Алессандро Надзари - MCM
Что ж, раз с литературой не задалось, придётся закончить с добытыми две недели назад трофеями. Не все их тайны ещё были разгаданы, назначение оставалось туманным, и Михаила терзало подозрение, что без помощи Директората вряд ли удастся продвинуться дальше. Но и это была патовая ситуация: допустим, если он выйдет на контакт, то Директорат без сомнений настоит на изъятии находок из Нотр-Дам-де-Консоласьон. Текущее отсутствие требований и некоторая забывчивость Селестины и Мартина ему подходили куда больше. Возможно, придётся искать кого-то вроде них уже в Санкт-Петербурге.
Оставался лишь один предмет, внесённый в опись, но никого из исследователей не заинтересовавший, — о, зато лампы, странные сквозные сосуды наподобие дьюаровских и ещё кое-какие компоненты обнаружили живейший интерес к ним, — а то и вовсе, должно быть, позабытый, назначенный к сбору пыли и конденсата, пока не будет выброшен для освобождения места под некий прототип или набор тех же ширм. То было укрытое плотной тканью, — как ему позже передали, сам он воздерживался от приближения, — зеркало. Возможно, что самое обычное, не проявлявшее эффектов того вогнутого.
Михаил ходил перед забранным тёмным бархатом предметом интерьера взад и вперёд, размышлял и ждал некоего интуитивного прозрения. Вот оно приближалось, но, послав смешок и воздушный поцелуй, вновь покидало его, приводило его ум в неприятное возбуждение. Почему зеркало не хочет открыться ему? Не просто так же оно там стояло. Ткань была слишком чистой, а значит, Бэзи в него не заглядывался — больше было некому. А впрочем, то могла быть его последняя шутка. Последняя акция для последнего избранного зрителя. Лежал ли ключ в философском поле? Homo homini speculum est[63]? Таков был посыл? Михаил понимал, что утрачивал самообладание, но пошёл порыву и страсти навстречу: смял бархат в ладони, как юбку вожделенной девы, и стал медленно приподнимать, возжелав и страшась.
Он видел себя. И тень. Она более не скрывалась. И она была. Михаил повернулся на пятках — она оставалась. Голову прикрывал чёрный капюшон, но черты лица, подсвеченные отражёнными зеркалом же лучами потолочного освещения, от него не укрылись. Девушка! Смуглая кожа, колониальные пропорции, но глаза — они европейские, такое меланхоличное выражение можно встретить только у немца. Телосложение субтильное. Под стать тонкому клинку, что метил острием ему в подъязычный нерв. Михаил попробовал обратиться к ней по-немецки, но та осекла его, цокнув языком и дав понять, что если бы захотела поговорить, то давно бы уже это сделала, а не пыталась его придушить, не таилась бы где-то на борту, не собирала сведения о дирижабле, — в этом он нисколько не сомневался, — из охотничьего инстинкта изредка дозволяя поймать себя периферическим полем зрения. Она бы и продолжила игру, но та, как можно было понять, подошла к концу. Ему очень хотелось спросить, почему именно он и как именно она его использовала, но — хладная искорка смерти у шеи, что затушит тихое пламя его жизни. А может, она не умела говорить, была нема? Что ж, это можно было проверить только одним способом.
Молнией сверкнул кончик стилета, что он отвёл от себя, сжав рукой в рабочей армированной перчатке — вот только отразить от кулака та перчатка должна была осколки зеркала, кое он намеревался разбить, не удовлетвори его увиденное в нём, что в каком-то смысле и произошло, — о, он тоже не был прост, кое-что понимал в атаках и их отражении, но достать форменный кортик, пока поворачивался, и не подумал. Тонкий звон стали, и он, уже вооружённый обломком, сблизился с тенью. Она была вёртка и гибка, но акробатика её натренирована не на скорость, а на выдержку, и на открытом пространстве у неё не то, что преимущества, а и шансов не было. Следовало убить его пятью минутами ранее, проткнув затылочную область. Михаил достал её один раз, второй, трещал её костюм, она сопротивлялась, отвечала выпадами и попаданиями, ещё сжимала в руке сломанный стилет, но его Михаил вскоре выбил, вывернул ей руку, прижал к стенке, дал время понять, что сейчас всадит ей в кисть утраченное острие, но демонстративно воткнул его в пространство меж пальцев и, тем самым, намекнул на переход к схватке без оружия. На крайне близкой дистанции она отыграла несколько очков, дав ему отпор хуком и пощёчиной, он сорвал с неё колпак — коротко подстриженные волосы, непонятная, вызывающая косая чёлка. Зашёл сбоку, затем за спину, сделал подсечку и повалил, чтобы наказать, чтобы нанести окончательные удары обнажённым гладиусом. Только когда он прорвал ткани и вонзился в её плоть, она тихо вскрикнула. И ещё раз. В крик не было вложено ни буквы. На третий выступили слёзы. Михаил делал это механистично. Когда всё было кончено, орудие отмщения от крови он отёр о тёмный бархат.
