшуюся было за мелом и губкой.
— Ну, стереть наши записи всё равно нужно.
— Конечно-конечно.
— Кто ещё нужен, кроме клакёров и актёров?
— Обслуга вроде гримёров и камердинеров. Как те ребята, что у всех дознавались пароля.
— И, конечно же, сценарист.
— Но он вряд ли покажется до конца пьесы и выкриков из зала: «Автора! Автора!»
— Хорошо, его обязанности понятны, но оставим его фигуру. Мы пока даже не узнаём почерк.
— Сценаристу, каким бы талантливым он ни был, нужен художник-постановщик — при такой-то роскошной игре. Взгляд со стороны, разделение на словесную и образную составляющие — всё такое.
— Что ж. К этой категории, пожалуй, стоит отнести Бэзи. Он и первый актёр, и наверняка главный же советник по актёрскому мастерству, подаёт пример того, как нужно держаться. Он ведёт, и за ним идут.
— Ещё может потребоваться суфлёр. Партии не то, чтоб были большими и трудными для запоминания, но должен быть кто-то ориентирующийся в тексте, и подсказывающий, когда нужно сделать переход. Хотя нет, в данной ситуации с этим и сценарист справится.