Нет, ему не мерещилось: в это время откуда-то снаружи и в самом деле доносились звуки стрельбы и попаданий пуль в корпус. Оправившись, он без оглядки выскочил в коридор. Была объявлена общая тревога. Но что происходило?
— Ваше благородие, угоняют! — нашёл его Авксентий.
— Кого или что? И куда?
— Один из «офанимов», обычный. Все экспедиционные на заданиях.
— Точно? А то, быть может, речь не об одном?
— Неизвестно, все ещё только отчитываются по экстренным кодам.
— Дмитрий Иванович в безопасности?
— Да, конечно, Никанор этим лично занимается. Но нас прижимают пулемётным огнём. Пулемётным! Я думал, что орудия Максима поставляют только армиям и флотам.
— Как-то агрессивно и отчаянно…
В это время откуда-то сверху, что было крайней неожиданностью, донёсся барабаном прозвучавший удар.
— Что это было, бомба?
— Мда, отчаянно… Нет, похоже, что нашим стыковочным крюкам нашли новое применение. И ведь даже не скажешь, является ли это нарушением гаагских деклараций…
— Но ведь ими оснащены только «серафим», «херувим» и те «офанимы», что осенью передадут Франции!
— Два, два пытаются угнать! — встрял какой-то взъерошенный фельдъегерь, которому, должно быть, было поручено обеспечить передачу приказов разрозненным группам. — Одним прикрывают отход второго! Ваше благородие, вы же из экспедиционных? Срочно отправляйтесь на поле, Савва Иванович пытается организовать погоню с целью абордажа, но надо вывести «офаним» из ангара и постараться, чтобы его не изрешетили!
— Идея сомнительная, но всё понял, уже бегу. Авксентий, я за оружием, а ты найди Никанора или кого-то ещё и расчехляйте компрессор для разгона толпы. Что ж ещё этого никто не сделал? Так, вы. Вы пойдёте со мной и останетесь меня ждать, где скажу.
Михаил быстро сбегал в оружейную за табельным «браунингом» и пневмоштуцером, который снял со стойки-нагнетателя под его краткое, недовольное даже не шипение, но фырчание жадного телёнка, отнятого от вымени, после чего выскочил из аварийного люка с противоположной от обстрела стороны, повелев оставшемуся внутри фельдъегерю никуда от люка не отходить. Немножко поползал брюхом по примятой траве и песку, оценил обстановку. Точек обстрела было всего три, но довольно злые и прилично окопавшиеся. Взглядевшись во тьму разбитых фонарей, он понял, где застряла «абордажная команда». Окинул взглядом небосвод и выяснил, что два угнанных «офанима» пока не вылетели за пределы ипподрома; людям, управлявшим ими, были известны принципы управления, но не его практические особенности. Хорошо, скрыться им будет сложнее. Но скверно, что против флота использовали его же приём с безлунными ночами, да к тому же облачными — наблюдение было пристальным, а его и проворонили. Михаил снова вгляделся в глубины неба и наконец-то приметил третий дирижабль — патрульный, китово взвывавший деформируемым каркасом, мертвенно качавшийся в потоках ветра, неотвратимо обмякавший к катастрофе. Его брюхо вспороли плотной очередью, на то похоже, употребив весь боезапас, — снизу вверх, ещё в самом начале штурма, с расчётом лишить преимущества наблюдения с высоты, — а из вспотрошённого чрева по свисавшим кишкам канатов чудесным образом соскальзывали жирными каплями пережившие нападение свинцовых пираний, сливались ближе к концам и ожидали, когда можно будет спрыгнуть, не разбившись. Михаил вернулся к «Александру ІІ Освободителю» и крикнул в люк, чтобы огневые точки обхватывали клешнями: одна группа отвлекает на себя внимание, другая подкатывает компрессор и разносит всё в щепки, затем первая быстро добивает или захватывает в плен тех, кого выбьет с позиций. Особенно мудрить с тактикой было некогда.
По этой части свою работу Михаил посчитал выполненной и направился к ангарам — ещё целым. Вот что значит сочетание, с одной стороны, огня на подавление и правильного складирования взрывоопасных и горючих веществ — с другой. Он нашёл путь, позволивший зайти с тыла к зажатым пулемётными очередями. В его сторону пальнули, но скорейше поспешили извиниться. Ситуация оправдывала.
